Дорожное происшествие

Ранк Хайнер

–  Вы случайно не помните про звонок доктора Николаи? Его «вартбург» стукнули несколько дней назад.

Гехт вынырнул из-под капота.

–  Как же, как же, помню. Он звонил мне на прошлой неделе.

–  Расскажите, пожалуйста, какой между вами состоялся разговор. Только как можно подробнее.

Гехт положил гаечный ключ на тряпку, которой он застелил крыло машины, со вздохом вытер руки и неохотно принялся рассказывать:

–  Он объяснил, что его стукнули на стоянке. Так, слегка. Но я его не мог принять сразу, у меня все время расписано на много дней вперед. И всем надо позарез. Если я пропущу одного без очереди, другие поднимут шум - словом, я все делаю в порядке очереди.

–  А дальше что?

–

 Ну, помочь-то человеку хочется - он сказал, что в таком виде не может ездить. А Владо, мой шурин, делает кое-что по мелочам, ну я и обещал доктору поговорить с Владо, пусть хоть посмотрит, что там за ремонт такой. Владо еще спал, бегать за их сиятельством у меня времени не было, но все-таки я пообещал доктору вскорости послать к нему Владо.

–  Господин Кривиц служит у вас?

–  Еще чего не хватало. Владо - пенсионер, трудоспособность - двадцать процентов. У него тяжелый порок сердца. Но от коньяка он иногда проходит: пропустит Владо стаканчик-другой и забегает как встрепанный. Он за всю свою жизнь нигде не состоял на службе, такого человека я к себе взять не могу - он мне испортит все заведение. И вообще, не желаю иметь ничего общего с родственниками. Во всяком случае, никаких дел. А Владо на своих халтурках зарабатывает временами больше, чем мог бы платить ему я.

–  Следует ли из ваших слов, что господин Кривиц симулирует, чтобы получать пенсию по инвалидности, а сам халтурит и живет припеваючи?

Гехт невольно отшатнулся.

–  Нет, черт возьми, совсем даже не следует. Я этого и не говорил, и не думал. С вами, я чувствую, надо держать ухо востро.

–  А звучало именно так.

–  Правда? Тогда очень жаль. В болезнях я ни черта не смыслю. Может, ему водка заменяет лекарство. А вообще меня не касается, чем он занят, не мое это дело. Я и то вон как разболтался.

Крейцер засмеялся.

–  Не тревожьтесь, господин Гехт. У меня нет привычки цепляться к каждому слову. Болен ваш шурин или здоров - это пусть решает врач.

Гехт одобрительно кивнул и снова взял гаечный ключ.

–  И вы затем передали шурину свой разговор с господином Николаи?

–  Да.

–  Как именно?

–  Ну, я сказал ему, что звонил Николаи и чтоб он туда съездил. Если можно, сразу же. У Николаи машина не в порядке.

–  А что ответил господин Кривиц?

–  Само собой, съезжу, говорит, вывел свой мопед из сарая и укатил.

–  Когда примерно?

–  Утром, но не очень рано,, примерно в десять - в половине одиннадцатого.

–  А больше вы ничего господину Кривицу не сказали? Ну например, какого рода повреждения ему придется исправлять.

–  Конечно, нет. Я ведь и сам не знал какие. «Ерунда, мелочь», - сказал доктор по телефону, а больше я и по сей день не знаю.

–  Где господин Кривиц достает запчасти?

–  Если за наличность, то у меня. У нас с ним была грызня, когда он помаленьку да полегоньку перетаскал кучу деталей и не выложил за все ни пфеннига. Вечно какие-то отговорки. Ну, я и прикрутил кран. Тогда он заплатил долг, и дело опять пошло на лад. Но только так: сперва гони монету.

–  А в тот день, когда его ждал Николаи, он у вас ничего не покупал?

–  Постойте-ка… Да, покупал, фару покупал, новую модель.

–  Вы ему продали?

–  Ну, само собой.

–  А какие у вас вообще с ним отношения? Он, кажется, не очень вам по душе?

–  Не будь он братом моей жены, я бы давно его выставил к чертям собачьим. Но она просто обожает его и вечно берет под защиту. Конечно, ничего не скажешь, за последнее время он заметно исправился. Раньше он вел себя как последний подонок: пьянствовал, делал долги, приводил девок. Но это все позади, вот только пьянку он никак не может бросить. С тех пор как мы поцапались из-за запчастей, он начал меня избегать. Теперь у меня, по правде говоря, нет причин жаловаться.

