Драконовы сны
Шрифт:
— Я вернулся за тобой, — проговорил он. — Я искал тебя и не нашел. Потом мне сказали, что ты нашла себе другого. Знаешь, я уже привык, что меня все время предают. Мне только хотелось спросить тебя, почему ты так поступила со мной, а потом один умный человек сказал мне: «Не спрашивай у женщин, почему».
— Узнаю Золтана, — хмыкнула та.
— Четыре месяца — не столь большой срок, — проигнорировав реплику Норы, продолжал Жуга, — но тебе его хватило, чтоб меня забыть. Но я все равно искал тебя. Я впал в какое-то исступленье. Знаешь, наверное тебе повезло, что я тогда тебя не встретил. Я хотел понять, что произошло, но я,
— Почему? — тихо спросила она.
— Потому что любовь — это не только право, но и обязанность, потому что должна быть на этом свете хоть какая-то справедливость. Потому что нельзя вымогать то, что дается даром! — рявкнул травник и тут же почувствовал, что в горячке хватил через край — девушка сжалась, словно от удара, лицо ее помрачнело. — И даже если ты заставила себя забыть, — закончил он, — тебе придется — рано или поздно — вспомнить все.
Травник поморщился и посмотрел на зажатую в кулаке бритву, вздохнул, смочил водой засохшую коросту мыла на щеках и снова принялся за бритье. Линоре почему-то подумалось, что щека под бородой, там, где была щетина, будет белая, но когда Жуга закончил бриться, она поняла, что ошиблась — загар на лицо лег задолго до того, как борода успела отрасти.
— Где ты успел так загореть?
Травник ответил не сразу, а когда ответил, голос его звучал уже спокойно и почти безразлично.
— Там, где я был, время текло медленно. Там только солнце, горячий ветер и песок… песок… — он потряс головой. — Целое море песка. Временами мне казалось, будто я попал внутрь огромных песочных часов. Я сходил с ума по ночам в ожидании завтра, а когда оно наступало, становилось еще тяжелее. Но постепенно все ушло.
— Я видел, как пески стирают города и скалы, — продолжал он, — и внутри у меня тоже что-то стиралось. Ты говоришь, что тебе было больно? Мне тоже было больно, но со временем я понял, что есть вещи, поважнее, чем боль. А после и боль тоже стерлась. И не осталось ничего. И вот тогда — как будто спала пелена — я обнаружил, что происходит что-то странное. Это все не случайно, здесь чувствуется чей-то умысел. И сейчас я пытаюсь понять, чей.
— Зачем ты мне все это говоришь?
— Затем, что надо что-то делать, а что — не знаю. Но ничего не делать тоже нельзя. Мы никуда не идем, нас что-то захватило и несет.
— Кого?
— Ну, Телли, Вильяма, меня… Арнольда.
— И меня тоже?
Жуга помедлил.
— Тебя — не знаю. Но за всем этим что-то стоит. Или кто-то. И я не остановлюсь, пока не загляну ему в глаза.
— А я… Может быть, я смогу тебе чем-то помочь?
— Может быть. — Он повернулся к ней. — Расскажи мне о Телли.
— О Телли? — глаза девушки удивленно расширились. — Но я же ничего о нем не знаю! Это мне надо бы спросить у тебя, откуда он и кто…
— Откуда он взялся, — перебил ее Жуга, — он и сам не может вспомнить. Это не то, что мне нужно. Скажи мне, что ты о нем думаешь. Какой он?
— Ну… — Линора наморщила лоб. — Телли, он… он… — она перевела взгляд на травника, запнулась и вдруг совершенно неожиданно закончила: — Веселый.
— Веселый?! — брови травника полезли вверх. — Не сказал бы. Ты уверена?
— Ну, да. Нахальный такой, что ли…
— Проказник?
— Нет, не проказник, — Нора покачала
— Пока — что?
— Пока — не забыл.
Оба посмотрели друг на друга и отвели глаза.
— Хм. Значит, веселый… Интересно, — пробормотал Жуга. — Он говорит, что ты хотела учить его бросать дротики. Это правда?
— Он перебил нить у яблока, — Нора нерешительно покусала губу, потом тряхнула головой, прочь прогоняя все свои сомнения, и продолжила: — Я уверена, что это не случайно. Он знал, куда бросает. Это то… то самое. Ну, ты знаешь. Потом так хорошо у него уже не получалось, но тогда… Он словно перенял мое умение. Такому нельзя научиться. Я чувствовала… это. Знаешь, у меня просто сердце замерло.
— Я понял, что ты хотела сказать. Может, ты еще что-нибудь заметила?
— Нет. Пожалуй, нет… Хотя постой. Он двигается как-то странно. Будто вывернутый.
— Чего-чего? — опешил травник. — Это как?
— Ну, вывернутый. Так говорят, если кому-нибудь специально «ставят» ноги-руки, разрабатывают сухожилия, суставы. Ну, там, танцорам, акробатам. У нас один такой работал… с нами… — здесь Линора на мгновенье помрачнела, но затем тряхнула головой и уже спокойно закончила. — Олле звался. Прирожденный был акробат, от бога.
— Занятно, — пробормотал Жуга, почесывая щеку тупой стороной бритвы. — Занятно…
— Я помогла тебе?
— Да. Наверное, помогла. Я как-то и вправду не обращал на это внимания.
— А этот дракон, — Линора наморщила лоб. — Рик…
— Он не Рик, — оборвал ее травник. — Это Телли зовет его — Рик.
— Телли зовет? — переспросила та. — Ты хочешь сказать, что не можешь угадать его имени?
— Разумеется, могу, — с непонятным раздражением ответил тот, — но оно такое, что я забываю начало, прежде чем угадываю до конца! Кстати, — он обернулся к ней, — все хотел спросить, зачем ты поменяла имя? Нора — надо же…
— Так, — пожала плечами та. — Не хотелось вспоминать о прошлом.
— А твой браслет…
— Я продала его. И ожерелье тоже.
— Понятно.
Жуга ополоснул напоследок лицо, встал и спрятал бритву. Подхватил одеяло, завязал мешок. Нахмурился — какая-то мысль вертелась в голове, вызывая чувство чего-то незаконченного, и он, так и не вспомнив, махнул на нее рукой.
— Пошли к костру. Скоро остальные проснутся.
— Жуга…
— Что? — обернулся тот.
— Я хотела сказать… Я не хотела забывать тебя. Просто… просто я не могла иначе.
— Ну что ж… — помедлил он. — Спасибо и на том.
В путь вышли рано. Снег сменился мелким моросящим дождиком, подмерзшая за ночь дорога раскисла в холодную грязь. Шли медленно. Дракончик шастал по кустам, то отставая, то забегая вперед, но на дорогу, как и предсказывал Телли, почти не выходил. Лишь однажды он выскочил и буквально у них на глазах задавил и слопал кролика, вызвав этим у Вильяма приступ тошноты.
Дорога шла вдоль леса узкой серой лентой. От ближних зарослей тянуло сыростью и холодной прелью, изредка попадались кусты ежевики и жимолости с давно опавшими ягодами. На дальних всхолмьях впереди темнели полосы и квадраты сжатых полей, то и дело маячили силуэты ветряных мельниц. Крылья были неподвижны — урожай давно был смолот и уложен в закрома, а мельницы, которые откачивали воду из болотистых низин (таких здесь было большинство), остановились до весны: вода уже замерзла.