Драма из ревности

Автор неизвестен

Мало-помалу Томсон нажил себе целое состояние. Он повел двойную жизнь: с одной стороны он разыгрывал светского кавалера и вращался, как это видно по письмам, в лучшем обществе; с другой — оставался вором и преступником, посещая самые последние притоны. Припомните смерть Смитсона. Томсон, очевидно, кутил с ним в кабаке, в Попларе и отделался от товарища в тот самый момент, когда убедился, что тот собирается его выдать.

— Как все это ясно и просто! — воскликнул Гарри, который слушал с раскрасневшимися щеками. — Затем Томсон и леди Лейонель как-нибудь встретились снова?

— Совершенно верно. Леди Лейонель приехала в Лондон под видом лорда Сеймура. Тут Томсон, как друг детства, сразу разгадал ее тайну, может быть потому, что ему пришлось случайно увидеть леди в ее настоящем образе. Он стал искать нового сближения. Теперь уж он не

был бедняком, он был богат и знатен, почему бы леди не напомнить о своей прежней привязанности? Она стала с ним встречаться, но не в замке, а где-то в другом месте, когда она будто бы уезжала в далекие путешествия. Таким образом, Томсон, пользуясь, что ему известна тайна леди, начал ее преследовать. Но леди более уже не любила Томсона. Она встречалась с ним только потому, что чувствовала себя в его руках. Напрасны были все ее попытки освободиться: чем более она старалась от него отделаться, тем страстнее делались его письма, тем тон их становился все более и более угрожающим.

Вот они, эти письма! Они в моих руках! Томсон не даром пришел искать их, даже рискуя быть при этом накрытым. Он знал, что эти письма, выдавали мне всю его тайну, из них я узнал то имя, под которым он вращался в аристократических кружках; благодаря им, я получил косвенное доказательство, что он убийца леди Лейонель, которую убил из безумной ревности.

— Ревности? — переспросил Снаттербокс.

— Да, ревности. Ясно, что постоянные маскарады леди Лейонель имели какую-то определенную цель. Зачем ей было снимать мужское платье? Но то обстоятельство, что она так часто снимала его, доказывает, что она тяготилась им, что она имела потребность оставаться женщиной для кого-то другого. В своих письмах Томсон говорит о каком-то другом мужчине, которому при первом удобном случае непременно свернет шею. Слушайте, что он пишет:

«Да, я его убью! Во всем Лондоне нет никого, кто стал бы его искать; никто его не узнает; вы знаете так же хорошо, как я, что у него нет родственников, что он не поддерживает никаких знакомств, что его знают одни только товарищи по жизни на море. А пока те вернутся, все дело давно уже забудется»…

— Можете себе представить, — продолжал Холмс после небольшой паузы, — как оскорблял бедную леди уже один тон этих грубых писем. Наконец катастрофа разразилась. Леди, которая в роли лорда Сеймура объявила кастеляну, что уезжает, на следующий день должна была вернуться в качестве подруги лорда. Ночью в замок должен был явиться Томсон. Она была еще в мужском костюме, но женское платье, которое она собиралась надеть завтра, лежало наготове. Вероятно, она начинала Томсона бояться, и на всякий случай, позвала в замок того другого, которого любила и который, в случае опасности, должен ее защитить. Как именно произошли события той ужасной ночи — я, конечно, не знаю; но мы можем догадываться о них на основании тех немногих фактов, которые нам пока известны. Томсон, вероятно, задушил сначала леди. Крепко сдавив ей шею, он лишил ее возможности позвать на помощь, и несчастная умерла в то время, когда любимый ею человек даже не подозревал о том, что случилось. Собака леди присутствовала при нападении на госпожу и бросилась на Томсона; тот выстрелил и верное животное, в предсмертных судорогах обагрило своей кровью, лежавшее тут же белое платье леди. На выстрел прибежал неизвестный молодой друг леди Лейонель. Началась борьба на жизнь и смерть. Несчастный очевидно не устоял против богатырской силы Томсона; негодяй задушил и его, а затем должен был подумать о том, как отделаться от трупов.

Если бы леди осталась в мужском костюме, то в ней, пожалуй, слишком легко могли бы признать мнимого лорда Сеймура. И вот негодяй одел ее в приготовленное белое платье, выкрасил ей волосы и еще наклеил рыжий парик, а молодому человеку обрил голову. Таким образом, он надеялся окончательно стереть всякий след погибших и ввести полицию в полное заблуждение.

— Что ему, однако, не удалось, — гордо заметил Снаттербокс, — я сейчас же узнал…

— Да, вы сейчас же узнали, что голова мужчины выбрита, сейчас же, как только м-р Холмс надел на нее черный парик! — заметил Гарри.

Снаттербокс бросил на него молниеносный взгляд.

