Древняя Русь и славяне
Шрифт:
Такие прямо противоположные оценки ранних уделов объясняются одним и тем же методическом просчетом – проекцией (намеренной или бессознательной) государственных понятий на сферу, где господствовали понятия семейно-родовые. Владимир наделял сыновей не потому, что стремился тем укрепить централизованный административный аппарат (говоря так, мы вовсе не хотим отказать ему в таком стремлении), а вынужден был делать это по династическим принципам своего времени, которые давали право каждому из взрослых сыновей требовать себе надела. Не думаем, что статус удельного князя под рукой отца – да, подчиненный – ничем не отличался от статуса посадника [200] . Ведь подчинение князя-сына князю-отцу отнюдь не государственного свойства, как посадника – князю, ибо, согласно восприятию власти человеком того времени, был некий актуальный коррелят заложенной в сыне возможности занять место отца. Немыслимо, чтобы посадник мог возмутиться против киевского князя так, как сделал это в 1014 г. Ярослав против Владимира.
200
Юшков 1939. С. 175.
В отличие от братского совладения в его первоначальной форме, которое было институтом обычного родового права, сеньорат таковым не был и, следовательно, должен был так или иначе декретироваться, учреждаться. Иными словами, можно ожидать, что момент установления сеньората будет уловим на материале источников. В самом деле, если говорить о Франкском государстве, то таким моментом, совершенно очевидно, является 817 г., когда был издан капитулярий императора Людовика Благочестивого, содержащий его политическое завещание, – так называемое «Устроение империи» («Ordinatio imperii») [201] . Суть этого документа состояла в регламентации взаимоотношений между братьями-сонаследниками (тремя имевшимися к тому времени у Людовика сыновьями: Лотарем, Пипином и Людовиком) при политически и владельчески выделенном положении старшего – Лотаря. Лотарь «коронуется императорским венцом, становясь и соправителем нашим (Людовика. – А. Н.), и наследником империи. <…> Остальные же его
201
Ord. imp. Р. 270–273; H"agermann 1975. S. 278–307.
202
«<…> imperiali diademate coronatum nobis et consortem et successorem imperii <…> constitui. Ceteros vero fratres eius, Pippinum videlicet et Hludowicum, aequivocum nostrum <…> regiis insigniri nominibus, et loca inferius denominata constituere, in quibus post decessum nostrum sub seniore fratre regali potestate potiantur» (Ord. imp., prooem. P. 271).
203
Ibid. 10. P. 272.
204
Ibid. 7–8. P. 272.
205
Ibid. 6. P. 271.
Эти полномочия Лотаря подкреплялись тем, что его удел не только намного превосходил уделы братьев, составляя примерно две трети всей Франкской империи, но и обнимал политически важнейшие области: коренную «Франкию» (Francia – область между Соммой и Луарой) и Италию с Римом; Пипину доставалась Аквитания (сильно урезанная, сравнительно с Аквитанским королевством самого Людовика Благочестивого по разделу 806 г.), а Людовику – Бавария (с некоторыми приращениями, но в целом также составлявшая лишь меньшую половину Баварско-Итальянского королевства Пипина по завещанию 806 г.) [206] . В русле идеи сеньората лежали и установления, касавшиеся дальнейшей судьбы младших уделов. В случае смерти кого-либо из младших братьев-королей и наличия у покойного нескольких законных сыновей удел умершего отнюдь не подлежал разделу между сыновьями (как полагалось по завещанию Карла Великого). «Народ» (populus) должен был выбрать в короли только одного из сыновей, а император обязан был утвердить такой выбор, принять избранного «вместо брата и сына и, возвысив его до отцовского звания, всеми средствами сохранять это положение» [207] (снова налицо роль сениора как гаранта общегосударственного порядка). Что до прочих сыновей покойного короля, то с ними следовало поступить «милосердно и по любви» («pio amore») [208] – совершенно очевидное и принципиальное отступление от начал corpus fratrum в отношении младших уделов, коль скоро они мыслились как окончательно, раз и навсегда выделенные. Если же младший брат уходил из жизни, не оставив законных сыновей, то «его владения должны вернуться к старшему брату» [209] . Характерная формула «должны вернуться» (revertatur) со всей отчетливостью демонстрирует, что составителем завещания удельные королевства младших братьев мыслились как данные, уступленные сениором, который в этом смысле действительно оказывался юридически тождествен их общему отцу, из чьих рук они в свое время и получили свои уделы. И снова мы видим уход от обычая родового совладения, согласно которому выморочный удел следовало бы поделить между всеми оставшимися братьями.
