Драконы Вавилона
Шрифт:
— А чем тебе так уж мил наш теперешний режим? Демократия — это тупая скотина, которая только и хочет, чтобы ее оставили в покое, не мешали ей бесконечно жевать свою жвачку и удобрять навозом поля. Она не любит кровь. Она не умеет переносить трудности и боится боли. Только в самых крайних обстоятельствах, понукаемая элитой, может демократия возвыситься до величия, а затем, когда кризис позади, непременно вновь погрязает в трясине бездействия и мелкой коррупции.
— Тебе бы следовало молиться, чтобы я нестал царем. Потому что я никогда не доверюсь таким как ты.
—
— Если так, то в том факте, что я никогда не стану царем, есть и много хорошего. — Вилл привалился к садовому парапету, ощущая лицом теплое усталое дыхание города. Соседние, чуть пониже здания горели тысячами окон. — Я мог бы, — сказал он, почти удивляясь собственному голосу, — прямо здесь и сейчас перепрыгнуть парапет и улететь.
— Ты хочешь сказать, имей ты крылья.
— А даже и без них. Я стал бы свободным. На какое-то время, — мрачно добавил Вилл и повернулся к Флориану. — Я устал и хочу отойти ко сну. Позволяю тебе удалиться.
— Мой повелитель — Флориан поклонился и ушел. Если он при этом и ухмыльнулся, то разве что едва заметно.
А Вилл все смотрел в темноту и думал, и мыслями этими он не стал бы ни с кем делиться. Время шло и шло.
— Сэр? — спросил осторожный голос. — Вам потребуется постелить постель?
— Мотай отсюда на хрен, Ариэль.
Претендент проснулся не сам по себе. Предупреждая, что его пребыванию в царстве снов приходит конец, в голове у него зазвучало пение эльфийских флейт. Затем негромкий почтительный голос сообщил, что наступило утро. Две девушки-якши приподняли его с кровати. Пока они его одевали, пожилой, в красном бархатном кафтане карлик зачитывал ему программу на день.
— …испытание огнем и кипящим маслом. После чего вы будете лично надзирать за установкой новой садовой мебели.
Вилл зевнул и потянулся, заставив якши, державшую наготове парчовый жилет, метнуться вслед за его рукой.
— А это обязательно?
— Как вы, конечно, помните, сэр, это было ваше пожелание. Вы были лично и глубоко вовлечены в разработку дизайна.
— Да, конечно. — Вилл рассеянно поскреб себе живот, отчего очаровательно надула губки вторая якша, которая стояла на коленях, застегивая его клетчатые горские штаны, и должна была теперь опять их расстегнуть, чтобы заправить рубашку. — Продолжай, прошу тебя.
— Затем будет час свободного времени, каковое вы можете использовать, чтобы вздремнуть, либо заняться каким-нибудь легким спортом, либо в образовательных целях.
— Сегодня мне хотелось бы затравить единорога.
Карлик мягко улыбнулся, словно беседуя со своенравным, но, в общем-то, разумным ребенком, который даже не догадывается, насколько прозрачны все его обманы.
— Вряд ли, сэр, на это будет достаточно времени. К тому же в период испытания вам нельзя покидать дворец. Если желаете, можете взять сокола, подняться на крышу и поохотиться оттуда на голубей.
— Но ведь это совсем не то, ты согласен, Эйтри? Пожалуй, я проведу этот час в кунсткамере.
Добрая половина дворца была для Вилла недоступна, потому что там располагались жилые помещения слуг и было бы неудобно вламываться к ним без предварительного извещения. Кроме того, в любой конкретный момент для него была закрыта примерно половина остальных помещений, потому что их чистили, прибирали, ремонтировали или расколдовывали и никак не подобало, чтобы обслуга работала в его присутствии. Было много помещений, которые попросту ему не нравились, и еще больше таких, назначение которых было для него темно и загадочно. Но и того, что оставалось в конечном итоге, хватило бы любому привереде.
Виллу особенно нравились библиотека, сауна, расположенный на крыше сад с планетарием и выгородкой для рептилий, викторианская папоротниковая оранжерея и устроенная тут же обсерватория. Картинная галерея никак не оправдала его ожидания (все лучшие полотна были переданы в бессрочное пользование общедоступным музеям, но, как объяснили Виллу, могли быть потребованы назад на период его коронации), зато курительная комната с уистлеровскими [79] павлинами и золотой лепниной, а также гостиная работы Фрэнка Ллойда Райта [80] , спасенная из почти уже снесенного здания, были выше всяких похвал. Но что ему нравилось больше всего, нравилось насквозь, без всяких оговорок, так это кунсткамера.
79
Джеймс Эббот Макнил Уистлер (1834–1903) — англо-американский художник, предтеча импрессионизма и символизма.
80
Фрэнк Ллойд Райт (1867–1959) — американский архитектор-новатор, создатель «органической» архитектуры.
Во всяком случае, он позаботился, чтобы в этом был абсолютно уверен весь персонал дворца.
Вот и сегодня, после того как он одобрил новые плетеные столы и стулья (столы походили на перевернутые бельевые корзины, походили сильнее, чем можно бы ожидать, но это и к лучшему) и понаблюдал за высадкой по сторонам садового навеса колючей изгороди из роз, он позволил отвести себя к любимейшему из своих сокровищ.
— Сэр, — сказала хранительница, отвесив ему микроскопический, предельно чопорный поклон.
— Госпожа Серена, — откликнулся Вилл. Из всего персонала дворца одна только госпожа Серена не позволяла Претенденту обращаться к ней фамильярно. Но Вилл все равно пытался. — Сегодня вы столь же очаровательны, как и всегда.
— Чушь, — чуть поморщилась госпожа Серена. — Старость наложила на мои плечи свою свинцовую руку, сделав меня горбатой, костлявой, как высохший сучок, и настолько сморщенной, что мой вид заставляет содрогаться даже печеные яблоки. Джентльмен — а принадлежность к этому сословию не передается по наследству, даже царь обязан ее заслужить — никогда не коснулся бы предмета столь болезненного.