Дорогой длинною
Шрифт:
Иринка прошла мимо, казалось, не заметив его. Гришке отчаянно хотелось окликнуть её, присвистнуть хотя бы, но он не решился. Кляня себя, он вышел из-за двери - и в этот миг Иринка, прикрывающая за собой резную калитку церковной ограды, внезапно подняла взгляд и в упор посмотрела на него.
Вздохнула, словно и не удивившись ничуть. Закрыла глаза, как от внезапной боли, и улыбнулась. И улыбка эта была такой горькой, так старящей её, что у Гришки защемило сердце. Иринка давно ушла, а он всё не двигался и смотрел на то место, где она только что стояла, а горло сжимала острая судорога.
"Господи, ну что делать? Господи, ну что?!" - в который раз Гришка задавал себе этот вопрос, быстро идя вниз по Гончарной
делать-то что? Дети у неё… А у него - Анютка, будь она неладна. Прилипла, как коровья лепёшка, теперь до старости не оторвёшь. И что она в нём нашла только? Такой же, как все цыгане, таракан тараканом, не лучше и не хуже, так нет - виснет на шее хомутом!
Стоило Гришке подумать о жене, как она и появилась в двух шагах. Гришка даже вздрогнул, увидев знакомое голубое платье и плюшевую накидку. Не замечая его, глядя себе под ноги, на выщербленный тротуар, Анютка быстро шла по улице чуть впереди него. Гришка вспомнил о том, что оставил жену утром в постели, сонную и явно не собиравшуюся продирать глаза. Стало быть, он за порог, а она следом? И торопится куда-то так, словно пятки горят. Изрядно изумлённый и заинтересованный, он свернул вслед за Анюткой в тихий, пустой Гончарный переулок. Лица жены он не видел и лишь по её походке и по тому, как она теребила в руках маленький чёрный ридикюль, понимал, что она или взволнована, или напугана чем-то. Никакой родни в этой части города - Гришка знал точно - у Анютки не проживало. Может, любовника завела? Почему-то эта мысль восторга у него не вызвала. Идя вслед за Анюткой по кривому узкому переулку, он не знал, как ему поступить: то ли окликнуть её, то ли проследить, в какой из домов она войдёт, то ли подождать, пока выйдет, и уже тогда подступиться с вопросами, то ли вовсе ничего не спрашивать, а идти дальше куда шёл…
Когда Анютка вдруг остановилась перед низеньким, деревянным, скособочившимся домиком, быстро взошла, почти взбежала по крыльцу и схватилась за ручку двери, Гришка ещё ничего не решил. И, понимая, что через минуту будет уже поздно, позвал:
– Аня!
Она застыла. Опустила руку, лежавшую на дверной ручке. Медленно обернулась. Гришка прыгнул к ней сразу через две ступеньки крыльца.
– Ты что здесь делаешь?
– он старался, чтобы голос звучал грозно, но мешало искреннее любопытство.
– У тебя что - мужик здесь?
– Что ты, бог с тобой, что ты… - прошептала она, закрывая глаза. Лицо Анютки стало серым.
Гришка невольно протянул ей руку, и она оперлась на неё с такой неловкостью и облегчением, что сразу было видно - не прикидывается. И, подняв глаза, Гришка вдруг увидел прибитую над дверью дощечку с кривоватой надписью: "Повивальная бабка Анисья Федосеенкова".
С минуту они молчали. Редкие прохожие с удивлением поглядывали на красивую и хорошо одетую даму, опирающуюся на руку разбойничьего вида молодого цыгана, смотрящего на неё нехорошими глазами. Нехорошими – потому что Гришка мало-помалу начал понимать.
– Это что же ты, паскуда, задумала?
– тихо выговорил он, сжимая руку Анютки и кивая на вывеску.
– Ты зачем сюда явилась? И… и в какой уже раз?
Анютка поморщилась от боли, попыталась было высвободить
– На вычистку пришла, сука? Отвечай!
– Оставь меня, Гриша, - не открывая глаз, хрипло попросила она.