206
Ibid. 1–2. P. 271.
207
Ibid. 14. Р. 272: «<…> in loco fratris et filii suscipiat et, honore paterno sublimato, hanc constitutionem <…> modis omnibus conservat».
208
Ibid. 14. P. 272–273.
209
Ibid. 15. P. 273: «potestas illius ad seniorem fratrem revertatur».
Рождение в 823 г. у императора Людовика от второго брака еще одного сына, Карла, и возникшая в связи с этим необходимость выделения королевства для четвертого брата перечеркнули династический план 817 г., приведя к затяжному конфликту Людовика со старшими сыновьями. Попытки Лотаря, ставшего императором Лотарем I (840–855), после смерти отца в 840 г. настаивать на принципах завещания 817 г. имели следствием его столкновение с братьями Людовиком и Карлом (Пипин, напомним, умер еще раньше, в 838 г.) и, в конечном итоге, раздел Франкской империи по Верденскому договору в 843 г. Императорский титул остался за старшим, но и только: от выделенного владельческого положения Лотаря незаметно и следа [210] . Не будучи подкреплено никакими реальными государственно-политическими механизмами, императорское звание подверглось стремительной девальвации: вспомним цитированное выше послание сына Лотаря I, императора Людовика II, к византийскому императору Василию I, в котором Людовик (чьи владения, в отличие от владений его отца, сузились уже до Северной Италии) вынужден был обосновывать свою императорскую власть принципами братского совладения – явное противоречие, свидетельствовавшее о неудаче сеньората, задуманного Людовиком Благочестивым.
210
B"ohmer 1. № 1103a.
Но неосуществленность этого плана не уменьшает значительности замысла сына и преемника Карла Великого, направленного на реформу освященного веками династического строя, на внесение в чисто династический механизм взаимоотношений между братьями-соправителями элементов государственно-политического подчинения.
На Руси момент учреждения сеньората также четко улавливается источниками – это завещание Ярослава Мудрого, помещенное в «Повести временных лет» в статье 1054 г.: «В лето 6562. Преставися великыи князь Русьскыи Ярослав. И еще бо живущу ему наряди сыны своя, рек им: <…> Се же поручаю в собе место стол старейшему сыну моему и брату вашему Изяславу Кыев, сего послушайте, яко послушаете мене, да то вы будеть в мене место. А Святославу даю Чернигов, а Всеволоду Переяславль, а Вячеславу Смолинеск. И тако раздели им грады, заповедав им не преступали предела братия, ни сгонити, рек Изяславу: Аще кто хощеть обидели брата своего, то ты помагаи, его же обидять» [211] . Выражения «сего послушайте, яко послушаете мене, да то вы будеть в мене место» и «аще кто хощеть обидели брата своего, то ты помагаи, его же обидять», несмотря на свою лапидарность, не оставляют сомнения в том, что автор процитированного текста характеризовал с их помощью политико-династический строй, весьма напоминающий тот, который пытался установить своим завещанием 817 г. Людовик Благочестивый. Положение Изяслава Ярославина по отношению к братьям «во отца место» было подкреплено, как и в случае с императорским положением Лотаря I согласно «Устроению империи», исключительным положением его личного удела. По своим размерам, экономическому и военному потенциалу удел Изяслава Киевского выглядит доминирующим. Бесспорно, ресурсы собственно Киевской земли того времени, включавшей Погорину и Турово-Берестейскую область, в совокупности с Новгородом намного превосходили ресурсы, скажем, Святославова Черниговского удела, половину которого, к тому же, территориально составляла и хозяйственно, и даже политически еще недостаточно освоенная к середине XI в. земля вятичей. Вместе с тем некоторые моменты завещательного распоряжения Ярослава Владимировича выводят его за пределы аналогии с «Устроением империи» Людовика, сближая, напротив, с более архаическими династическими разделами у франков периода Меровингов. Таков необычный «чересполосный» характер уделов трех старших Ярославичей: Киев и Новгород Изяслава разделены Смоленском Вячеслава, Чернигов и Тмутаракань Святослава – степью, Переяславль и Ростов Всеволода – вятичскими землями Черниговского удела Святослава [212] . Причину тому мы усматриваем в так называемом «триумвирате» старших Ярославичей, то есть своего рода коллективном сеньорате, сопровождавшем индивидуальный сеньорат Изяслава; такой коллективный сеньорат есть основания считать одним из учреждений «ряда» Ярослава. Эти черты придают сеньорату Изяслава по завещанию 1054 г. смазанный, компромиссный характер, который стал предметом особого рассмотрения в другой работе [213] .
