Доверие
Шрифт:
Эуген по возвращении в контору стал раздумывать, почему его вопрос о Берндте разозлил Уилкокса. Беда, конечно, невелика. Он уезжает. Нам Уилкокс больше не нужен. Отец говорит, что без него мы бы не смогли так быстро построить завод. Он-де много не разглагольствовал, но понимал, что к чему. И даже не удивился, когда Отто снова возник здесь в качестве сына своего отца. За год до этого Отто и на улицу выйти не осмеливался. Видно, Уилкокс был достаточно информирован. Что же сейчас пришлось ему не по вкусу?
Уилкокс решил — и это решение целиком завладело им — немедленно дать новые указания касательно Элен своему поверенному в Нью-Йорке. Он рассчитывал получить нужные сведения еще
Эти сведения повергли трезво мыслящего Уилкокса в лихорадочное возбуждение. Он и сейчас был растерян, как в первые дни. При всем его самообладании любая мелочь теперь выводила его из равновесия. Он вдруг начинал представлять себе то, о чем и не думал сообщать поверенный. Словно поэт, охваченный творческим волнением, измышлял, во что может вылиться то или иное сообщение адвоката.
Вначале Уилкокс был возмущен. Элен бессовестно обрекла его на безлюбую, одинокую жизнь; затем предпринял все, что-бы установить, кто же ее любовник. Он внушил себе, что это Герберт Мельцер, брат его первой жены, которого он по глупости пригласил в свой дом. Он несколько раз заставал Элен за чтением дрянных статей, которые этот тип печатал в нескольких журналах. Но поверенный ему сообщил, что Мельцера уже нет в живых.
Но даже если Элен и одна поехала в Штаты, там уж она наверняка обзаведется любовником. Его, Уилкокса, Элен любить не захотела. А мужчину, с которым она познакомится или уже познакомилась, она захочет любить. И сама будет любима. Может быть, почему бы, собственно, и нет, это тот самый человек по фамилии Гросс? Она каждый день ходит к нему. Ради него учится. Из-за него живет в одиночестве, никто другой не нравится ей. Она с ним уедет в другую страну. Ему, Уилкоксу, необходимо как можно скорее развестись с нею, и ни одного цента он ей не даст. Она ведь нагло бросила его.
Молодой Бентгейм вдруг вздумал его расспрашивать о совсем чужом человеке. Потому что жена этого человека хочет к нему поехать. Даже если, а это вполне возможно, он на годы или навсегда там останется, не беда, пусть-ка поживет один. Он, Уилкокс, ведь тоже один.
3
Рихард Хаген договорился о безотлагательной встрече с директором завода Ульшпергером. В приемной перед кабинетом секретарша сказала ему:
— Прости, пожалуйста, товарищ Хаген, но товарищ Ульшпергер просит тебя либо подождать его здесь, либо прийти через двадцать минут. Товарищ полковник Кожевников неожиданно зашел к нему за какой-то справкой.
— Я здесь подожду, — ответил Рихард.
Секретарша Ингрид Обермейер — она была женой Обермейера с эльбского завода — все экзамены сдала на «отлично»: стенографию, машинопись, русский, синхронный перевод, по радио она еще изучала английский язык. Она предложила Рихарду журналы по металлургии.
Рихард поблагодарил и отказался. У него было довольно дела. Он вытащил свою записную книжку, что-то в ней подчеркнул, что-то вписал.
Всякий раз перед беседой с Ульшпергером, Рихард это отлично знал, ему приходилось преодолевать неприятное чувство неподготовленности. Откуда оно бралось, было неясно. Ульшпергера ни в чем нельзя было упрекнуть. Нельзя же было поставить
С юных лет Рихард научился проникать в замкнутые души то ощупью, то силой. И под конец они ему открывались. Так было еще в школьные годы. В эпоху фашизма он ездил из города в город с партийными поручениями, низкорослый, как мальчишка, упорный, как зрелый муж. Во время бегства из Германии, в гражданскую войну в Испании и потом в концлагере он отыскивал щелочку даже в самом ожесточенном сердце. После освобождения, в Германии — вся страна казалась ему окаменелым гигантским сердцем — везде и всегда, иной раз применяя силу, иной раз действуя исподволь, он находил щелочку, в которую можно было проникнуть. В этом смысле ему посчастливилось и на гарцском заводе. По приезде он столкнулся с насмешками и недоверием, а когда уезжал, весь коллектив искренне огорчался. Сменив Фогта, секретаря парторганизации, он был убежден, что и в Коссине хорошо справится с работой.
На прощание он утешал недовольного собою Фогта, который говорил: «Не сумел я толком разобраться в людях. Потому ничего у меня и не вышло».
В последнее время и Рихарду казалось, что люди здесь не впустят его в свои души, только будут представляться, что впустили. Ладно уж, уважим тебя, послушаем, что ты там толкуешь, ты затем и прислан, а потом оставь нас в покое.
Когда осенью 1947 года Рихард впервые приехал в Коссин, он готов был встретить яростный отпор. Теперь яростного отпора и в помине не было, разве что молчаливое несогласие. Куда бы он ни приходил с разговорами о новых требованиях, ему улыбались, но слушать его не слушали. Ему не оказывали сопротивления, от него беззлобно отворачивались.
Почему мне здесь не удается то, что всю жизнь удавалось? А ведь никогда мне не была нужна удача больше, чем здесь. И я еще утешал Фогта! Ну и самоуверенный же я дурак!
А Ульшпергер? Почему я никак не могу найти с ним общий язык? Нам бы надо было во всем действовать заодно.
Секретарша Ингрид Обермейер два раза звонила Ульшпергеру. Полковник Кожевников все еще сидел у него в кабинете. Рихард спрятал свою записную книжку. Он в задумчивости смотрел на секретаршу. Хорошенькая она? Или красивая? Кожа у нее темно-золотистая от гребли и парусных регат. Она, случалось, ездила к мужу на собственной лодке. А догрести до эльбского завода не так-то просто.
Ульшпергер позвонил из своего кабинета.
— Да-да. Товарищ вас дожидается.
Мне понятно, почему советские люди ценят Ульшпергера, — думал Рихард. Да и как им его не ценить? Не говоря уже обо всем, что у него за плечами. Все коммунисты, вся семья, как у меня. Он, его отец, его брат — они и в гитлеровское время работали на здешнем заводе, тогда это был бентгеймовский завод. Отец и брат погибли после того, как у них нашли листовки. Бежать только ему одному удалось. Не в южную Германию, где его искали нацисты, а по Балтийскому морю в Ленинград. Теперь хорошо, черт знает как хорошо, что он вырос здесь, все и всех знает. В Советском Союзе Ульшпергеру дали возможность доучиться по специальности и школу закончить, словом, все у него шло отлично. Неужто же я такой мелкий человек и завидую ему? Ах нет, не так это. А как, спрашивается? Когда началась война, он, ясное дело, говорил по-русски, как русский. А о нем говорили: «Какой же это фриц?» — или: «Хоть он и фриц, а доверять ему можно». И он был на фронте, был и за линией фронта, в местах, оккупированных немцами. Был разведчиком и не раз рисковал головою. Биография что надо, а потом они послали его сюда. Когда удрал первый директор завода — Берндт, а Фогта сняли, потому что он все проворонил, Ульшпергер и я, мы вместе здесь начинали.