Дорогой длинною
Шрифт:
Пошёл вон отсюда!
Федьку как ветром сдуло. С минуту в комнате висела тишина: цыгане ждали, что скажет Митро. Но тот, словно не замечая обращённых на него взглядов, подошёл к Якову Васильеву и вполголоса заговорил с ним. Второй предмет общего внимания - Кузьма - по-прежнему сидел на полу с опущенной головой, словно он и вовсе не слышал Федьку.
– Ну вот, всегда знала, что эта потаскуха доиграется, - удовлетворённо сказала Стешка, ставя на стол пустую кружку.
– Потаскается и пробросается.
– Да ну что ты… - укоризненно
– А что я? Вру, что ли? Вот как за большими деньгами-то кидаться! Теперь вот саму и выкинули!
– Ну, эта не пропадёт, - заметил, похабно ухмыльнувшись, Ванька Конаков.
– В Петербурге тоже господ немерено, сыщет кого получше.
– Да кому она там нужна, в Питере-то? В хор поступит? Так своих полно…
– Зачем в хор-то, милая моя? Можно и ещё как-нибудь…
– Стеша!
– А что "Стеша"? Так и будет, клянусь! Если баба подолом начала мести – это до конца дней при ней останется! Вот ей-богу, я ещё как в первый раз её увидала - сразу сказала…
В разговор один за другим вступали и остальные. Наперебой вспоминали Данку, Навроцкого, махали руками, прикидывали, сколько могло остаться у Данки денег и хватит ли этого на жизнь в Петербурге, пророчествовали ей неизбежную погибель и жалели несчастных сироток. Вскоре в зале стёкла звенели от стука кулаков по столу, дребезжания стаканов и воплей цыганок.
– А ну, тихо у меня!!!
– лопнуло терпение у Митро.
И в этот момент с пола встал Кузьма. Не поднимая глаз, он прошёл к выходу.
– Кузьма, стой!
– Митро шагнул было за ним, но тяжёлая дверь уже захлопнулась. Митро поколебался, но, взглянув на цыган, медленно вернулся обратно.
Хмуро сказал Илье:
– Ну, всё. Опять напьётся. Дэвлалэ, ну надо же было этим сорокам разораться! Данка такая, Данка сякая - тьфу… И что за напасть на нашу голову!
И Варьки ещё нету, как на грех… Что я с ним без неё поделаю? Послушай, Смоляко… - Митро совсем понизил голос.
– Ты знаешь, где Данка-то живёт… жила?
– Ну?
– Прошу, сходи узнай, что там у неё случилось. Боюсь я, не выкинул бы Кузьма чего…
– Прямо сейчас и пойду, - кивнул Илья.
– Постой… - Какая-то мысль явно не давала Митро покоя. Помолчав, он сказал: - Я с тобой.
Вдвоём он вышли на серую, не просохшую после дождя Живодёрку.
Было прохладно, клёны роняли на тротуар капли воды, по жидкой грязи у заборов, брезгливо поджимая жёлтые лапы, бродили куры. Рыжий петух мадам Данаи сидел на калитке дома и, вытянув ощипанную шею, истерически кукарекал. Проголосив положенное, он мешком свалился с перекладины прямо под ноги Митро. Тот в сердцах выругался, пнул петуха сапогом, и тот кубарем, теряя перья, полетел в шиповник.
Шагая рядом с Митро по Садовой, Илья прикидывал, стоит или не стоит рассказывать о своём визите к Данке месяц назад. Поразмыслив, он решил, что лучше не нужно. Кузьме это не поможет, а вот он, Илья,
Ворота Данкиного дома в Крестовоздвиженском переулке оказались запертыми, но Митро это не остановило. Подойдя вплотную, он забухал кулаком в калитку. Стучать пришлось долго, и когда запыхавшийся Митро уже повернулся к Илье со словами: "Постучи ты, что ли…", - калитка приоткрылась. В щели показался недоверчивый глаз; стариковский голос сипло спросил:
– Кто такие? Чего надоть?
– Цыгане мы, отец.
– Митро потянул калитку на себя.
– Отвори, потолковать нужно.
– Не об чем толковать, - заявил старик, силясь захлопнуть калитку, но Митро вставил в щель сапог.
– Да подожди ты, старый пень! Выйди!
– Обойдёшьси. Барыня Дарья Степановна третьего дня съехали, дом продан, а боле ничего не ведаем.
– Почему съехала?
– Сами, поди, знаете.
– Знали бы - не пришли!
– рассвирепел Митро.
– Да отвори ты уже, вцепился, как в божью пятку! В долгу не останусь, не бойся!
Но старик уже и сам понял, что отвязаться от цыган будет трудно, и, кряхтя, открыл калитку. Красноватые слезящиеся глаза из-под сивых бровей подозрительно осмотрели обоих.
– Нешто вправду ничего не слыхали? Эх-х, грехи наши тяжкие… И ктой-то брешет, что все цыгане промеж себя родня? Тож, как собаки, живут… Ты же, сатана немытая, - дед недовольно взглянул на Илью, - приходил к барыне, говорил с ими цельный час, барину расстройство личности соорудил - и ничего не знаешь?
Митро резко повернулся к Илье.
– Саво "расстройство личности"? Ту со, явдян адарик[131]?!
Захваченному врасплох Илье оставалось только кивнуть.
– Ирод!
– с чувством сказал Митро и снова повернулся к старику.
– Так что же, отец, куда барыня уехала?
– Так что в Санкт-Петербурх укатили. В большой печали уезжали и все плакали, как по мёртвому. У меня, старого, и то сердце надрывалось, на них глядючи.
– Отец, - нерешительно вмешался Илья, - скажи, а где горничная, которая у Данки… у барыни в комнатах служила? Такая молоденькая, с косами. Машей звать. Здесь она или тоже…
– Здесь покамест. Внучка это моя.
– Старик насупил брови, заложил руки в обширные карманы фартука и ещё раз с большим подозрением осмотрел цыган. Илья явно не внушал ему доверия, и, помедлив, дед повернулся к Митро.
– Так и быть, кликну её. Только говорить при мне будете. И недолго.