Дорогой ценой
Шрифт:
Юноша замолчал. Стало тихо, только соловьи пели свою грустную песню любви.
Небывалое чувство овладело сердцем Тамары. Таким молодым умереть!? Но каким же чудным должен быть Иисус, этот Сын Божий, что больной юноша не боится смерти, потому что он уверен в Его близости!
Вдруг Николай встрепенулся.
— Маргита ждёт вас, сударыня, в гости, — обратился он к Тамаре. — Не упоминайте при ней о том, что я вам здесь говорил, потому что они верят в моё выздоровление.
— Я тоже хочу и буду верить в ваше выздоровление. Вам нельзя умирать, это было бы слишком печально! Не будем больше об этом говорить, иначе я заплачу, а мне плакать запрещено.
Молодой человек не знал, почему его так тронули эти слова, а Тамара не знала, почему она их произнесла. Он прижал её маленькую руку к своим губам. Они знали друг друга не более часа, но им показалось, что они были знакомы давно.
— Пойдёмте, посмотрим на Горку, — попросил Николай, улыбаясь.
— Пойдёмте.
— Это во всяком случае будет лучше, чем сидеть ва холодном камне, — услышали они вдруг другой голос.
Оба вздрогнули. Лицо Тамары помрачнело. Холодным взглядом она смерила стройную фигуру молодого человека, внезапно появившегося перед ними. Щёки Николая покраснели.
— Аурелий, ты здесь? Позвольте, сударыня, представить вам моего друга и врача в одном лице — Аурелий Лермонтов.
— Не сердитесь, сударыня, что я помешал вам, — сказал Аурелий с вежливым поклоном. — Врачу приходится быть резким с непослушными пациентами. Николай — один из самых непослушных. Вместо того, чтобы с дороги хорошенько отдохнуть, он убегает куда-то в лес.
— Разве это ему вредно? Здесь так хорошо! — ответила Тамара, немного повеселев.
— Если он уже давно здесь — тогда да, потому что ранним утром бывает ещё больше росы, чем сейчас.
— Не делайте этого больше, пан Коримский, — обратилась она к Николаю.
— Постараюсь, сударыня.
И они зашагали все трое по лесной дороге.
— Если бы Маргита знала, кто к ней идёт, она поднялась бы вам навстречу, — сказал доктор, когда они стояли над Горкой.
— Позвольте, я пойду за ней, — тут же предложил Николай.
— Нет! — воскликнула Тамара, но было уже поздно, Николай убежал.
— Пан доктор, вы слышали наш разговор? — обратилась она к стоящему рядом, когда Николай исчез.
— Только конец.
— Это правда, что он умрёт?
Её синие глаза смотрели со страданием в лицо молодого врача, которое вдруг побледнело.
— Если Иисус Христос не поможет — да. Мы пока безуспешно пытаемся найти для него лекарство.
— А что нужно сделать, чтобы Он помог?
— Верить, молиться и ещё раз верить.
— Так просите же Его, если вы знаете, что Он может помочь.
Нельзя же такому молодому умереть!
Она страстно прижимала сложенные руки к своей груди.
— Я и молюсь, сударыня, и не один я. И мы уверены, что молитвы наши будут услышаны. Однако оставим этот разговор, сударыня, нам могут помешать… Вы видите там слева тот маленький домик?
— О, так далеко я не вижу, — вздохнула она. — Что там?
— Небольшой дом. Там мы теперь будем жить.
— Там? А почему не в Горке?
— Там ельник кругом — это хорошо для здоровья, а в Горку мы будем приходить.
— А верхом вы не будете ездить?
— Попозже будем, а теперь Никуша из-за головокружения ещё не может держаться в седле.
— Мне отец тоже не позволяет ездить верхом, но я так люблю верховую езду!
Вы улыбаетесь, думаете, наверное, что я непослушна?
— Простите, но я думаю, что вы не любите вообще кому-либо подчиняться и не терпите запретов. Не так ли?
Она опустила свои густые ресницы, наклонила голову в знак согласия, а потом снова посмотрела на него.
— Я вас прошу, скажите, пожалуйста, при встрече моему отцу, что верховая езда мне не вредит, чтобы он не запрещал мне её.
— О, это я с доброй совестью могу ему сказать. И вообще, сударыня, когда я смотрю на ваши глаза, я вспоминаю одну из недавних моих пациенток. Временами она вообще не видела, иногда видела плохо, а временами — хорошо. С Божией помощью я переселил её в другой климат. Она перестала запираться в доме, послушалась моего совета и таким образом хорошо закалилась.
Хотя её нежные руки и цвет её лица немного пострадали от этого, её здоровье вернулось, и зрение полностью восстановилось. Не считайте меня назойливым, если я вам посмею посоветовать: оставьте все медикаменты, все изысканные яства, питайтесь здоровой простой пищей, особенно нашим хорошим молоком и ржаным хлебом. Поработайте хотя бы час с перерывами в саду. Вставайте так рано, как сегодня и ездите верхом на прогулки. Оставьте на время все книги и журналы, будто их нет, и скоро вы увидите не только наш домик, но и все деревья за ним.
Слова ободрения текли из уст молодого россиянина искренне, с доверительной сердечностью. Какое удручённое страхом сердце не возликовало бы, окрылённое такой радостной надеждой? Не погружаться далее во мрак! Какое счастье!
— Пан доктор, я всё это охотно и с благодарностью выполню, потому что я очень боюсь ослепнуть, но отец мой из-за своих опасений будет мне мешать, и мне придётся тогда постоянно настаивать на своём, действовать против его воли, а это будет меня раздражать и вредить мне. Но это можно бы и изменить. Отец мой говорил вчера, что он намеревается взять врача в Подолин, чтобы он мог за мной постоянно наблюдать. Не могли бы вы стать моим врачом?
— Охотно, ваша милость, — ответил молодой доктор, краснея. — Я буду счастлив, если вы мне доверитесь. Только я не знаю, согласится ли маркиз с тем, чтобы я приходил в Подолин каждый день, а не жил, бы там, потому что Никуша не хотел бы оставаться без меня, а я посвятил себя ему на всё время, пока он во мне нуждается.
— О, конечно, из-за меня вы не должны его оставить, в этом и не было бы необходимости. Значит, вы согласны стать, моим врачом? Отец мне не откажет. До сих пор я всегда сопротивлялась лечению. Если я в первый раз уступлю, то и он пойдёт на уступки.