Драконовы сны
Шрифт:
— Тогда, — сказал он, — Нора с тобой не пойдет.
Кровь бросилась Арнольду в лицо и прежде чем Лис успел еще что-нибудь сказать, кулаки Арнольда сжались и рука сама ударила травника в челюсть.
Травника отбросило назад; он рухнул на траву, затем медленно сел и поднял взгляд на силача.
— Доска, — медленно повторил он, словно бы и не было удара. — Где она?
По бороде его сбежала струйка крови. Арнольду почему-то стало вдруг не по себе. Он ожидал чего угодно — что травник будет возражать, заискивать или оправдываться, о чем-то говорить или вообще полезет в драку, но такого… Было что-то нереальное во всем случившемся. Этот холодный свет луны, неясный отблеск недалекого костра
Девушке понадобился всего лишь один взгляд, чтобы понять, что здесь произошло.
— А ну, перестаньте! — она вклинилась между Арнольдом и лежащим травником. — С ума сошли? Чего вы не поделили?
Ничего не отвечая, травник встал и отряхнул рукав. Потрогал челюсть и растер на пальцах кровь. Посмотрел на Арнольда и почему-то усмехнулся.
— Можешь еще раз ударить, — сказал он, — но только все равно через болота нам нельзя.
— Ладно, — сдался тот, — черт с тобой, пусть будет по-твоему — пойдем по длинной дороге. Но не думай, что я все время буду уступать! В Цурбаагене мы расстанемся.
Тот кивнул, повернулся и без слов направился к костру.
— Не надо спорить, Арни, — сдавленно сказала Нора, глядя ему вслед. — Если он советует нам не идти через болота, значит, у него есть на то причина.
Арнольд с подозреньем покосился на девушку:
— Ты знаешь его?
— Да. По-настоящему его зовут Жуга. Мы были знакомы год назад… Я не хочу об этом вспоминать.
— Проклятый горец, — выругался тот. Каменное в своей неподвижности лицо силача исказила гримаса. — На твоем месте я не стал бы ему доверять… — проговорил он и осекся под взглядом девушки.
— Однажды, — медленно, выделяя каждое слово, проговорила та, — он спас мне жизнь. И знаешь… я бы не советовала тебе с ним драться.
— Вот только не надо меня учить! — вспыхнул Арнольд. — Мне только твоих советов не хватало, кого бить, кого не бить!
— Как знаешь, — Нора холодно пожала плечами. — Я тебя предупредила.
У травника в поклаже, кроме котелка и одеяла оказались крупы, кофе и немного слипшихся в комок продолговатых финиковых ягод. В осеннем лесу отыскались грибы и кое-какие травы. В поставленный Жугой волосяной силок попался заяц. Покончив с ужином, все шестеро дождались темноты и вышли в путь.
— Опасно оставаться здесь, — сказал Жуга, когда его спросили о причинах такой спешки. — Под утро могут заявиться водовозы. Хорошо, если Марк, да и то — не надо бы… В общем, пойдем-ка лучше от греха подальше.
Вторая ночь застала всю компанию где-то на полдороги между городами. Здесь, в деревушке был вполне приличный постоялый двор со странноватым названием «Дым без трубы», но остановиться там на ночь они не рискнули. У травника отыскалось несколько серебряных монет, и Вильям, как менее приметный на вид, закупил еды на всех и сговорился с судомойкой насчет объедков для дракона. Вернулся он, однако, все такой же хмурый и до вечера не произнес ни слова, несмотря на все попытки Норы как-нибудь его разговорить. На ночлег остановились возле затопленного карьера, где когда-то добывали глину. Арнольд ворчал, что расположились они слишком близко от деревни, но место было пустынное и безлюдное, лишь чуть поодаль темнели покосившиеся и без крыш хибары старого кирпичного завода, заброшенного после войны.
— Никто сюда не сунется, — сказал Жуга, располагаясь ко сну, — да и костер из ямы не видать. Кто первым хочет караулить?
Вилли поднял голову.
— Можно я?
