Дождь Забвения
Шрифт:
– И это возвращает нас к твоей гипотезе о намеренной задержке прогресса.
– Ожье, это значит, что если и в самом деле кто-то стоит за ширмой и дергает ниточки, то ему отчего-то не понравились попытки Сьюзен докопаться до правды.
– Она же была археологом. Докапываться до правды – наша работа.
– С этим не поспоришь.
Они сели в метро на станции «Сен-Жермен-де-Пре», по четвертой линии доехали до «Монпарнас-Бьенвеню», затем перебрались на надземную шестую линию, покатили над крышами на запад, к станции «Дюпле». Вагон заполняли едущие на работу люди – в серых длинных плащах, уцепившиеся за ременные петли, уткнувшиеся в газеты. Никто не обращал внимания на пейзаж за окном, тогда как Ожье глаз не могла от него оторвать. Она только что не ахала благоговейно, восхищаясь панорамой города. Он предстал в точности таким, каким его рисовало воображение, – и этого Верити не ожидала совершенно. Все-таки старые фото передают слишком мало. Целое измерение человеческого бытия, текстура самой жизни остались недоступны для фотокамер – как недоступна передача цветов черно-белой гамме. Повсюду на тесных пересекающихся улицах спешили по делам парижане, и так пугающе-чудесно было думать о том, что у них своя жизнь, свои мечты и печали и эти люди знать не знают о своей истинной природе. Верити ощутила стыдную, возбуждающую радость, как при подглядывании, и постаралась не встретиться случайно ни с кем взглядом.
Из поезда женщины вышли в «Дюпле», спустились по решетчатой металлической лестнице к тротуару, затем прошагали по улице Лурмель до перекрестка с улицей Эмиля Золя, а по ней до бледного каменного пятиэтажного здания с вывеской «Отель рояль».
Когда зашли в устланный ковром вестибюль, Скелсгард сообщила:
– Номер заказан на трое суток. Но ты наверняка справишься гораздо раньше. Если все же задержишься, у тебя более чем достаточно денег на сопряженные расходы.
Консьерж за стойкой хлопотал, оформляя пару, должно быть прибывшую ночным поездом. Оба гостя раскраснелись и оживленно спорили – что-то оказалось не в порядке с резервированием.
– Обещай мне одну вещь, – попросила Ожье.
– Обещать заранее не могу, но просьбу выслушаю.
– Если я выполню задание и добуду для вас драгоценную коробку с документами, ты позволишь мне немного побыть здесь одной?
– Ох, не знаю.
– Маурия, я уже здесь. Что плохого, если задержусь чуть-чуть?
– Авелингу не понравится.
– Авелинг свое «не понравится» пусть засунет себе в задницу. С него убудет, если я немножко поиграю в туристку?
– Он обещал, что поможет с твоим трибуналом, но не более того.
Пара наконец двинулась от стойки к лифту, и консьерж пригласил Скелсгард с Ожье. Верити напряглась, заставляя себя переключиться на французский. А заговорила на нем с удивительной легкостью, словно прежде закаменевшая часть разума вдруг размягчилась и повернулась легко и плавно.
– Я Ожье. Номер зарезервирован на трое суток.
– Конечно, мадам, – отозвался консьерж, глянув на нее, потом на Скелсгард, потом снова на нее. – Ваши чемоданы уже прибыли. Как путешествие?
– Спасибо, отлично.
Он вручил ключ:
– Номер двадцать семь. Я сейчас же распоряжусь насчет багажа.
– В комнате есть телефон?
– Конечно, мадам! У нас современное заведение.
Она взяла ключ и сказала Маурии:
– Полагаю, с этого момента я сама по себе.
– У тебя есть номер телефона нашего убежища у станции. Там будут дежурить круглые сутки. Звони, сообщай о ходе работы. Нам нужно подготовиться заранее к твоему возвращению.
– Уж как-нибудь не забуду предупредить вас.
– И полегче с Бланшаром! Если не отдаст с первого раза, не пытайся давить! Он может наделать глупостей, если решит, что бумаги представляют для нас большую ценность.
– Я постараюсь.
– Знаю, что постараешься. – Маурия крепко, по-дружески обняла Верити. – И сама будь поосторожней, хорошо?
– Что бы ни случилось, я так рада, что смогла увидеть своими глазами! – ответила Ожье.
– Попробую выторговать у Авелинга пару деньков на туризм. Но не обещаю ничего заранее.
– Я понимаю.
За спиной Ожье зазвенело, и раскрылись двери лифта.
Телефон был древний, но Ожье уже обращалась в музее с такими – любовно отреставрированными и подключенными к сети. Верити набрала по одной цифре номер, с наслаждением слушая «вррр» пружинного диска, который с успокаивающей регулярностью возвращался в прежнее положение. Медленно, но так приятно. Есть время поразмыслить, даже когда набираешь номер. Не понравится – можно прерваться в любой момент. Чистопородный прогр, привыкший к почти мгновенной коммуникации, наверняка бы счел дисковый телефон ненамного совершенней семафора. А ретры, напротив, испытывали глубокое доверие к примитивным электромеханическим устройствам и любили их. Простая машина не солжет, не исказит доверенную ей информацию. Не вторгнется в разум и тело.
Где-то на другом конце линии зазвонил такой же аппарат. Ожье вдруг захотелось повесить трубку до того, как ответит Бланшар. Подумалось, еще рано связываться с ним, надо подготовиться должным образом. Внезапно вспотела сжимающая трубку ладонь. Но Верити усилием воли отогнала сомнения. Через несколько секунд послышался старческий голос:
– Бланшар слушает.
– Месье, доброе утро, – ответила она по-французски. – Меня зовут Верити Ожье. Не знаю, слышали ли вы мое имя…
– Верити? Не вы ли сестра мадемуазель Сьюзен Уайт?
– Да, и я звоню насчет…
То ли из вежливости, то ли из не слишком уместного желания продемонстрировать навык Бланшар перешел на английский, звучавший хотя и с сильным акцентом, но четко и понятно.
– Мисс Ожье, я не совсем уверен, что вы слышали последние новости. Если нет…
– Сэр, я слышала, – перебила она, также перейдя на английский. – И знаю о случившемся с моей сестрой.
В трубке вздохнули, – наверное, старик обрадовался, что не ему выпало рассказывать незнакомке о гибели ее близкой родственницы.
– Примите мои соболезнования. Мне посчастливилось познакомиться с вашей сестрой, она была замечательным человеком.
– Сэр, Сьюзен очень хорошо отзывалась о вас. Очевидно, считала, что вам можно доверять.
– Вы говорите про ее вещи?
– Да, – подтвердила Ожье, довольная, что не ей самой пришлось поднимать важнейший вопрос. – Как я понимаю, сестра оставила вам кое-что…
– Совсем немногое, – поспешно сказал он, будто ожидал, что она заговорит о драгоценностях.
– Сэр, я и не ожидала многого. Но тем не менее оставленное ею важно для нас… Я имею в виду ее семью.