Дракоморте
Шрифт:
С пьяной уверенностью Юльдра считал, что ему очень ловко удалось ускользнуть от чужих взглядов.
Назавтра, протрезвев и искренне ужасаясь своему неприглядному поведению, Юльдра всё ещё будет уверен, что проскользнул в свой шатёр незамеченным. И что Асаль никому ничего не расскажет.
А ещё назавтра, мучимый жестоким похмельем и жгучей неловкостью, верховный жрец даже не найдёт сил удивиться, когда ему расскажут, что на рассвете Асаль и ещё семеро жрецов и жриц покинули лагерь. По словам дозорных, все они ушли в сторону стоянки шикшей. Ушли, вежливо попрощавшись и ничего не объясняя, лишь один из жрецов бросил странную фразу, что «Свет свету рознь,
Асаль и примкнувшие к ней жрецы пропали бесследно. Так же бесследно исчезла в то утро стоянка шикшей. Словно привиделась.
Если бы Юльдра в этот день был способен чувствовать что-то, помимо головной боли, тошноты, бесконечной слабости и ужасной неловкости — он был бы до крайности встревожен.
Часть 3. Кон фуоко. Глава 20. Дороги земные и твари небесные
Когда жрецы покинули земли котулей и Мажиний с хорошечками отпочковался от отряда, голос Рохильды почти перестал разноситься над храмовым лагерем, и ни разу с тех пор Йеруш не слыхал её смеха.
Когда не стало рядом надоедливых вездесущих хорошечек — свет как будто померк, и хмурой тучей нависли над путниками тревоги. Теперь-то никто не вцепится тугими жгутиками в лозы шикшей. Никто не поднимет шорох, если к лагерю подберутся хрущи или гигантские гусеницы, до икоты пугавшие детей. Без ежевечернего «Да разгонят крошки света тьму и мрак» всем казалось, будто тьма и мрак подбираются всё ближе к храмовым шатрам, всё ниже склоняют над ними смрадные язвенные лица.
Понемногу рассосались по людским поселениям многие храмовые старики, беременные и детные жрицы.
Чем дальше двигается редеющая процессия — тем меньше становится лучистой благости в лицах людей. Всё чаще, глядя на жрецов в голубых мантиях, Йеруш думает о воде с мелкой каменной крошкой — рабочие на родине Йеруша, в приморском домене Сейдинель, обтёсывают каменные поверхности мощными струями такой воды или смывают со старых плит въевшуюся грязь.
Всё чаще Йерушу кажется, что жрецы бурятся в Старый Лес, как каменная крошка, которая решила, будто сможет обтесать камень.
Иногда Йеруш думает: интересно, понимает ли это Илидор? Может ли всего этого не видеть дракон, который проводит так много времени в обществе жрецов, в компании Фодель, в возне с маленьким Аадром, который почему-то стал ходить за Фодель, словно хвостик?
Понимает ли Илидор, что дурная самоуверенность жрецов, поддерживаемая красиво звучащими словами, не оправдана ничем, помимо их желания снова обосноваться в Старом Лесу? Ведь одного желания для этого вдрызг недостаточно.
Хватает ли золотому дракону жизненного опыта или хотя бы чутья, чтобы понимать подобные вещи?
По котульским и людским селениям вести летели быстрее, чем двигалась храмовая процессия, ограниченная скоростью самых медленных жрецов. Разделяться и путешествовать на сгонах не рисковали, да и не было уверенности, что грибойцы, содержащие сгоны, пустят на них жрецов. А волочи-жуки тащили поклажу и не могли везти людей.
Золотой дракон и Йеруш Найло не сказали друг другу ни слова за весь многодневный переход до волокушинских земель и делали всё возможное, чтобы даже не оказываться рядом.
***
За время пути из нескольких жрецов изрядно попили крови грызляки. Одному грызляк даже вбурился под кожу между лопатками, и лекарке пришлось вырезать паразита из тела жреца, пока тот не проел в нём дыру. Во время операции жрец впал в
Трое жречат, ушедших собирать грибы на ужин, однажды вечером пропали в чаще между владениями котулей и полунников, и не удалось отыскать никаких следов сгинувших подростков.
В одно утро попросту не проснулся один из самых пожилых жрецов. Когда откинули покрывало с тела, лежащего на спальной подстилке, увидели, что его ноги основательно кем-то объедены. Все остальные жрецы, спавшие в ту ночь в старческом шатре, клялись, что не слыхали ничего подозрительного и крепко спали с ночи до самого рассвета, что само по себе было странно, ведь обыкновенно сон стариков поверхностен и беспокоен.
Переход по полосе шикшинских земель совершили едва ли не бегом, и всё равно он занял время от позднего утра и почти до полудня. Тихо-тихо было в это время в лесу. Ненормально, подозрительно тихо. Даже насекомые не полнили воздух своим жужжанием. Даже вездесущая лесная мошкара и мелкие вечно голодные комары не донимали путешественников.
На всём протяжении пути по шикшинским землям их сопровождали большие светло-серые волки, и было это странно, поскольку дикие звери предпочитают убраться подальше, заслышав голоса и шаги множества людей — ведь любой хищник, как задумчиво изрёк однажды Илидор, «тревожен, осторожен и не хочет получить палкой по башке». Но гигантские волки шикшинских земель, растянувшись в две длинные цепи, сопровождали храмовую процессию от границы до границы шикшинских земель. Волки держались едва-едва в пределах видимости — верно, всё-таки остерегались палок и камней, но следовали рядом неотлучно. Илидор смотрел на них тоскливыми глазами некормленой змеи и представлял, как весело бегали бы кругами эти шерстяные коврики, если бы он сейчас перекинулся в дракона и с улюлюканьем ринулся в их сторону. Как раз и местность подходящая — редколесье с полосами лесостепи, есть где крылья развернуть.
Сами шикши не показывались.
— Они дают понять, что нам больше не о чем говорить, — шепнула Юльдре старшая жрица Ноога, дочь Сазара.
— Да, — почти не разжимая губ, ответил верховный жрец, — я понял.
Пожалуй, это поняли все, кроме, быть может, детей и котулей. А самые проницательные жрецы желали знать, как Асаль и примкнувшие к ней жрецы могут быть связаны с этим.
— Что же, — заключил Юльдра, — шикши, грибойцы и полунники на толковище выступят против того, чтобы позволить нам вернуться в Башню.
— Люди и котули предложат разрешить, — подхватил Язатон и посмотрел на Юльдру с укором, который тот молча проглотил.
Он знал, что Язатон думает про грибойцев. Грибойцам, пожалуй, поначалу было изрядно наплевать и на Храм, и на Башню, и далее списком на всё и всех, что есть в лесу, кроме собственных угодий и грибниц. Возможно, если бы жрецы не так рьяно живописали грибойцам счастье солнечного пути, если бы выслушали их версию произошедшего в Башне много лет назад…
Нет. Немыслимо. Терпеливо выслушивать жуткие байки тёмных народцев вместо того, чтобы озарить светом их заблуждения, развеять неправду, как дымный чад, мешающий увидеть сияние верного пути? Допускать, чтобы тёмные народцы грязнили доброе имя воина-мудреца, смущали умы, укореняли собственные заблуждения? Подобное потворство не-до-пус-ти-мо, хотя рассудительный и терпеливый Язатон предлагал «для начала послушать» всю ту чушь, которую грибойцы из себя извергали.