211
ПСРЛ 1. Стб. 161; 2. Стб. 149–150. После слов «Всеволоду Переяславль» в Комиссионном списке «Новгородской I летописи» младшего извода (НПЛ. С. 182), «Новгородской IV» и «Софийской I» летописях (ПСРЛ 4/1. Вып. 1. С. 117; 6/1. Стб. 181) и некоторых других читается: «<…> а Игорю Володимерь». Достоверность этого сообщения не подлежит сомнению (см. подробнее в примеч. 5 к статье II).
212
См. примеч. 18 к статье II.
213
См. статью II.
Если сеньорат по «ряду» Ярослава, как мы считаем, представлял собой закономерную форму в эволюции княжеского родового совладения на Руси, то следовало бы ожидать, что типологические параллели ему будут обнаруживаться не только у франков, но и в других европейских династиях, построенных на corpus fratrum. Действительно, с большей или меньшей отчетливостью сеньорат прослеживается, например, также в Древнечешском и Древнепольском государствах, хотя встречающееся в науке сближение завещания Ярослава Мудрого 1054 г. с соответствующими распоряжениями чешского князя Бржетислава I от 1055 г. и польского князя Болеслава III Кривоустого от 1138 г., к которому ранее присоединялись и мы [214] , вряд ли основательно. Ни первое, ни второе не имели в виду учредить сеньорат, так как к тому времени он уже существовал и в Чехии, и в Польше. Суть завещаний Бржетислава I и Болеслава III из источников до конца не ясна. Вероятно, и тот, и другой стремились уже выйти за пределы обычного сеньората: чешский князь, похоже, имел в виду собственно единовластие, польский – создание территориально-политической структуры, которая напоминает хронологически близкий ей династический проект Владимира Мономаха и Мстислава Великого [215] . Вместе с тем, хотя время появления сеньората в обеих западнославянских странах трудноуловимо (в Древнечешском государстве он существовал по крайней мере с 970-х гг., а в Древнепольском – вероятно, начиная с раздела между Казимировичами в 1058 г. [216] ) и несоотносимо с каким-либо известным по источникам учредительным актом, сам факт преобразования обычного братского совладения в этих раннесредневековых династиях [217] в сеньорат – налицо.
214
Назаренко 2000а. С. 86.
215
О династическом проекте Владимира Мономаха и его сына Мстислава см.: Назаренко 2006а. С. 279–290, а также статью IV.
216
Подробнее о сеньорате у ранних Пржемысловичей и Пястов см. в статье I.
217
См. о нем в примеч. 24.
Таким образом, с точки зрения типологии corpus fratrum содержание «ряда» Ярослава, как оно передано в «Повести временных лет», сомнений не вызывает, и это может служить косвенным свидетельством достоверности летописного рассказа. Бесспорно, что «ряд» Ярослава в том виде, как он изложен в «Повести временных лет», является не протокольной записью завещания киевского князя, а его сокращенным пересказом, который преломился через призму политических представлений летописца рубежа XI–XII вв. и осложнен клишированными оборотами [218] . Но отсюда, как видим, вовсе не стоило бы заключать, будто «ряд» является позднейшим вымыслом, который имел целью просто a posteriori, чуть ли не в первой четверти XII в. [219] , легитимировать положение вещей, стихийно сложившееся в 1060-е гг. [220]
218
Franklin 1982. Р. 6–15.
