Дождь
Шрифт:
– Она расспрашивала, кто я и откуда. А я ничего не мог объяснить...
Лена стояла перед окном в одном халатике, и свежее дыхание сада обдавало ее ознобом.
– Тебе холодно?
– обеспокоился Дождь.
– Нет-нет, мне не холодно!.. А что с нами произошло там, в Венеции?
– Нас убили... Я и по сей день не пойму, кто подослал этих убийц. Видимо, тебя выдавали уже замуж, ты считалась чьей-то невестой... Мы уже собирались бежать во Флоренцию, нас ждала лодка на побережье, но было прохладно, и я решил забежать за плащом, чтобы укутать тебя, на тебе было лишь тонкое розовое платье... Ты не захотела отпускать меня одного, и мы побежали
– Мы целовались в этот момент...
– Да... Ты вспомнила?
– Мне кажется, что я вспомнила...
– прошептала Лена. Петр Иванович Неверующий как раз проснулся в этот миг и, ощутив неприятную сухость в горле, решил выпить газировки. Он сунул ноги в шлепанцы и поспешил на кухню, зевая и почесываясь, уверенный, что все спят. Каково же было его удивление, когда у раскрытого окна он обнаружил дочь и этого, лохматого, который летает.
– Вы чего не спите?
– удивился он.
– Завтра же экзамен!
– Не спится, папа, - вздохнула Лена.
– Ты сначала экзамен сдай, в институт поступи, а потом, это, любовь крути!
– Петр Иваныч достал полбутылки "Буратино" и залпом выпил.
– Теперь эссенции перелили!
– поморщившись, сказал он.
– Подействовала критика!
Почувствовав горечь во рту, Неверующий взял конфетку, разжевал.
– Горчит шоколад! Опять Симаков крутит! Ну, пройдоха! Ладно, иди ложись, подождет твой этот... до утра, а то напишешь на двойку, мать тебе устроит такое свидание, что сама не рада будешь! Иди!
– Да напишу я!
– огрызнулась Лена.
– Сейчас пойду! Иди, я приду сейчас!
Петр Иваныч хотел уж совсем рассердиться, но вдруг кто-то внутри него грубо сказал ему: "Ты чо к девке прилип?!. Иди спать!"
Неверующий оглянулся, но, никого не найдя, махнул рукой и ушел спать. И заснул мгновенно, проспав до половины восьмого и опоздав на работу на пятнадцать минут, точно принял вечером снотворное.
Вспомним теперь о майоре в отставке Льве Игнатьиче Шилове. К трем часам он направился в горжилкомхоз для утверждения своих инструкций, в которых ему, как председателю КВР, предоставлялось бы право без суда и следствия самому штрафовать жильцов до 10 рублей (в случае первого нарушения), при штрафе до 30 рублей составлять акт, каковой утверждался бы главой горжилкомхоза (в случае повторного нарушения), и делать представление горисполкому на выселение (в случаях постоянных нарушений). Это было главное в инструкциях, и этого Шилов добивался, понимая, что одними увещеваниями и разъяснительной работой ничего не достигнешь.
Однако происшедшие события совсем выбили его из колеи. А тут еще, как назло, в голову засел этот голос:
"Джонни, ты меня не знаешь, ты мне встреч не назначаешь..." Фраза лезла и лезла из него, и не успел Шилов войти в горжилкомхоз, как тотчас пропел подбежавшей к нему завотдельше по ремонту жилых зданий:
"Джонни, ты меня не знаешь..."
Завотдельша, пятидесятилетняя Римма Эммануиловна, в испуге отшатнулась и, выпучив глаза, проговорила:
– Что это с вами Лев Игнатьич, голубчик? Вы выпили?!..
– Я не пью, Римма Мануиловна, извините, это оперетку по телевизору давали, вот засела. Я вас слушаю!
– Дайте мне срочно экземпляр инструкций, я снесу начальнику.
Шилов поблагодарил и бодро поднялся на третий этаж,
Но инструкции не приняли. Не приняли потому, что Шилов вручил Римме Эммануиловне вовсе не экземпляр своего проекта, а копию анонимного письма на Любовь Сергеевну Ефремову, квартиросъемщицу 18-й квартиры, да-да, ту самую даму с пионами, которая якобы облила Неверующую. Существо анонимного письма было так запутано, что даже Шилов с трудом разобрал: поет всякие (далее следовало нецензурное слово - нцзр) песни, сама такая нцзр, кроме того, по вечерам нцзр, а также и ночью нцзр, и вообще нцзр. Вот такое было письмо, но главная претензия сводилась к следующему: "Ей, нцзр, хватит и одной комнаты для своих нцзр, а мне, трудящемуся, живущему в одной, метров не хватает..."
Шилов выяснил, что Любовь Сергеевна была замужем за полковником Ефремовым, погибшим в автокатастрофе, и квартира поэтому сохранялась за его вдовой. Но это частное дело вдруг оказалось в портфеле вместе с инструкциями, и когда глава горжилкомхоза начал читать анонимку, то тотчас побагровел и, бросив ее на стол, заявил:
– Такие инструкции я и обсуждать не собираюсь! Инструкции не только не утвердили, но по всему горжилкомхозу тут же заговорили о злоупотреблении Шиловым служебным положением, что выразилось в распространении пасквилей на советских граждан. В печати как раз остро дискутировали насчет анонимок.
– Но не я же писал, товарищи!..
– воскликнул в сердцах Шилов.
– А зачем копию сняли?
– сурово спросила Римма Эммануиловна.
– Хотели бедную женщину шантажировать?!.
– Вы что, товарищи, я...
– Лицо Шилова покрылось красными пятнами.
– Предлагаю освободить товарища Шилова от обязанностей председателя КВР домов 10 и 12 по Тихому переулку, - предложила Римма Эммануиловна.
– Не будем спешить, - остановил ее глава горжилкомхоза.
– Мы только что вынесли Шилову благодарность за отличную работу, и нас не поймут с такими поспешными выводами. Но чтобы не быть уж совсем беспринципными, мы, во-первых, попросим Льва Игнатьевича извиниться перед Любовь Сергеевной за распространение подобной мерзости, а вам, Римма Эммануиловна, я поручаю обстоятельно проанализировать работу КВРа 10 - 12 по Тихому переулку и доложить нам на следующем заседании. Все, спасибо, товарищи!
"Джонни, ты меня не знаешь..." - ехидно пропел голос внутри Шилова, и бывший майор покорно кивнул.
Вот так все обернулось. Лев Игнатьич возвращался домой разбитым. Валидол не помогал, сердце щемило, и он, зайдя в аптеку, купил нитроглицерин. Подойдя к дому № 12, он остановился и, помедлив, решил зайти в квартиру 18 извиниться, чтобы разом свалить все обиды, опрокинувшиеся на него в этот день.
Пока он взбирался на пятый этаж, взмок до нитки. Не пойдешь ведь на ответственное заседание в одной рубашке да без галстука... Взмокший, обмахиваясь шляпой, предстал Шилов перед ослепительно красивой женщиной в ярко-красном халате с пионами.
Любовь Сергеевна была всегда верной женой. Шилов узнал это из надежных источников и, сделав копию письма, наоборот, хотел найти хулиганского анонимщика, дабы наказать его так, чтобы и глаз больше не смел поднять на вдову полковника. Узнав о трагической гибели ее мужа, Лев Игнатьевич даже скрепя сердце закрыл глаза на то злополучное ведро, которое Любовь Сергеевна по нечаянности (как сразу же решил Шилов) опрокинула на Неверующую. Просто зайти, предупредить, думал он, а тут вон как все повернулось, ну, да делать нечего...