– Оставь, какая тебе разница…
– Чего?!
– сорвавшись, рявкнул он на весь переулок, не замечая, что из москательной лавки и из булочной напротив выглядывают заинтересованные физиономии.
– Оставить тебя здесь? Потрошиться? Да ты ума решилась?! Лучше я тебя своими руками задушу! Говори, который раз ты сюда, шалава, бегаешь?
Анютка молчала. И Гришка разжал пальцы, увидев, как из-под её опущенных ресниц бегут слёзы. Впервые он видел жену плачущей, и от испуга у него похолодела спина.
– Господи, Анька… да ты чего?
– оглядываясь, пробормотал он.
– Не реви…
Не реви, говорят тебе, люди кругом! Ну, пошли скорее отсюда… Вот дура-то, да что я тебе сделаю, бестолковая? Ну, пошли, пошли, пошли… Да не пугайся, домой поедем.
К его облегчению, Анютка не сопротивлялась. Бледная, заплаканная, не вытирающая слёз, она покорно шла за Гришкой по направлению к Земляному валу. Там Гришка остановил извозчика, коротко приказал: "В Грузины", подсадил в пролётку жену и вскочил сам. Всю дорогу они молчали. Гришка смотрел в сторону, на проплывающие мимо дома, Анютка вытирала платком глаза, тихо, косясь на спину извозчика, сморкалась. Гришка видел, как она прячет от него под ридикюлем дрожащие руки, и, когда пролётка уже въезжала на Садовую, не выдержал. Снял с колен жены сумочку, взял в ладонь её холодные, мокрые от слёз пальцы, слегка сжал их. Анютка, не поднимая ресниц, ответила ему слабым пожатием.
В Большом доме все ещё спали, только на кухне грохотала сковородками кухарка. Гришка и Анютка как можно тише поднялись по лестнице в свою комнату, и Анютка сразу, в чём была, легла на неубранную постель.
– Извини, Гриша… Нехорошо мне.
– Принести, может, чего? Воды хочешь?
– спросил он, но жена молча покачала головой, и Гришка, подойдя, сел рядом.
– Ну… Давай рассказывай, что стряслось.
Анютка вздохнула. Медленно, морщась, вытащила из узла волос несколько шпилек, с облегчением вздохнула, встряхнув рукой светлые, спутанные пряди, и обречённо сказала:
– Да, Гриша, да. Я тебе расскажу. Всё равно наболтают… И скоро заметно будет.
– Ты тяжёлая, - уточнил он. Анютка кивнула.
– Давно?
– Два месяца.
– Как это?
– нахмурился Гришка.
– Это… это что же?
– Ну да, - горько улыбнулась она, и снова Гришка вспомнил улыбку Иринки в церковной ограде - точно такую же.
– Так и есть. Это не твоя выделка.
– А чья?
– автоматически спросил он.
Анютка сглотнула. Выговорила:
– Князя Давида Ираклиевича Дадешкелиани.
– И, внезапно упав лицом в подушку, зарыдала так, что Гришке потребовалось всё мужество, чтобы не спастись немедленно бегством. В ход были пущены все средства: и увещевания, и вода из кувшина, и угроза немедленно выкинуть её, несмотря на беременность, в окно, и клятва созвать баб, и обещание полнейшей неприкосновенности, - и всё равно унялась дрожащая и икающая Анютка лишь через несколько минут, когда Гришке казалось, что он уже близок к кондратию.
– На вычистку-то зачем собралась?
– едва сумел спросить он.
Анютка смотрела на него мокрыми, красными глазами, почему-то продолжала улыбаться, и от этой улыбки у него мороз продирал по спине.
– Спрашиваешь?.. А что бы я твоим цыганам сказала? А что бы я тебе сказала?!
– Ну, с цыганами разберёмся. Говори, что от меня.
– Но как же…
– Да вот так. А после видно будет.
– Гришка встал с кровати, прошёлся по комнате. В спину ему Анютка сказала:
– Ты не волнуйся, я уйду. К тётке уйду, Данае Тихоновне. Проживу.