Дорогой товарищ король
Шрифт:
– Ничего не слышно, - отозвался баронет, - говорят даже, что никакой столицы вовсе нет и короля нет, да и королевства тоже. Там сейчас территория Аронакса, а здешними землями даже кирибеи побрезговали. Разве что забредут когда работорговцы какие-нибудь...
– Ага!
– возрадовался маркграф и, отведя баронета в сторонку, стал с ним шептаться.
– Ух ты!
– восхитился и Шмурло, но совсем по другому поводу.
– Тут и стихи есть, народное творчество лауреата Госпремии... «Былина о партии» называется...
Наша партия - не шаляй-валяй,
Наша
Наша партия - сила страшная,
Сила страшная, страшно сильная,
Страшно сильная и могучая.
Она за руку возьмет - ручка вон,
Она за ногу возьмет - ножка вон,
Она за...
Но дальнейшие действия партии по изъятию конечностей пожрал, увы, огонь. Поэтому полковник перевернул лист.
– «Вести с полей.
Продолжается поездка государственного канцлера товарища Калидора по местам боевой и трудовой славы. Кукой-макой встретили его труженики Снегопурья, вставшие на трудовую вахту под девизом «70-летию Ю. В. Андропова - 70 ударных смен». Жвирцы в этом году уродились крепкие да ядреные - это сказались результаты правильной агрохимической политики на селе, провозглашенной на запомнившемся многим до самой смерти пленуме по сельскому хозяйству, решительно покончившем с феодальным землевладением и произволом так называемых ванесс, на поверку оказавшихся настоящими вредителями, наносящими непоправимый ущерб озимым, яровым и паровой зяби. Применение на полях инсектицидов вызвало массовый выход из леса недобитых дихотомов, все еще находящихся под влиянием вековых предрассудков. Но сельчане не унывают, и никакие потери не заставят их уже свернуть с избранного пути. Вэ Кожемяко».
– А вместе с Мырдиком у нас никто из журналистов не пропадал?
– спросил Деряба. Ванесса у него на плече рыдала от страшных древних новостей.
– Вроде никто, - пожал плечами Шмурло.
– Да и зачем? Такого добра везде хватает. А вообще правильно ребята излагают, без экивоков и аллюзий. Тут и фельетончик есть - маркграфа, между прочим, критикуют... «Принуждал к сожительству, используя служебное право первой ночи...»
– Где?
– набежал чуткий маркграф.
– Да вот, любуйся - «Дон-Жуан из Миканоровки», только конец оборван...
Миканор, Соитьями Славный, с трудом шевеля губами, стал разбирать написанное.
– Клевета, - решил он наконец.
– Напраслина. Пусть бы сперва измерили, а потом уж писали. И насчет принуждения вранье, вы же сами видели...
– Видели, видели, - с удовольствием вспомнил Шмурло.
– Так что веди нас в столицу - мы там тебе с опровержением поможем...
– Да какая столица!
– в отчаянии вскричал маркграф.
– Вам же говорят, что там нынче пустое место! Нет больше могучего Листорана!
И зарыдал - видно, не одна любовь была у него на уме.
Шмурло аккуратно свернул «Листоранскую правду» и спрятал ее за пазуху - пригодится.
Пока не стемнело, полазили по башне в надежде найти что-нибудь полезное. Самой полезной находкой, пожалуй, было сильно выдержанное вино, а одежда вся истлела, кроме кожаных камзолов да таких же коротких штанов.
Решили помыться и постираться колодезной водой, причем Деряба снова подшучивал над маркграфом и даже вспомнил частушку, которой его научили кубинские соратники в Анголе.
Частушка безжалостно высмеивала окопавшихся в штате Флорида контрреволюционеров:
Возле города Майами
«Контрас» мерились носами,
Но длиннее завсегда
У Фиделя борода!
Вином угостили и оборванцев, которые взамен накопали в лесу корешков на закуску. Оборванцы жаловались, что корешков становится все меньше, поскольку ванесс почти всех истребили ядом и растения остались без присмотра. Сопровождавшая Дерябу прекрасная бабочка немедленно снялась с плеча и полетела хлопотать о природе.
– Хорошая девка, - сказал капитан вслед ванессе.
– Я ее, пожалуй, с собой заберу. Выйду в отставку, женюсь, заведу огород, а она у нас главным агрономом будет...
Шмурло вздохнул: слишком уж много знал капитан Деряба, чтобы ему вот так спокойно в отставку уйти.
– На ванессе, что ли, женишься?
– спросил маркграф.
– Извращенец, - ответил Деряба.
– Я с одной девушкой давно переписываюсь. Певица Лариса Толстоедова - знаешь?
– Знаю, - сказал Миканор, надевавший кожаные штаны.
Деряба уронил свежепостиранную рубаху в пыль.
– Знаю, - подтвердил маркграф.
– Очень мы с ней неплохо время провели в Новом Афоне... Ой, что это я плету? У меня в голове все перепуталось...
Деряба, возобновив левой рукой стирку, правой взял Миканора за душу и принялся ее вытряхивать. Сообразительный Шмурло сразу же приступил к допросу, в ходе которого выяснилось, что ненасытный маркграф, когда ему надоедали местные красавицы, делал, оказывается, вылазки в Мир, причем как раз через знаменитую Новоафонскую пещеру. Вылазки свои он подгадывал к курортному сезону, раздевал обычно какого-нибудь пьяного и покорял сердца в его костюме. Женщины наши его крепко уважали и называли Гивико, а что это такое, он, маркграф, и до сих пор не знает, зато знает массу ласковых русских и грузинских слов. Обнаружилось даже, что у них со Шмурлом имеется масса общих знакомых - и Клавдия Гуговна, и Ксюша Оберемок, и Натэла Никитична, не говоря уже об Анжеле Титовне...
– То-то она нас все время каким-то Гивико попрекала!
– скрипнул зубами Деряба.
– А это вот кто был! Собирайся, сволочь! Хватит нам тут ошиваться!
Но на землю резко пали сумерки, и пришлось развести костер у входа в башню. Решили все же ночевать на воздухе, не рисковать - сматеришься спросонок, тебя и накроет какой-нибудь трухлявой балкой. Оборванцы страшно обиделись, что зря занимались уборкой, ведь они никогда не служили в той же армии, что Деряба. Ворча, они тоже сгрудились вокруг костра, только баронет куда-то подевался.
– Не навел бы кого на нас, - заметил Деряба.
– Да я его это... На разведку отправил, - успокоил маркграф.
– Девочки какие-нибудь, то-се...
– Девочки?
– с сомнением спросил Деряба, но Миканор уже откупоривал бочонок с вином. Пили из дорогих резных кубков - их тоже решили прихватить с собой. Из леса доносился писк ванессы, дававшей наставления задичавшим травинкам. Девочки все не шли. Оборванцы ругательски ругали окаянного Гортопа Тридцать Девятого за разорение, хотя и признавали, что при нем был порядок.