Древнекитайская философия. Эпоха Хань
Шрифт:
[Я же] отвечу: «Хуан-ди стал говорить со дня рождения, но ведь его мать носила его в своем чреве двадцать лун, [прежде чем] родила, и если пересчитать эти луны [на количество лет], то выходит, что, находясь в утробе матери, он уже прожил пару лет.
Ди-ку смог произнести собственное имя, однако был не в состоянии произнести имена других людей. [Таким образом], хотя в одном случае [он действительно] обнаружил удивительные способности, однако [во всем остальном] не смог [их] проявить. Разве его так называемое сверхъестественное и врожденное знание не сводится лишь к умению с момента рождения произносить свое имя? [К тому же] утверждение о том, что это знание не было приобретенным, невозможно никак проверить. Хотя и имеются данные о сверхъестественных способностях Хуан-ди и Ди-ку, однако их можно с тем же успехом рассматривать и как преждевременно проявившиеся таланты.
Таланты у людей могут проявиться очень рано, но могут развиться и поздно. И хотя у человека может не быть учителя, он может приобрести познания в своей семье.
Заметив, что кто-то в юном возрасте очень рано проявил свои дарования, люди впадают в крайние преувеличения. Говорят, что Сян То было семь лет, но [ему] наверняка было все десять. Говорят, что [он] наставлял Конфуция, а в действительности Конфуций просто спросил его [о чем-то]. Говорят, что Хуан-ди и Ди-ку с момента рождения были в состоянии говорить, [на деле же] это могло произойти и [через] несколько месяцев [после этого]. Говорят, что Инь Фану шел двадцать первый год, а [ему могло быть] и все тридцать. Говорят, что [Инь Фан] не имел ни учителя, ни [сведущего] друга, не постигал книжной премудрости, но на самом деле он [мог также] приобретать знания во время странствий или обучался на дому. Людям свойственны преувеличения — как в том, что они восхваляют, так и в том, что они порицают.
Народная молва гласит, что Янь
1062
Тайшань — одна из священных гор в древнем Китае (в Шаньдуне). Восхождение на нее считалось священнодействием, входившим в круг сакральных действ правителя.
1063
У — древнекитайское царство на территории современной провинции Цзянсу.
Таланты людей могут быть большими или малыми. [Но в любом случае] познать вещи можно, только изучая их. Изучение — залог знания, не спрашивая — не достичь понимания.
Цзы-гун, [отвечая Гунсунь Чао на вопрос об учении Конфуция] [1064] , сказал: «Мог ли учитель обойтись без изучения? Да нужен ли ему был постоянный наставник? [1065] »
[Но] Конфуций говорил:
«Когда мне исполнилось пятнадцать лет, я обратил все помыслы к учению» [1066] .
1064
Об оппоненте Цзы-гуна вэйском Гунсунь Чао ничего не известно, кроме того, что он, видимо, был отпрыском царского рода из государства Вэй и к Конфуцию относился свысока, как к выскочке из низов.
1065
Слова Цзы-гуна находим в «Лунь юе», 19, 22.
1066
Знаменитая сентенция Конфуция из «Лунь юя», 2, 4.
Пять Высоких предков и Три царственных правителя — все имели учителей. И я заявляю: «Пусть это послужит образцом для людей».
Мне могут возразить:
Чистое размышление также может являться для людей средством [познания], почему непременно упирать на учение? А то, что трудно для умозрительного понимания, может быть установлено [благодаря] талантам мудрецов и совершенномудрых людей.
Так называемые святые познают и без учения. Так называемые совершенномудрые должны учиться, чтобы стать совершенномудрыми. Раз [так называемые] совершенномудрые люди должны учиться, это означает, что они не являются совершенномудрыми.
Среди созданий, обладающих кровью, обитающих между небом и землей, нет таких, которые обладали бы врожденным знанием. [Говорят, что] лесной человек знает прошлое, а сорока знает будущее [1067] , [и в этом случае] их способности, дарованные им природой, проявляются естественным образом. Можно ли уподоблять совершенномудрых людей таким лесным людям? Ведь лесные люди относятся к роду зверей и птиц!
