Дорогой длинною
Шрифт:
– Не ко мне же наезжают. К девкам - к Иринке, к Маргитке… Ну да, Толчанинов, Заволоцкий… Да ведь не я же им нужна. Им свои годы молодые вспомнить хочется, себя, красавцев без седины, меня, девчонку… Вспомнят, утешатся и дальше заживут. Прежними-то всё равно не станем, ни они, ни я.
Всё водой утекло.
– Не говори так. Ты и сейчас лучше всех этих… Настя молчала. Илья уже и не надеялся, что она вновь заговорит, когда услышал тихое:
– Спасибо тебе.
Он ничего не сказал. По-прежнему сидел, глядя в
– Здесь-то мы в гостях, Илья, а в таборе - дома. Я погостила, поглядела на своих всех, детей показала, чужих посмотрела - чего ещё? Теперь я и в Смоленске зимой буду с вами в трактире выходить.
– А раньше боялась, - напомнил Илья.
– Да… Думала, меня пугаться будут.
– Настя вымученно улыбнулась, прикоснувшись кончиками пальцев к шрамам на щеке.
– А тут гляжу - ничего.
И внимания никто особо не обращает. Поедем, как здесь дела закончим?
– Какие дела?
– не понял Илья.
– Дашка вон, кажется, замуж собирается…
– Не отдам.
– Почему?
– А вот так и не отдам!
– обозлился Илья.
– Вон как она звездой сегодня светилась! На весь ресторан! А этот босяк Яшка кто?!
– Моего брата старший сын!
– отрезала Настя.
– Первый в хоре баритон, вторая гитара. На ногах стоит, весь Конный рынок его знает, а парню шестнадцати нет. Что тебе ещё надо?
– Ну, не знаю, поглядим… - проворчал Илья.
– Что-то он сватов засылать не торопится.
– Не торопится, потому что ты ему запретил. Дождёшься, что Дашка с ним сбежит.
– Вот им обоим и тебе тоже!
– Илья сложил сразу два кукиша, поднял глаза на жену, увидел, что она улыбается, и сердце немного отпустило.
Он встал, разделся, полез под одеяло. Минуту спустя Настя улеглась рядом, и Илья, закрыв глаза, прижался щекой к её тёплым волосам. Вполголоса сказал, сам не зная зачем:
– Сукин сын я у тебя.
– Ну, с ума сошёл, ей-богу… Пьяный ты, что ли, Илья? Что с тобой сегодня?
– Настя обняла его, снова погладила, как мальчишку, по голове.
– Успокойся и спи, ради бога. Ты ведь и вправду устал, из-за Дашки беспокоился, что я - не вижу? Надо было мне с вами ехать, только вот Илона… Спи, спи, Илюша. Спи, завтра всё пройдёт.
Ничего она не знала… Приподнявшись, Илья хотел было сказать жене ещё что-то, но усталость навалилась чугуном, он уронил голову на подушку и, уже засыпая, чувствовал ладонь Насти на своём плече. Чувствовал и не в силах был отстраниться.
– О-о-о, паскудник проклятый, гад, мерзавец, ненавижу, ненавижу, убью!!!
Маргитка плакала навзрыд, уткнувшись головой в подушку и изо всех сил молотя по ней кулаками. Рядом сидела Дашка, ещё не снявшая своего белого платья. Уже четверть часа она слушала этот поток проклятий, не пытаясь вмешаться. Когда же Маргитка яростно швырнула подушку в открытое окно и по-собачьи завыла на одной ноте: "у-ы-ы-ы-ы…" - Дашка протянула руку и тронула
– Отстань от меня, дура! Не лезь, не трогай! Чтоб у тебя голова набок свернулась, чтоб ты сквозь землю провалилась, чтоб вы все, проклятые, попередохли! Чтоб я сама сдохла впереди вас, чтоб мне не видеть вас больше никогда! Ой, пхэнори, да что же я теперь делать-то буду-у-у-у?..
Закашлявшись, Маргитка вцепилась в растрёпанные косы и закачалась из стороны в сторону.
– Кто тебя обидел?
– спросила Дашка.
Маргитка молча, неистово затрясла головой.
– Мне ты можешь сказать?
Маргитка начала всхлипывать. Дашка погладила её по руке.
– Ладно, как хочешь. Только не кричи больше, цыгане сбегутся. Водички принести?
– Подожди!
– Маргитка вдруг мёртвой хваткой вцепилась в её локоть.
– Я уймусь, только ты не уходи! Сядь сюда, со мной!
– Да я тут, тут… - Привставшая было Дашка неловко села на смятое одеяло.
– Сколько захочешь, столько и буду сидеть. Ты, если надо, плачь, только не на весь дом. Зачем всем знать?
– Твоя правда.
Маргитка старательно высморкалась в полотенце, встала, высунулась в окно. Ветви старой ветлы доставали до подоконника, по поникшим листьям барабанил дождь. Маргитка подставила ладони под холодные капли, протёрла лицо, вернулась на постель.
– Скажи, Дашка, это… это плохо, стыдно? Что я одного цыгана больше жизни люблю?
– Что ж тут стыдного?
– А если голову совсем потеряла?
– Да это тоже не беда.
– Дашка подняла ноги на кровать, обняла колени руками.
– Он тебя обидел?
– Да! Ненавижу я его!
– А сказала - любишь.
– Дашка задумалась.
– Если любишь, то ненавидеть нельзя, наверное…
– Да? А если он… если он… - Маргитка задохнулась от возмущения.
– А если он меня плохими словами назвал всякими, а? Тогда что?
– Ну, дурак, значит.
– Дашка помолчала.
– А что, простить совсем не можешь?
– Да ведь и я ему тоже наговорила… - вздохнула Маргитка, вытирая кулаком распухший нос.
Дашка улыбнулась.
– Что же, этот цыган из наших?
– Ну-у… - насторожённо протянула Маргитка.
– Не скажешь?..
– Нет!
– Да что ты взбрыкиваешь? Как хочешь. Клещами я тяну из тебя?
Дашка встала, начала расстёгивать платье. Маргитка подошла помочь ей.
Лицо её стало напряжённым: она собиралась с мыслями.
– Слышишь, Дашка… Попросить тебя хочу.
– Говори, - отозвалась из-под платья Дашка.
– Сделай только так, как я скажу. Сейчас мы с тобой спать ляжём, а утром я потихоньку из дома уйду. Ты подождёшь, пока наши внизу соберутся, – только все-все, до единого!
– и скажешь, как будто просто так… Вот что скажешь: "На Калитниковском сегодня солнышко, можно зябликов ловить".