Дождь Забвения
Шрифт:
– Так держать! Я заеду через час. Прихорошись-ка – нам сегодня блистать в огнях рампы!
– Я постараюсь.
Флойд с Кюстином пили чай и обсуждали дело. Сообщили друг другу важные детали, чтобы ничего не упустить из виду, сравнили записи о беседах с жильцами. Пока говорили, на патефоне крутилась заезженная «блюбердовская» пластинка Сиднея Беше.
– Итак, у нас в сухом остатке только странная американка, любившая портить радиоприемники. Конечно, если это она переделала начинку, а не предыдущий жилец.
– Нет, есть и кое-что еще, – возразил Флойд. – Это ее непонятный интерес к загадочным шарам и берлинскому контракту на их изготовление. И привычка копить без разбора книги и тому подобное. И еще одно обстоятельство: вместе с ней погибла ее пишмашинка.
– Вместе эти нюансы выглядят таинственно, по отдельности – вполне объяснимо и обыденно.
– Да, но вместе…
– Все равно недостаточно, чтобы уверенно объявить ее шпионкой.
– А как насчет детей?
Кюстин укоризненно посмотрел на Флойда:
– Я надеялся, что ты больше не вспомнишь о них.
– А мне так и не удалось поговорить как следует с единственным жильцом, толком рассмотревшим ту девочку.
– Ради твоего душевного спокойствия я могу зайти к этому жильцу завтра утром. А пока можно нам ограничиться здравыми версиями?
Флойд на секунду отвлекся, слушая удивительный саксофон Беше. Пластинка была совсем старой, зацарапанной, музыка тонула в шипении и щелчках. Можно было бы хоть завтра заменить ее дешевой пиратской подделкой, со звуком чистым и ясным, как трель свистульки. Вот только чистота была бы не той. Она бы обманула девяносто девять человек из ста, но крылось что-то исконное, правдивое и мощное в исцарапанном старом шеллаке. Запечатленная в нем музыка прошла сквозь тридцать лет, будто зов горна.
– Берлинский след – тупик, – сказал он. – И мы так и не узнали, что она делала с книгами и журналами.
– И пластинками, – добавил Кюстин. – Однако не стоит забывать, что Бланшар видел, как она входила с полным чемоданом на станцию метро «Кардинал Лемуан», а возвращалась с пустым.
– Как будто обменялась чемоданами с другим шпионом.
– Именно. Однако это лишь косвенный аргумент. Она могла передать чемодан посыльному, для отправки за границу.
– А вот это выглядит бессмыслицей, – отметил Флойд, предвкушая момент, когда игла застрянет на дорожке.
В нужный момент он топнул, и игла перепрыгнула в нужное место – причем топнул очень искусно, почти не потревожив музыку.
– Суждено этому делу появиться в суде или нет, у нас более чем достаточно свидетельств в пользу причастности Сьюзен к шпионажу. Но все-таки что она делала с книгами и прочим? Как это стыкуется с общей картиной?
– Часть туристской легенды?
– Возможно. Но в таком случае почему бы не вести себя как обычная благопристойная туристка, а не как полоумная сорока, тянущая все подряд в гнездо и отсылающая чемодан за чемоданом?
– Среди хлама могло быть спрятано что-то важное, – сказал Кюстин. – Жаль, но мы уже не узнаем, что она носила в чемоданах.
– Многое осталось в комнате. Думаю, нет причин считать, что она не продолжила бы отсылать накопленное, если бы осталась в живых.
– Но ровным счетом ничего из собранного ею не стоит шпионского внимания. Книги, журналы, газеты, пластинки… Все можно купить и в США, пусть и немного дороже.
– Однако она видела в этих вещах нечто важное. Еще одна зацепка – «серебряный дождь».
– «Серебряный дождь»?
– Что-нибудь тебе напоминает?
– Ничего.
– Сьюзен Уайт особо подчеркнула эти слова на открытке, которую так и не послала.
– Может, это и значит что-нибудь. – Кюстин пожал плечами. – А может, и вовсе ничего.
– А по мне, звучит будто кодовая фраза. И уж точно она обозначает неприятности.
– Ну конечно, – улыбнулся Кюстин. – Тяжелую шпиономанию головного мозга.
– А как насчет пишмашинки?
– Насчет пишмашинки – интересно. Я про нее думал, и кажется, это непростая вещь. Помнишь, Бланшар показывал ящик, в котором ее прислали?
– Старик говорил, немецкая модель.
– Да. И тогда мне что-то вспомнилось. Но воспоминание никак не вяжется с пишмашинкой.
– Что тебе вспомнилось?
– Комната без окон на Набережной в том крыле, где обычно проводились допросы. Единственная лампочка под потолком, кафельные стены – их легко отмывать. Проблема в том, что я не понимаю, с чего бы в камере быть машинке?
– Чтобы протоколировать?
– Флойд, происходящее в тех камерах уж точно не предназначалось для протокола.
– Зачем тогда машинка?
– Не знаю. Может, вспомню попозже, когда отвлекусь и расслаблюсь.
Оба умолкли, и когда музыка сменилась шипением иглы, катавшейся по последней дорожке, партнеры продолжали сидеть тихо, словно ожидая услышать среди шума и треска послание, шепоток, подсказывающий решение загадки.
Но не услышали ничего.
Наконец Флойд встал и снял иглу с пластинки. Партнеры покинули офис и спустились по лестнице, обойдя инженера, все еще сидящего на ступеньках, читающего про скачки и ожидающего запчастей, ползущих сквозь парижские пробки. Когда приехали на Монпарнас, Кюстин остался в машине, Флойд пошел за Гретой.
Она выступила в сумерки, тонкая, темная и угловатая, похожая на скетч из журнала «Вог», в черном меховом палантине, черной же шляпе с вуалью. Издали в свете фонаря она выглядела фантастически, но вблизи показалась усталой и надломленной, едва держащей себя в руках.
– Поехали, надо подкрепиться, – тихо предложил Флойд. – А потом послушаем настоящую музыку.
Они отправились в знакомый Флойду испанский ресторанчик на набережной Сен-Мишель. Там заказали хорошего шампанского, бутылку «Вдовы Клико» 1926 года. Флойд небрежно отмахнулся от протестов – мол, можем себе позволить, не сомневайтесь. Правда, позволить-то могли не слишком, денег было в обрез, но Флойд решил, что Кюстин поработал на славу, а Грета заслужила хороший вечер и возможность забыть на несколько часов о Маргарите. Еда оказалась недурна, а Грета признала, что местный ретивый гитарист не хуже многих прочих. Пока Флойд платил, Грета поговорила с гитаристом о настройке и аппликатуре. Парнишка в черной рубахе сунул ей гитару, и Грета взяла несколько пробных аккордов, затем вернула инструмент, улыбнувшись и покачав головой. Гитарист пробормотал ответный комплимент, вешая гитару на плечо. Флойд тоже улыбнулся – Грета не стала показывать, на что способна, и конфузить парнишку. Зеленый он еще, неопытный.