Дорогой длинною
Шрифт:
Икая и всхлипывая, Маргитка принялась снимать с себя украшения. Яшка, насупясь, наблюдал за ней. Затем сунул сверкающую пригоршню в карман, с досадой сказал Дашке:
– Вот чёрт, и серёжки тебе не взяли…
– Брось, другие купим.
Вздохнув, Яшка задрал голову, посмотрел на небо. На нос ему упала холодная дождевая капля.
– Ну, пошли домой. Расскажем отцу, наверняка Маргитку прятать надо будет. Какой теперь Крым, ядрёна Матрёна…
Глава 16
Прятать Маргитку не пришлось: после убийства в ювелирном магазине Паровоз как в воду
Погода в городе испортилась окончательно. Теперь уже было видно, что осень на подходе. Липы и вётлы на Живодёрке совсем вызолотились, клён во дворе Большого дома стоял весь в красном, сухие листья вертелись в сыром воздухе, липли к мокрым тротуарам. Блёклое небо то и дело затягивалось тучами, лил дождь, в лужах посреди улицы свободно плавал утиный выводок.
Цыгане, прыгая по грязи, ругались: "Хоть бы соломы насыпали, черти…" Кто должен был сыпать эту солому - оставалось неизвестным. Городским властям не было никакого дела до запущенной цыганской улочки.
Скуку этих дождливых дней лишь слегка разогнало появление в Большом доме племянницы мадам Данаи. Анютка пришла в длинном чёрном платье со стоячим воротничком, в перчатках и в ботинках на каблуках, с уложенными во "взрослую" причёску волосами. С порога она потребовала Дмитрия Трофимыча. Когда заспанный Митро спустился вниз, Анютка поздоровалась и изложила свою просьбу: она-де мечтает всем сердцем петь в цыганском хоре. Растерявшийся Митро всё-таки сообразил спросить, знает ли об Анюткиных мечтаниях Яков Васильич, которого, как на грех, не было в городе. Анютка с достоинством ответила, что "они меня в хор ангажировали ещё до Пасхи, да у меня времени не имелось". Митро, знающий о голосе девчонки, не сомневался, что так оно и было, но всё же предложил Анютке прослушивание. Та небрежно кивнула, встала посередине залы, подождала, пока с верхнего этажа, из кухни и со двора сбежится весь дом, положила одну руку на рояль, вторую, усталым движением, – на грудь, слегка улыбнулась и чуть заметно, через плечо кивнула взявшему гитару Митро. Начать ей не дал громовой хохот: все цыгане поняли, что девчонка копирует манеру Насти. Сама Настя смеялась громче всех, упав на диван и вытирая слёзы.
– Ну, молодец, девочка! Что ж ты гитаристу киваешь, а что петь будешь – не говоришь? И романсы мои петь будешь?
– Охти, самое главное забыла!..
– спохватилась Анютка.
– Дмитрий Трофимыч, сделайте милость, "Звенит звонок"…
Цыгане снова покатились со смеху: эту уличную песенку распевали по всей Москве, но петь её в хоре казалось сущим моветоном. Митро, сам едва сдерживающийся, чтобы не расхохотаться, быстро нашёл нужные аккорды, взял вступительный, и Анютка запела:
Звенит звонок на счёт сбираться,
Ланцов задумал убежать…
Уже с первых звуков в зале смолк смех. К концу первого куплета воцарилась полная тишина. А когда Анютка закончила, Настя встала с дивана и, подойдя к
– Ну, вот тебе и сопрано на верхи. А то всё бранишься, что цыганки гудят, как трубы.
Митро всё-таки заявил, что последнее слово будет за Яковом Васильевичем, когда тот вернётся, но всему хору было ясно: Анютка принята. Над Гришкой уже шутили в открытую, тот так же откровенно ругался в ответ, посылая насмешников ко всем чертям. Маргитка презрительно улыбалась, но, казалось, происходящее мало её занимает: во всяком случае прилюдно они с Анюткой не скандалили. Сама Анютка помалкивала, учила новые романсы и Гришку не трогала. "Осторожность усыпляет, - решили цыгане. – А только парень успокоится - она его и заглотит. Хитрая девка!" В пятницу с самого утра шёл ливень. Цыгане шатались по дому сонные и злые, не хотелось ничего делать, никуда идти. Не нужно было ехать и в ресторан: у Осетрова в главном зале обвалился кусок штукатурки, и нанятые на Тишинке мастера спешно приводили "заведение" в должный вид.
К вечеру все понемногу сползлись в нижнюю комнату, Илона поставила самовар, но даже выставленные на стол сушки и крендели не подняли цыганам настроения. По окнам стучал дождь, капли бежали по стеклу, шелестели на крыше, нагоняя ещё большую тоску. Маргитка села было за рояль, начала наигрывать польку, но тут же бросила. У молодых цыган на диване шла вялая игра в дурака, но играли лениво, без всякого азарта.
Яшка сидел на полу, трогал гитарные струны, вполголоса напевал "Наглядитесь на меня", посматривал на сидящую возле рояля Дашку. Та, словно чувствуя его взгляд, чуть заметно улыбалась. С подоконника за этой идиллией с недовольством наблюдал Илья. Свадьба дочери должна была состояться через неделю, но до сих пор он не мог смириться с тем, что Дашка уходит из семьи.
Внезапно звуки струн смолкли. Яшка, опустив гитару, прислушался и уверенно сказал:
– Подъехал кто-то.
– Кого в такую погоду принесёт?
– удивилась Илона, вставая из-за стола.
Она ушла в сени, долгое время оттуда был слышен лишь приглушённый разговор, а затем Илона вернулась в залу в сопровождении невысокого широкоплечего человека, едва заметно прихрамывающего на левую ногу.
Гостю на вид было около пятидесяти лет. Он был в штатском, но выправка и разворот плеч выдавали бывшего военного. На висках человека серебрилась седина. Цыгане молча, изумлённо смотрели на него. Он так же молча смотрел на них синими, чуть сощуренными глазами.
– Вот, Дмитрий Трофимыч, этот господин тебя спрашивает… - начала было Илона, но Митро не дал ей договорить и, отшвырнув гитару, как мальчишка, со всех ног кинулся к гостю.
– Дэвлалэ! Сергей Александрович! Князь! Золотой вы мой! Да откуда вы, откуда?! Каким ветром?! Дэвлалэ, лет-то сколько?!
– Митро!
– Пришедший крепко обнялся с цыганом, и по его лицу было видно: он действительно рад.
– Ты! Всё такой же, чёртушка, не изменился ничуть!
– И вы! И вы! Вот ей-богу, с первого взгляда вас узнал! Да бог ты мой, как мы все вас вспоминали!
– Недобрым словом, надо полагать?
– грустно улыбнулся князь. Дружески похлопал по плечу смутившегося Митро, обвёл глазами цыган. – Здравствуйте, ромалэ.
– Ой, князь Сбежнев!
– вдруг завизжала Стешка, вскакивая со стула. И прорвало - со всей комнаты к дивану побежали те, кто семнадцать лет назад встречал в этом доме молодого князя, до смерти влюблённого в Настю Васильеву. Из кухни по-молодому резво примчалась Марья Васильевна и со слезами бросилась целовать Сбежнева. Прилетели сёстры Дмитриевы, их отогнал Ванька Конаков, с которым князь обнялся как с родным, его оттеснила Любка Трофимова, повисшая на шее у Сбежнева, словно девочка.