Уличные прибаутки ребятишек [1068] известны без учения и могут представляться сверхъестественными и предвещими. Неужели можно уподобить [предвидение] совершенномудрых людей этим прибауткам? Ведь эти прибаутки — бесовская сила.
1067
Ван Чун говорит здесь о народных поверьях; в народе ходили толки, что сорока вьет гнездо вблизи земли, если год предстоит грозовой и ветреный.
О лесных людях (синсин) Ван Чун говорит в главе «О драконах» и других главах «Лунь хэна» в связи с народным поверьем о том, что синсин знают прошлое; это, видимо, исходило из представлений древних китайцев, что у человекообразных обезьян исключительная память; к разряду особых человекообразных обезьян относятся и синсин.
1068
Уличные прибаутки ребятишек (тунъяо). Понимание термина тунъяо в значении «детские песни» имеет место как в китайской (см. толковый словарь «Цыхай»), так и в зарубежной китаеведной литературе (см., например: Watson B. Early Chinese Literature, с. 288).
В принципе к такому толкованию, хотя и с оговорками, склоняется и И. С. Лисевич, когда пишет: «Тунъяо рассматривались как некие знамения, божественные откровения ("устами ребенка глаголет истина")». Вместе с тем он считает, что, относясь к жанру афористической песни яо, большинство сатирических и насмешливых песенок тунъяо принадлежали представителям угнетенных классов и даже, точнее, рабам, исходя, в частности, из толкования термина тун (букв. «дети», «несовершеннолетние») словарем II в. н. э. «Шовэнем»: «Мужчина, совершивший преступление, считается рабом и именуется "тун"» (см.: Лисевич И. С. Древнекитайская поэзия и народная песня. М., 1969, с. 57 и сл.).
Тунъяо отнюдь не были безобидным юмором, но содержали в себе социальный протест большой взрывной силы и даже призывали к свержению власти. В народе они считались таинственными, зловещими предзнаменованиями, которым придавали мистическое значение.
Как можно считать, что совершенномудрые люди в этом мире являются колдунами? Устами колдунов разговаривают с людьми демоны и духи. Если уподоблять совершенномудрых людей колдунам, то они, так же как и колдуны, должны быть бесовской силой. А обладающие бесовской силой не имеют ничего общего с совершенномудрыми. Поскольку колдуны совершенно отличны от совершенномудрых, то совершенномудрые [люди] не могут относиться к сверхъестественным [существам]. Не будучи сверхъестественными, они относятся к тому же виду, что и мудрецы. А будучи с ними одного вида, они и в познании не отличаются от них. Имеющееся между ними различие касается того, как они постигают Путь бытия. Совершенномудрые [люди] постигают [Путь] быстрее, а мудрецы — медленнее. Мудрецы обладают многими талантами, а совершенномудрые люди — великой силой разума. Познают они одно и то же, но степень постижения различна. К постижению Пути бытия они идут одной дорогой, но одни продвигаются по ней дальше, чем другие.
Как с трудом понимаемые вещи, так и вещи легко постигаемые в равной мере приковывают внимание и мудрецов и совершенномудрых [людей] [1069] . Так, чередование внешней изысканности и внутренней простоты [1070] , повторяемость трех основ правления [1071] , последовательность первых дней первой луны [календарных дат], взаимосвязь того, что идет на убыль, и того, что развивается, — все это одинаково доступно пониманию как мудрецов, так и совершенномудрых [людей].
1069
С трудом понимаемые вещи и вещи легко постигаемые — здесь Ван Чун употребляет для данных понятий описательные выражения. В тех же случаях, когда речь идет о познании в онтологическом смысле, он использует для этих понятий специфическую терминологию. Так, Ван Чун, как совершенно ясно из контекста данной главы, употребляет термин бу кэ чжи чжи ши — «то, что не может быть познано», «то, что нельзя понять», не имея в виду непознаваемость вещей в философском плане (да и едва ли для мыслителей эпохи древности такая гносеологическая категория, как «непознаваемое», существовала).