Шерлок Холмс продолжал:

— Томсону важно было внести в дело как можно больше путаницы. Не подозревая, что этим именно ему суждено будет себя выдать, он положил в гроб кубок из церкви Спасителя, рассуждая так: найдя труп, полиция

решит, что молодой человек был вор и грабитель церквей, или окончательно запутается, не зная, как и чем объяснить наличность кубка. Словом, каковы бы ни были комбинации преступника, он совершенно правильно предположил, что кубок должен еще более затемнить и без того уже таинственное дело. Тем самым подвалом, в котором Томсон явился нам в роли духа, он отнес трупы к берегу Темзы. Там стояла маленькая будка, вероятно, служившая купальней. Негодяй положил в нее несчастных, скрестил их руки в тесное объятие, запер ящик на замок и сбросил этот импровизированный гроб в реку, которая на своих волнах понесла его вниз и вскоре прибила к берегу, вместо того, чтобы, как рассчитывал преступник, унести в далекое молчаливое море.

Гарри Тэксон и Снаттербокс ничего не возразили. Каждое предположение сыщика нашло себе неоспоримое подтверждение; как звенья одной цепи они соединились в одно непрерывное целое.

— Теперь я понимаю, — сказал, наконец, Гарри, — почему Томсон написал нотариусу письмо, подделываясь под руку лорда Сеймура, прося его продать замок, как можно скорее за самую ничтожную сумму. Он хотел овладеть замком, чтобы уничтожить все, что могло навести на его след и послужить против него уликой.

Холмс кивнул головой.

— Совершенно верно. В эту роковую ночь он, вероятно, пытался узнать у леди, где она хранила его письма. Она была достаточно умна и отважна, чтобы отказать ему в выдаче, важных документов и он, ослепленный к тому же страстью, убил ее, не получив писем. Она знала, что эти письма в ее руках были самым сильным и могучим орудием простив него; дело в том, что она, очевидно, знала о его преступной профессии; вероятно, он сам, в безумии страсти, сказал ей, что стал вором и грабителем, что опустился на степень преступника из-за нее, из-за того, что она ему изменила, словом сваливал на нее всю ответственность. Таким образом, если, с одной стороны, он имел возможность угрожать ей раскрытием ее тайны, то, с другой — и она имела против него очень веские доказательства. Этим-то и объясняется, почему Томсон не захотел воспользоваться самым простым средством: выдать леди Лейонель ее родственникам и тем вогнать ее в нищету и позор. В этом случае леди, без сомнения, тоже выдала бы его тайну. Она очень хорошо знала, как важны были для нее эти письма, в которых Томпсон, в минуту сентиментального отчаяния, сам уличал себя в воровстве и грабеже. Поэтому она спрятала их в потайной нише в подвале. В предсмертную минуту, думая себя спасти, она, быть может, намекнула на это; но подвалы велики и Томсон, долгое время разыгрывая роль привидения, бродил по подвалу, но писем так и не нашел; мы предупредили его. Но я уверен, что он завтра ночью явится опять, хотя, конечно, знает, что мы теперь настороже. Вероятно, он придет вооруженным с головы до ног и при первой встрече будет стрелять. Поэтому — подстерегать его в подвале безумие. Я предлагаю другой план; сегодня, после полуночи, когда можно предположить, что Томсон находится уже в замке, мы расположимся около потайного входа; тогда уж он от нас не уйдет, и мы поймаем его без кровопролития.

Сказав эти слова, Холмс встал и позвонил.

— Мне очень хотелось бы знать, — поспешил его спросить Гарри Тэксон, — как вы полагаете, начальник, удастся ли когда-нибудь установить тождество личности того погибшего молодого друга леди Лейонель?

Холмс, не отвечая, обратился к вошедшему кастеляну.

— Скажите, пожалуйста, не стояло ли здесь несколько недель назад какое-либо судно?

Старик задумался.

— Вы говорите об «Атланте»?

— Вот именно.

— Да это судно часто здесь приставало. Оно стояло здесь по несколько дней, а потом опять уходило в море. Кажется, оно совершает правильные рейсы между Нью-Йорком и Лондоном и перевозит товары какой-то большой торговой фирмы.

— Благодарю вас. Можете идти.

Кастелян ушел.

— Итак, раскрывается последняя завеса, — обратился Холмс к Гарри и Снаттербоксу. — Тот несчастный был одним из офицеров судна, может быть, даже самим капитаном. Здесь он встречался с леди Лейонель. Здесь влюбленные жили для своей любви. Теперь понятно, почему и этого несчастного никто не узнал, почему никто не приходил давать о нем показания. Его товарищи, единственные, которые его знали, плавали в это время в Атлантическом океане. Когда «Атлант» вернется в Лондон, тогда мы и узнаем, кто тот молодой человек, который так жестоко поплатился за свою любовь к прекрасной леди Лейонель.