Драма в конце истории
Шрифт:
Люди охотно откликаются на привычные призывы, но чувствуют, что происходит разрушение всех прошлых ценностей, и на самом деле наши корни, и память, и вся наша славная история — могут исчезнуть.
Я безоговорочно примыкаю к лагерю «бесполезного» протеста. Надо мной витает призрак иной, недостижимой свободы — нечто вроде солнечного облака, в нем не видно монстров, которые вылезут после того, как оно рассеется. И кажутся топорными недоброжелатели — закоренелые консерваторы, которых называем «гимнопевцами», почему-то выворачивающие «анатомию протеста» во что-то безобразно
Мы с Веней и Батей вышли из кафе-забегаловки после небольшой выпивки. На площади шла телеконференция для «зоны отчуждения». Где-то сверху, в воздухе без экрана, проявился располагающий к себе человек с извиняющейся улыбкой и округлыми примиряющими манерами — ведущий из Национального фронта.
— Что вы хотите? — ласково усмехался он площади. — Непонятно. Какой-то новой духовной революции?
Батя вытащил свой карманный пульт.
— Это вы когда-то пугали «цветными революциями»?
Хищный профиль Бати отразился на экране. Ведущий укоризненно повернулся к нему.
— Наконец, достигли невероятной свободы. Нам сейчас ничто не мешает. Все видят, какая жизнь настала. Наступил конец истории, которая раньше была кровавой борьбой интересов.
Веня тоже нажал кнопку своего пульта.
— С остановкой истории остановились и мозги!
— Наоборот, родилась новая общность — славянский народ!
Кто-то «бесполезный» влез в экран.
— И новый человек! Вывели породу людей из корней советской гнилой идеи, генетически порченных лицемерием.
— Нет, — дружелюбно сказал округлый, — вернули духовные ценности нации, соборность, удивительную нравственность наших предков. Это чудо!
Я подумал: он привычно представляет усвоенные в своем сермяжном детстве скрижали нравственности, которые надлежало проявлять, ни капли не веря в ее чудо.
— Это не традиция наших предков, — сказал Веня. — Это — от Христа.
Округлый повысил голос в нарочитой убежденности:
— Нет, это русская всеотзывчивость! Любовь к земному миру. Нас объединяет патриотизм. Конечно, не вас, армию бесполезных, кого жизнь отбросила в… зону отчуждения.
Веня язвительно добавил:
— С таким патриотизмом человек стал уродом конца истории.
«Бесполезные» стали влезать в экран.
— Свободны — до полного одиночества.
— Нужно изменить климат потребления! Когда исчезнет черный дым стяжательства, лица людей откроются, станут родными.
Мнения тут навеяны блогами в интернете, загибающимися телевидением, радио, видеогазетами. Позиции быстро меняются на противоположные.
Я был растерян: не сумел найти слов для отпора. Это странно. При всей определенности моей личности, я бы сказал, уникальности — и такие виляния. Это интеллигенции свойственно. Как случается, что, имея твердые убеждения, поражаешься глубине очередной философской статьи, рушащей прежние убеждения (от предыдущей статьи), и открываешь в себе новые, противоположные? Находясь на высоком философском уровне, веришь в то, что внушает интернет, телевидение, написано в книгах и нормативной правде постановлений, веришь в мистику?
Ведущий улыбался улыбкой, о какой говорят «плюнь в глаза, скажет — божья роса». Порождение века — всеотзывчивый и равнодушный.
— Возникла настоящая власть народных корпораций, в высшей степени честная — открыто объявляет о своих доходах и их истоках, на все есть чеки. И работящая, там нет места бездельникам. Все знают о ее порядочности — бережет здоровье всех подданных, они живут обеспеченной жизнью, даже бездельники на велфере, как вы. Запрещены вредные привычки — спиртное, реклама порнографии, ЛГБТ.
— Но почему нет счастья?
Округлый ведущий поднимал вверх ласковые глаза, отвечал с застывшей улыбкой:
— Что такое счастье? Это когда отдаешь себя обществу, без остатка. Служение добру, к чему призывает наша общая власть. Это и есть счастье.
Веня усмехнулся.
— Отдают все — перед смертью. Когда уже ничего не нужно для себя.
Мне противна гладкая физиономия ведущего — не за что зацепиться, и я храбро влез:
— Отдавать может только личность! А она появляется только в самопознании.
— В самокопании, молодой человек! Человека не изменить, в нем есть и доброе, и злое. Только законы могут направить его к служению добру.
Лицо округлого стало жестким.
— Сейчас стало ясно — Сталин предвидел, чем обернется развал Империи. Народы после развала Империи нахватались столько бед, что многие пожалели, что родились. Неадекватность и паника. Страхи и недоверие, безысходность и безнадежность. Оттуда наши фобии. Вы снова этого хотите?
Площадь заволновалась.
— Олигархическая власть должна уйти! — кричали в толпе «бесполезных».
— Уже видно — народ закипает. Установили демократию, свели гастарбайтеров, и оказалось, дело не в них. А в самой сути системы.
— Ничему не научились.
Округлый горестно закончил:
— Вам дан великий дар пост-цивилизации — сидеть сиднем в ваших ячейках и одновременно путешествовать по всему миру, только включите свой карманный пульт управления. Что еще надо?
Мы шли на экономический Форум, все еще задетые телеконференцией на площади. Мне совсем непонятен способ мышления «гимнопевцев», как мы таких называем. Их волнуют отдающие железом «духовные скрепы», звериный инстинкт восстановления империи, собирание славянского мира.
Я не чувствую в себе таких корней. Нас уже не называют национал-предателями, хотя относятся настороженно. Я больше ощущаю себя гражданином мира, мне тесно в несвободе. Может быть, нет наций в чистом виде, в нас намешаны все расы со времени великих переселений, как у меня — русская, украинская, польская, даже бандитов — китайских джурдженей.
Отчего они не принимают обновление? Страх перед бунтом с булыжниками в руках — оружием радикалов? Не желают перейти в меньшинство? Возможно, не верят, что с нами им будет лучше, и тревожно виляют перед решительным выбором. Вялая восторженная масса, в удивлении вбирающая в себя опасные идеи и готовая от страха идти за тем, кто сильнее.