И еще одно: не живи он у нас, мне пришлось бы сдать комнату постороннему человеку. Тельтов - заводской центр, и бюро по учету жилплощади, или как оно там называется, давно бы подсунуло мне жильца. Уж лучше все-таки Владо, чем незнамо кто.

–  А где господин Кривиц сейчас? Хотелось бы еще раз с ним побеседовать.

–  Понятия не имею. Сегодня он в порядке исключения ушел спозаранку. Спросите лучше у моей жены, может, она вам скажет.

–  Ваша жена дома?

Гехт глянул на электрические часы, висевшие на беленой стене.

–  Она на кухне. Пройдете через контору, оттуда сразу в переднюю. А там - первая дверь направо.

Крейцер поблагодарил и ушел. Уже в передней ему ударил в нос крепкий запах душистого перца. Постучав, он открыл дверь кухни. У плиты, где во множестве кастрюлек что-то кипело и булькало и клубились облака белого пара, стояла госпожа Гехт, маленькая кругленькая женщина лет сорока пяти. Бледно-голубые глаза на увядшем лице глядели испуганно и робко; вечный страх, который терзал ее по любому поводу и без всякого повода, прочертил множество скорбных морщинок вокруг ее губ, придав лицу недоверчивое и забитое выражение. Щеки ее пылали нездоровым румянцем, как это часто бывает у гипертоников. Тонкие светло-русые волосы, кое-где прочерченные серебряными прядями, были собраны в узел, а на убегающем безвольном подбородке, который она передала в наследство сыну, сидело овальное родимое пятно, и из него торчало несколько волосков. Когда Крейцер притворил за собой дверь и подошел поближе, она оторвала взгляд от своих кастрюлек и посмотрела на него с испугом и неприязнью.

–  Муж в мастерской, - сказала она.
– Как вы сюда попали? Я не слышала звонка.

Голос у нее был надтреснутый и звучал жалобно, даже когда она говорила о вполне обычных вещах.

–  Мне надо поговорить с вами, госпожа Гехт, а не с вашим мужем.

–  А кто вы такой? Что вам нужно?

–  У меня к вам несколько вопросов.

–  Вопросов? Тогда поговорите лучше с моим мужем. Я ведь ровным счетом ничего не знаю.

Она перешла к столу, покрытому пестрой клеенкой, и начала на большой доске рубить петрушку.

–  С вашим мужем я уже говорил. Он меня и направил к вам. Моя фамилия Крейцер. Я хотел бы узнать, где находится в данную минуту ваш брат Вальдемар Кривиц.

Глаза у нее широко раскрылись, она поглядела на него испуганно, словно предчувствуя несчастье.

–  Владо? Зачем он вам? Вы из полиции?

Крейцер кивнул. Она выронила нож и без сил опустилась на табурет. Потом собралась с духом и, не обращая внимания на слезы, которые вдруг хлынули из ее глаз, заговорила:

–  Нет, не надо! Не надо его трогать! Он ничего плохого не сделал. Не то я знала бы об этом. Он исправился, это точно. Уж я его уговаривала, уж я его уговаривала, вот он и дал мне слово. Не спорю, в свое время он наделал глупостей, по ведь нельзя же человека попрекать всю жизнь, нет, нет, нельзя и нельзя. Герман, мой муж, он тоже, как вы, он терпеть его не может и был бы рад-радехонек вышвырнуть его из дому. Но ведь у Владо на всем свете нет больше никого, и никому до него не будет дела, когда меня не станет. Жену он себе тоже никак не подыщет. Ему всю жизнь не везло. Весь мир ополчился против него…

Она всхлипнула, поднялась с табурета и яростно принялась крошить петрушку, словно эта безобидная зелень и была причиной всех ее несчастий.

–  Не надо так волноваться, госпожа Гехт, - успокоительно заговорил Крейцер.
– Это вредно для вашего сердца.

Она с благодарностью поглядела на него и тыльной стороной ладони смахнула слезы.

–  Вы первый человек, который подумал о моем здоровье, - сказала она, смущенно улыбнувшись.
– Даже как-то непривычно. А вы не могли бы мне сказать, зачем вам понадобился Владо?