Арнольд нахмурился, но
Вильям все больше уходил в себя. Ничего не помогало, даже кружка пива, выпитая им в трактире, не принесла успокоения. Вот и сейчас он вызвался дежурить у костра лишь для того, чтобы дневная усталость заглушила гнетущее чувство вины. Спутники его давно уже уснули, а он все лежал, глядя на огонь и в сотый раз перебирая в памяти все, что случилось в башне Толстой Берты. Он проклинал всю эту глупую затею Арнольда с Телли и драконом, все эти уличные банды, возомнившие себя правителями города, сам этот город и себя впридачу. Он вновь и вновь гадал, что сделала с канатоходцем отравленная старым колдовством стрела Рудольфа, все еще чувствовал тот колкий холодок в затылке и свое, такое малое и такое неотвратимое движенье пальцев на курке. Даже свои глаза, столь точно взявшие прицел, он сейчас почти что ненавидел, равно как и Олле, сдуру прыгнувшего на стрелу. Вильяма не покидала мысль, что, может быть, сейчас его друг лежит, придавленный камнями, еще живой, но истекающий кровью, или (что не лучше) — что он попал в плен. От этих мыслей становилось только хуже, в отчаяньи Вильям стонал и рвал зубами воротник плаща, пока наконец не забылся тревожным сном.
Очнулся он, почувствовав, как кто-то трясет его за плечо, открыл глаза и не сразу понял, что происходит. В глазах рябило. Костер почти погас, в неясном отблеске углей перед Вильямом в воздухе кружилось что-то темное, в корявых разводах. Бард не на шутку испугался, и уже хотел закричать, когда вдруг пестрый круг сложился сам в себя, а за ним обнаружилась чья-то ухмыляющаяся физиономия.
— Олле! — выдохнул он, не веря собственным глазам.
Костлявый паренек, сидящий на бревне возле костра, кивнул и ухмыльнулся. Вильям протер глаза, но виденье не исчезло — это действительно был Олле собственной персоной или кто-то, очень на него похожий. Круг оказался зонтиком, одним из двух, всегда сопровождавших Олле в выступленьях на канате. Сейчас он был сложен и покоился у его ног вместе со вторым зонтиком, черным.
— Так ты жив! — Вильям вскочил и потянулся пощупать, нет ли здесь подвоха. Олле ловко отстранился, поднес палец к губам и покосился на спящих.
— Тс-с! Тише, — сказал он. — Еще не время обниматься.
По спине у Вильяма забегали мурашки. Этого не могло быть. Пускай канатоходец сидел сейчас перед ним, но он сам, своими глазами видел, как его поразила стрела. Этого не могло быть, потому что этого не может быть.
— Ты не Олле, — выдавил он шепотом. Провел ладонью по глазам. — Олле мертв. Должно быть, я уснул и совесть мучает меня ужасным сном…
— Ну, так уж и ужасным! — виденье снова усмехнулось и забросило ногу на ногу. — А впрочем, тебе ли бояться видений, поэт?
— Так ты мне снишься, или ты настоящий?
— Я настоящий, но я снюсь. Ведь ты же сам прозвал меня Смотрителем снов. Быть может, ты забыл? Тогда тебе придется вспомнить все, дружище. То, как мы держали оборону и как ты выстрелил в меня из арбалета.
— Я не хотел!
— Я знаю, — Олле погрустнел. — И не держу на тебя зла.
— Что… — Вильям облизал пересохшие губы, — что она сделала с тобой?
— Стрела? Не знаю, — тот уклончиво пожал плечами. — Я плохо помню тот момент. Вот только я с тех пор появляюсь, только если очень захотеть, во сне. Вернее сказать, перед сном. В другое время я… э-э… в другом месте.
— Так я не сплю? — опешил бард.
— Хочешь потрогать?
И Олле протянул Вильяму руку. Поколебавшись, тот коснулся ее и убедился, что его приятель вполне материален. По крайней мере — сейчас. Олле, однако, быстро отстранился.
— Ты, наверное, есть хочешь, — неловко сказал Вильям и принялся развязывать мешок. — Я сейчас.