Драконовы сны
Шрифт:
— Спасибо, — вежливо, но твердо отказался тот. — Я не ем теперь. Один раз я попробовал выпить вина, но это оказалось так противно, что больше мне не хочется.
— Зачем ты пришел?
— Не знаю. Просто захотелось. Ты все время укорял себя, и я подумал: вдруг тебе от моего прихода станет легче? Тебе ведь стало легче?
Вильям кивнул, но как-то неуверенно. Покосился на спящих.
— Разбудить Нору?
— Не надо, — канатоходец помотал головой. — Я не хочу. Мне многое хотелось ей сказать, когда я был живым, а сейчас я просто — маленький Олле, смотритель снов. Я позаботился, чтобы ее не
— Как странно, — произнес Вильям. — Вот я сижу и разговариваю с призраком, который вовсе и не призрак. Ты знаешь, Олле, я всегда хотел узнать… на что она похожа — смерть? Что там, за дверью?
— О, — Олле усмехнулся. — Смерть… Смерть приходит к человеку в образе самого желанного, самого красивого существа в мире, ибо, как иначе объяснить, что люди следуют за ней, когда она приходит, а некоторые вовсе — ждут ее? Младенцу она является как мать, подростку — словно лучший друг, супруги, жившие вместе долго и счастливо, часто приходят один за другим. Не потому ли самые прекрасные видения приходят к нам во сне, ведь что такое сон, как не младший брат смерти? — он посмотрел задумчиво на Рика, свернувшегося между травником и Телли, и после паузы закончил: — И кто знает, может, весь этот мир — всего лишь сон какого-нибудь старого усталого дракона?
— Что ты имел ввиду?
Ответа не последовало.
— Олле? — Вильям поднял голову и торопливо огляделся. — Олле!
Олле исчез, на бревне никого не было. Головни догорели до седого пепла, кострище запеклось как глиняная миска. Было холодно и тихо. С неба сыпалась снежная крупа.
Жуга приподнял голову.
— Чего шумишь? — осведомился он. — Случилось что?
Еще вчера Жуга прорезал в своем одеяле дыру, и теперь, просунув в нее голову, надел его как плащ и подошел к костру. Подбросил сушняка, раздул огонь и опустился рядом с бардом.
— Кто приходил? — спросил он.
Вилли вздрогнул и поежился.
— Никто.
— Будет лучше, если ты расскажешь. Я слышал, как ты с кем-то разговаривал. Кто это был?
— Я ж говорю: никто. Мне сон приснил…
Вильям опустил глаза и осекся: снег возле бревна был весь истоптан знакомыми следами башмаков с рубчатой подошвой — именно такие и предпочитал носить канатоходец.
Травник тоже их заметил.
— Олле? — спросил он.
— Олле, — обреченно кивнул Вильям.
Жуга уселся поудобнее и запахнул плотнее одеяло.
— Ну что ж… Рассказывай.
Холодная вода заколыхалась, тронутая тонким лезвием, сомкнулась без следа; белый островок мыльной пены закачался на маленьких волнах, растаял и исчез. Поверхность старого пруда вновь сделалась чистой и неподвижной. Несколько мгновений Жуга критически рассматривал свое отражение, затем вздохнул и принялся соскабливать с лица щетину бороды. Бритва шла туго, с тупым противным хрустом — как он ни пытался, наточить ее как следует не получилось. Кривясь и надувая щеки, травник кое-как выбрил пол-лица и верхнюю губу, когда вдруг за спиной его послышались шаги и чья-то тень возникла над обрывом. Отразилась в зеркале пруда. Жуга не обернулся: в этом не было нужды — эти шаги он узнал бы из тысячи.
— Зачем ты бреешь бороду? — спросила Нора.
Травник задержал движение руки, затем и
— Телли ведь наверное сказал тебе, что тебя ищут? — Поколебавшись, Нора спрыгнула к воде. — Ведь не может быть, чтоб не сказал.
Жуга все так же молча сполоснул бритву; та плеснула, как какое-то водяное животное. Мыльные разводы поплыли по воде.
— Мне осточертела эта метелка, — проговорил он наконец.
— Тебя узнают.
— Наплевать.
Повисла пауза. Нора села рядом, провела ладонью по воде, коснулась илистого дна. Муть заклубилась бурым облачком. Мыльная пена на щеке у травника медленно засыхала.
— Ты мало изменился.
— Да? — хмыкнул травник. — Приятно слышать.
Лицо его было лишено всяческого выражения.
— Где твой меч? Ты им уже не бреешься?
— Нет.
— Ты не спал сегодня ночью, — произнесла негромко девушка и пояснила свою мысль: — У тебя круги под глазами.
— Обычное дело, — пожал плечами тот. — Мне всегда не спится, если что-то наперекосяк, ты же знаешь.
— Знаю.
— Послушай, Линора, — травник отодвинулся от воды и со щелчком сложил в ладони бритву, — чего ты хочешь? Ты не захотела идти со мной, когда это мне было нужно, так зачем теперь весь этот разговор?
— Я не уходила! Это ты ушел! — Нора поджала губы. — Что мне было делать? Что?
— Я же объяснил тебе…
— Я слышала твои объяснения! — фыркнула та. — Чушь и чепуха! Мог бы придумать причину получше! Он, видите ли, ушел искать себя! А обо мне ты подумал? Сначала я и вправду ждала, а потом подумала: чего ради? Он шляется, бог знает где и с кем, а я — сиди, как дура?! Тебе не понять, как это больно и обидно — все время гадать: вернется — не вернется? Я решила жить без тебя, я научилась этому, нашла новых друзей, и вот, когда я уже почти забыла все, вдруг снова появляешься ты, и все начинается с начала! Из-за этого мальчишки, из-за этого дракона… из-за тебя я потеряла все…
— Все?! — вскинулся травник. В голосе его было столько удивления, что Нора поперхнулась и умолкла. — Ты потеряла? Фургон, полудохлая кляча и блохастый ворох старых шкур — это и есть твое «все»?
Девушка молчала.
— Я тоже много потерял, — продолжил он после паузы, — дом в городе, работу и полгода жизни, не говоря уж о тебе, но я и не думаю винить в том тебя или мальчишку. Так что, давай не будем хвастаться друг перед другом своими… потерями. Дракон — это совсем не то, что ты думаешь. Да и Телли, пожалуй, тоже.
— Вы все безумны, — медленно сказала Нора, — ты и твой Телли со своим драконом. А теперь и Арнольд с Вильямом с ума двинулись. Из-за вас Олле погиб, а вам все равно — как будто бы не человека убили, а куклу в балагане!
— Олле? — травник нахмурился. — Олле — не кукла. Помяни мое слово, он еще доставит нам хлопот.
Линора с подозреньем покосилась на Жугу.
— Олле… доставит… Что ты имеешь в виду?
— Потом объясню, — уклончиво ответил тот.
И умолк.
Волосы травника выбились из-под ремешка, на худом загорелом лице лихорадочно блестели глаза. Сейчас, с торчащими вихрами недобритых рыжих бакенбардов он еще больше походил на злого и рассерженного лиса. Не хватало только пары острых ушек на макушке.