Драмы
Шрифт:
Маша (внезапно). Ты донес, ты.
Куклин (растерялся). Я?
Маша. Братик... Созрел для подлости.
Куклин. Не донес, это не в моем характере. Доложил, да. Я служу, Машенька.
Маша. Платонов служит, ты — выслуживаешься.
Куклин. По-человечески тебя можно понять. (Нахмурился). Но когда дело идет о службе — ни тебя не пожалею, родную сестру, ни друга самого наиблизкого.
Маша. Предал ты самого наиблизкого.
Куклин.
Берет ее за руку, она резко отталкивает его, хватает с подзеркальника платок, бежит к выходу, распахивает дверь — и в метельной сетке, озаренный голубоватой луной, Платонов. Поблескивает золотая эмблема на его фуражке. Ворвался шум океана.
Маша. Вы... ты...
Куклин (насмешливо). Конспираторы.
Маша. Оставь нас. (Куклин подмигнул обоим, поднял руку приветственно, пошевелил пальцами, ушел. Музыка. Маша молча и медленно подходит к Платонову, отряхивает набежавший на плечи шинели снежок, снимает с него фуражку, белый шарф, расстегивает пуговицы шинели одну за другой). У меня гости. Хочешь, я их выгоню? (Платонов молчит). Пришел. (Приподнимается и медленно целует его). Спасибо тебе.
Гаснет свет.
...Та же ночь. Тихонько открывается дверь номера в офицерском доме-гостинице, где живет Костя Часовников. В платке, в пальто, накинутом поверх ночной рубашки, на цыпочках входит Анечка. Костя спит, по-детски подложив руку под щеку. Анечка становится у его кровати, включает ночник-сову, тихонько проводит рукой по его волосам. Он блаженно улыбается, открывает глаза, цепенеет.
Анечка. Вот я и пришла. И дверь была полуоткрыта, ну прямо как в романах. Свечу как — в руках держать? Свечи покуда нету. (Часовников полувстал, стыдливо прикрывшись простыней по горло). Что дальше, Костик?
Часовников. Анечка, перестаньте.
Анечка. А чего? Браки, они ведь в небесах совершаются, не на танцульках. Так, кажется? (Садится на край его постели). И в ночной рубашке, только что не босая. (Пауза). На корабле его нет, дома тоже.
Часовников. Отвернитесь, Анечка, я оденусь.
Анечка (как бы продолжая размышлять сама с собой). Не идти же самой. Удавлюсь — не пойду.
Часовников. Куда?
Анечка. Ах, Костя, будет, не до того. Вы должны туда съездить. Вы. Вставайте быстренько, ну!
Часовников. Отвернитесь.
Анечка. Я потушу свет. (Выключает ночник-сову, и дальнейший разговор идет в темноте). Из-за вас он все это навертел, поймите. У меня Туман был. Такой выдержанный, хладнокровный, а тут как с цепи сорвался, и вам досталось, еще как. Если, Костя, отойдете в тень, он пойдет под суд.
Часовников. Туман?
Анечка (почти
Часовников. За что? Это невозможно.
Анечка (почти рыдая). Ну прямо. Сами все накрутили, а теперь — невозможно. Помните, как он смеялся?
Часовников. Кто?
Анечка. Ха-ха. Помните? Ха-ха. На переговорную полетел скорей... Еще в Петергофе не терпела. Братик. Карьеристы несчастные, людям жизнь отравляют. Вы сами меня давеча учили, Костик. Сделайте что-нибудь. Совершите что-нибудь. Вот я сделаю, вот я совершу. (Плачет). Ведь какой ни на есть, а мой, мой. Волевой командир, вся база скажет. Что решил — узлом завязал, не то что некоторые, не про вас, не обижайтесь, а можете обижаться, сейчас мне все равно. Костик, вы на меня не сердитесь, я сегодня как хмельная, что на уме, то и несу, разыщите его, помогите, ведь из-за вас, ради вас. Вас бы судили, Костик. Он бровью не шевельнул, берет на себя, волевой. «Да» так «да», а «нет» так «нет»... (Плачет). Только не зажигайте света. Когда вы наконец оденетесь, сколько можно, не на фестиваль же, господи! Только не зажигайте света, слышите вы, не зажигайте. (Рыдания).
Часовников. Анечка, я готов.
На мгновение ночник-сова включается, чтобы осветить одетого Часовникова и горько плачущую Анечку.
Часовников (Грустно). Я готов.
Гаснет свет.
...Опять восьмой километр. В странном лиловом свете, излучаемом торшером, гости Маши. Алеша из ансамбля, лет тридцати, в хорошем штатском костюме, с полным красивым лицом, поет, сам себе мечтательно аккомпанируя на гитаре. Сослуживица Маши — рыжая, немолодая, не выпускающая изо рта папиросы, говорит басом, но всякий раз в разной интонации. Куклин, Платонов. По одну руку от него — Маша, по-другую — Леля.
Алеша из ансамбля (поет).
Быстро, быстро донельзя
Дни бегут, как часы, дни бегут, как часы,
Лягут синие рельсы от Москвы — до Чунци,
От Москвы до Чунци...
Маша (шепотом, Платонову). Харбинская, белые эмигранты пели.
Леля (шепотом). А чего хорошего?
Куклин. Тс-с.
Алеша из ансамбля.
И взлетит над перроном,
Белокрылый платок, белоснежный платок,
Поезд дрогнет, вагоны
Отойдут на Восток,
Отойдут на Восток...
Будут рельсы двоиться
Много суток подряд,
Много суток подряд,
Меж восторгом границы и уклоном утрат...
Уклоном утрат...