Этот термин Ван Чун понимал в значении: «то, что трудно понять», «то, что пока еще не может быть познано», «то, что нельзя понять легко», «то, что нелегко понять», «трудно познаваемое» и т. п. Одновременно он использует термин кэ чжи чжи ши не в общефилософском смысле, как «познаваемое», а конкретно, как
Приведенный текст не оставляет сомнения в том, что выражение бу кэ чжи чжи ши (в усеченной форме: бу кэ чжи) следует понимать так, как это понимал сам Ван Чун, т. е.: «трудно познаваемое», «нелегко познаваемое», но отнюдь не как «непознаваемое», «то, что невозможно вообще понять». Общий смысл приведенного отрывка сводится к следующему: трудно познаваемое можно постичь с помощью изучения, и, хотя это и нелегко, все же трудно познаваемое постичь возможно. Буквальный же перевод выражения бу кэ чжи лишает текст всякого смысла, получается, что «непознаваемое познаваемо» (букв. «непознаваемое... [познаваемо] нелегко»). Едва ли здесь скрытый силлогизм; если говорить, что вещи непознаваемы, и вместе с тем говорить, что познать их нет возможности без изучения или что познать их нелегко, — это все равно что говорить: все вещи познаваемы.
Подобным же образом и в других местах данной главы, где далее речь идет о понятии бу кэ чжи, понимание этого выражения должно вытекать из изучения контекста, а не из его формального значения. Так это делают и виднейшие в мире исследователи философии Ван Чуна — А. Петров и А. Форке. Так, вышеприведенный отрывок А. Петров переводит: «[легко] познаваемые вещи могут быть поняты посредством размышления, а трудно познаваемые вещи не могут быть познаны без изучения и исследования... Что касается [легко] познаваемых вещей, то нужно только серьезно поразмыслить над ними, и... затруднений в... познании не будет. Что же касается трудно познаваемых вещей, то здесь необходимы строгая мысль, изучение и исследование, и при этом... познать... нелегко» (см.: Петров А. А. Ван Чун, с. 87).
Что касается А. Форке, то в своем переводе данного выражения он специально оговаривает, что речь идет о вещах, «непознаваемых на первый взгляд, а не вообще» (см.: Fortce A. т. 2, с. 120, примеч. 1, с. 128).
Две категории вещей: «легко познаваемые» и «познаваемые с трудом» — и далее выступают в данной главе как два мировоззренческих понятия, связанных с общей проблемой познания.
1070
Чередование внешней изысканности и внутренней простоты (Вэнь чжи), букв. «внешняя красота и внутренние качества». В контексте у Ван Чуна идет: «Чередование "вэнь" и "чжи"». Весь данный отрывок трактата острополемичен и направлен против толкования взаимосвязанных терминов-понятий «вэнь» и «чжи» в конфуцианском и даосском учениях.
Согласно конфуцианской теологии, чжи — стихийная природа натуры человека, приближающая его к животному, первобытному состоянию, которая была преобразована с помощью вэнь — божественного цивилизующего начала, превратившего стадную толпу варваров в общество культурных людей — почтительных сыновей и покорных слуг Сына Неба. Честь обуздания обрядами темных людских инстинктов и приобщения человечества к вэнь принадлежит древним совершенномудрым святым, в частности первопредку и основателю чжоуской династии Вэнь-вану: возвеличение Вэнь-вана как носителя сакрального принципа вэнь составляет священную миссию Конфуция.
В кн. 18, гл. 3 Ван Чун подробно разбирает оба понятия. Он называет абсурдным мнение конфуцианцев о том, что в глубокой древности люди были якобы примитивными и неполноценными дикарями и лишь благодаря стараниям преподобных предков их осияла благодать просвещенности и образованности (вэнь). Отвергает Ван Чун и даосскую теорию об ухудшении общественного состояния из-за приобщения людей к искусственным и якобы противным его естественной природе (чжи) институтам окультуривания человечества (вэнь). Признавая, что способы существования и материальная жизнь людей с течением времени менялись к лучшему, Ван Чун заявляет, что врожденная внутренняя природа человека и ее внешнее проявление в культуре в принципе остаются неизменными всегда. Но подобно тому как новое платье и свежая пища постепенно портятся и приходят в негодность, так же последовательно сменяют друг друга и формы общественного устройства: чжи (когда торжествует добротная простота и безыскусственность человеческих отношений) и вэнь (когда на первый план выступают культурополагающие общественные установления и внешняя изысканность поведения людей). Согласно с тем, как вообще в природе периоды расцвета сменяются упадком, так и в обществе происходит постоянное чередование устоев гражданской жизни, олицетворяющих принципы чжи и вэнь.
