Дракон из Трокадеро
Шрифт:
Главные действующие лица пьесы – гейша Кацураги и самурай Нагойя, окруженные многочисленными исполнителями в разноцветном гриме, – рассказывали грустную историю своей любви зрителям, ошеломленным великолепием парчовых нарядов и причесок. Сада Якко, то с высоким, нашпигованным булавками шиньоном на голове, то всклокоченная и лохматая, декламировала свои тирады, под конец переходя на вибрато и неподвижно застывая в торжественной позе, выставив вперед развернутый веер. Убаюкиваемый ее монотонным голосом, Жозеф клевал носом и погружался в дрему. Айрис, опасаясь, что он вот-вот захрапит на все лады, похлопала его по плечу. Жозеф подпрыгнул – в самый раз для того, чтобы увидеть на сцене самурая с волосами, стянутыми на затылке в хвостик, размахивавшего непомерных размеров саблей. Эфросинья толкнула сына локтем в бок.
– Проснись, радость моя, а то вся эта мелодрама плохо закончится!
Сада Якко монотонно запела, отчего Жозеф не замедлил вновь впасть в коматозное состояние. Гром аплодисментов заставил его тут же выпрямиться. Он встал, предпочитая не замечать презрительных взглядов соседа.
– Прошу прощения, мне нужно на воздух, эта пьеса действует на меня как снотворное.
– Куда это ты собрался? Есть еще второе отделение. Мария-Луиза, она же Лои Фуллер, будет потрясать своими полупрозрачными шелковыми покровами, превращаясь то в бабочку, то в цветок, – заявила Эфросинья. – Так написано в программке. Черным по белому.
– Я ухожу, подожду вас на улице.
В тот самый момент, когда он дошел до выхода, на сцену вышла пухленькая женщина. Под гром аплодисментов она, манипулируя бамбуковыми шестами, стала размахивать струившимися полотнищами, отливающими разными цветами, а затем завертелась, будто летящий на электрический свет мотылек.
«От этого вертлявого ерзания только голова кружится», – подумал Жозеф, направляясь за кулисы.
Небольшие размеры артистических уборных не позволяли всем членам труппы одновременно снимать грим. Приоритет оставался за дамами.
Какой-то человек в широких штанах внимательно присмотрелся к Жозефу и прошептал несколько гортанных фраз другому актеру – с наклеенной тонзурой на голове. Тот подошел, приблизил свой лик на дюйм к лицу Жозефа и вполголоса произнес:
– Пиньо-сан, бегите, пока Мори-сан вас здесь не увидел!
Под красным гримом, указующим на то, что перед ним положительный персонаж, Жозеф разглядел моржовые усы.
– Ихиро! Вы играли на сцене!
– Совершенно верно, как и Мори-сан. Я думал, вы знаете. В своих самурайских доспехах он выглядит просто восхитительно, и даже если ему, как и мне, отведена немая роль, пьеса от этого хуже не становится!
Жозеф утвердительно кивнул головой. Признаваться, что во время спектакля он неплохо вздремнул, не было никакой необходимости.
– И он, и я очень гордимся, что нам позволили выступить в качестве действующих лиц. Вы видели какой восторг выказывали зрители? Это вам не ярмарочный балаган, это театральная постановка, подобных которой в вашей стране отродясь не было, – прогнусавил Ихиро.
– Вы определенно профессионал наивысшей пробы. Убирайтесь отсюда. – приказал чей-то сдавленный голос.
Ихиро с Жозефом подпрыгнули.
– Очень умно. Я здесь инкогнито! Вы не подумали, что за вами могли следить? – добавил голос.
«Кто это говорит? Коротышка с цитрой? Худосочный тип с флейтой? Большой барабан? Длинноносый? Или лысый, закованный в латы?»
Окинув по очереди внимательным взглядом музыкантов и актеров, Жозеф остановился на воине, щеки и лоб которого, в знак враждебности, были покрыты синей краской.
– Я веду наблюдение, – заверил он.
– Ведите его где-нибудь в другом месте! – ответил голос.
Жозеф в смущении пробормотал:
– Мадам Джина вол… волнуется, где… где вы будете ночевать?
– Мадам Фуллер, выступающая в роли импресарио этой японской труппы, любезно предоставила в наше распоряжение одну из грим-уборных. Мы будем спать на ватных матрасах и питаться за счет принцессы.
– Значит, Ихиро останется здесь?
– Какая редкая проницательность, Шерлок Пиньо, – отрезал Кэндзи. – Берите своего компаньона и побыстрее закругляйте свое расследование, чтобы я мог покончить с этой монашеской жизнью!
– Вряд ли вам стоит жаловаться, ведь вы всегда мечтали оказаться в центре внимания. Теперь женщины будут наперебой добиваться вашей благосклонности.
– Ах, как же он тяжек, этот мой крест! – парировал Кэндзи и отвернулся от зятя.
К тому моменту, когда Жозеф вышел из театра, Айрис уже какое-то время пыталась успокоить неустанно бушевавшую Эфросинью:
– Ну наконец-то! Что это еще за манеры? Ты ведешь себя как какой-нибудь грубиян! Надо же, улизнул, как воришка, а нас посреди ночи заставил его дожидаться!
– Ты пропустил прекрасную хореографическую постановку, – упрекнула Айрис мужа. – Эта Лои Фуллер во всех отношениях перещеголяла танцовщиц из «Мулен Руж»!
– Прошу прощения, но в переполненном зале я чувствовал себя как селедка в бочке.
Он встал между женой и матерью и взял их под руки.
Они прошли через небольшой садик, окружавший театр, и направились по улице Парис, где толпились прохожие, очарованные фасадами, освещенными тысячей огней.
– У меня такое ощущение, что при ревматизме будет в самый раз, – заявила Эфросинья.
– Что будет в самый раз? Толпа? – недовольно буркнул Жозеф.
– Нет, электричество.
В нескольких метрах за ними упругим шагом двигался силуэт. В правой руке он сжимал веревочку, на конце которой исполняло акробатический танец йо-йо.
Глава шестнадцатая
Вторник, 31 июля
Повесив на плечо сумку, битком набитую творческим наследием Клода Проспера Жолио де Кребийона [105] , Жозеф вышел из антикварной лавки в тупике Муссе. В голове его вертелась мысль, более навязчивая, чем маленький демон. Если «Таймс» опубликовала заметку о корабле-призраке, то, как справедливо предположил Виктор, какие-то французские газеты могли напечатать эту информацию, снабдив ее новыми деталями.
105
Клод Проспер Жолио де Кребийон (1707–1777) – французский писатель, сын поэта и драматурга Проспера Жолио де Кребийона.