1071
Повторяемость трех основ правления (сань цзяо) — Ван Чун имеет в виду историческую концепцию последовательной смены «трех основ [систем, принципов] правления», воспринятую им, видимо, от Сыма Цяня. Согласно Сыма Цяню, «три основы правления» — это чжун (прямодушие), цзин (почтительность) и вэнь (внешняя изысканность, просвещенность), соответствующие трем предшествующим Ханьской империи династиям — Ся, Инь и Чжоу. В кн. 18, гл. 3 Ван Чун уделяет особое внимание этой философии политической власти, связывая ее со своей теорией чередования общественных устоев (см. примеч. 74) и натурфилософской концепцией закономерной смены расцвета вещей их упадком. Согласно Ван Чуну, по периоду упадка нельзя судить о добротности данного принципа, как такового. Каждая система государственной власти, приемлемая сама по себе, с неизбежностью переходит в свою противоположность, становясь тормозящим фактором; требуется введение новой системы, «снимающей» отрицательное действие старой: так, принцип чжун (прямодушие) вырождается в е (неотесанность, жестокость), е преодолевается со вступлением в силу принципа цзин (почтительность), который превращается в гуй (суеверие, преклонение, раболепие), гуй уничтожается принципом вэнь (изысканность), претворяющимся в бао (фальшивость, показуху, внешнее неискреннее соблюдение узаконений), бао же преодолевается принципом правления чжун и т. д. Все совершается по круговороту. Внутренняя закономерность и обусловленность общественно-политических перемен проходят у Ван Чуна на фоне прогресса человечества, прошедшего путь от стадного образа жизни и матриархата (когда «знали матерей, но не знали отцов»), собирательства диких растений и обитания в пещерах и гнездах до земледелия и оседлого образа жизни в домах и дворцах; от закутывания в шкуры животных до шелковых одеяний; от узелкового письма до книжной литературы. Современную ему эпоху Ван Чун рассматривает как результат всего предшествующего хода исторического развития и соответственно Ханьскую империю полагает высшей формой государственного устройства.
Вода и огонь в древние времена были такими же, как вода и огонь в наши дни. Нынешние звуки и цвета такими же останутся и в последующие века. Что касается птиц и зверей, деревьев и трав, доброты и злобы людей, то по тому, что есть в наличии сейчас, [мы] узнаем и то, что было раньше, и благодаря этому познаем будущее. [В этом отношении] между тем, что было тысячу лет тому назад, и тем, что будет через десять тысяч поколений, разницы нет никакой. В постижении глубокой древности, проникновении в будущие времена, [в понимании] таких вещей, как внешняя изысканность и внутренняя простота, и таких [стихий природы], как огонь и вода, мудрецы и совершенномудрые одинаково [преуспевают]. В распознании признаков и установлении примет, в предсказании грядущих бедствий или счастливых событий мудрецы и совершенномудрые [люди] в равной мере [искусны].
Встречаясь с [вещами] диковинными, мудрецы, так же как и совершенномудрые, в состоянии дать им имя (определение) и не испытывают перед ними ни боязни, ни сомнений.
Те вещи, которые могут быть познаны, в равной мере постигаются и совершенномудрыми и мудрецами, а то, что еще не может быть познано, то и совершенномудрые люди не в состоянии постичь.
Как уяснить это?
Предположим, что совершенномудрый [человек] благодаря предвидению предсказывает дождь. [Но если он благодаря своим] способностям может узнать [лишь] одно [событие] из дали грядущего, значит, его прозорливость не всеобъемлющая: тогда нет нужды и толковать об этом.