219
Poppe 1991. Sp. 306.
220
Франклин, Шепард 2000. С. 358.
Черты огосударствления (или, если угодно, феодализации) междукняжеских отношений, приобретенные последними с появлением сеньората, начинают в некоторых случаях смазывать нюансы в династической структуре, свойственные corpus fratrum. Следствием династически ущербного, подчиненного положения князей-изгоев – полоцких Изяславичей-Всеславичей и галицких Ростиславичей – было, что понятно, их принципиальное исключение из киевского столонаследия (уникальный эпизод с вокняжением Всеслава Брячиславича в Киеве в 1068 г. [221] не может, естественно, служить контраргументом, ибо оно совершилось в результате мятежа [222] ). Однако с провозглашением в Любече в 1097 г. отчинности как определяющего принципа династической преемственности из числа потенциальных киевских князей исключался, например, также Давыд Игоревич с его потомством, потому что Игорь Ярославич никогда не занимал киевского стола. Кроме того, владения как Ростиславичей, так и Давыда были получены из рук киевского князя Всеволода; и те, и другие находились под верховной властью киевского князя. В самом деле, когда Давыд извинялся перед Васильком Ростиславичем, говоря: «Неволя ми было пристати в с[о]вет, ходяче в руку» [223] , – он хитрил только отчасти – там, где пытался скрыть свою роль инициатора злодеяния. Убеждать же Василька в своей зависимости от Святополка, фактически не будучи зависимым, было бы делом бессмысленным, так как теребовльский князь не хуже волынского знал действительное состояние междукняжеских отношений. Все это должно было весьма сближать в глазах современников династический (теперь уже, в конце XI в., политико-династический) статус удела Давыда со статусом уделов князей-изгоев.
221
ПСРЛ 1. Стб. 171; 2. Стб. 160–161.
222
Династически «подручный» князь на старшем столе – не просто абсолютный нонсенс с точки зрения родового права, но и прямое оскорбление как Изяславу Киевскому, так и всем Яро славянам. Еще и по этой причине нам представляется невероятной остроумная гипотеза, согласно которой Святослав и Всеволод Ярославичи во время отсутствия Изяслава якобы признали Всеслава киевским князем ценой территориальных уступок со стороны последнего (Кучкин 1985. С. 19–35).
223
ПСРЛ 1. Стб. 267. В «Ипатьевской летописи» (ПСРЛ 2. Стб. 241), так же как в «Радзивиловской» и «Московско-Академической», находим «с[о]вет их», «руку их», что невозможно понять иначе как указание на Святополка и Владимира Мономаха, то есть на коллективный сеньорат киевского и переяславского князей, имевший место в период киевского княжения Святополка (такое же употребление множественного числа «их» вместо двойственного «ею» находим и в «Поучении» Владимира Мономаха: «Ростиславича <…> и волость их» [ПСРЛ 1. Стб. 241]). По сути это добавление верно, но текстологически афористический вариант «Лаврентьевской» представляется первичным; да и трудно себе представить, как он мог бы возникнуть в результате сокращения варианта «Ипатьевского» типа. Очевидно, последний возник под пером промономаховского редактора «Повести временных лет».
А между тем этот статус был принципиально иным, в чем убеждают сделанные выше типологические наблюдения над происхождением отчины Давыда. Уделы изгоев-Ростиславичей действительно находились под рукой Святополка, ибо носили в принципе, генетически, подчиненный характер, и их отчинность в этом отношении ничего не могла изменить. Удел же Давыда таковым не был. Уступая Волынь Давыду, Всеволод не испомещал подручного князя в киевской волости, а восстанавливал status quo ante Волыни, каким он был при Игоре Ярославиче, – и здесь признание Давыда отчичем Волыни принципиально меняло ее положение: из киевской волости она возвращалась в состояние династически самостоятельной отчины. По одной этой причине получение Давыдом Волыни никак нельзя рассматривать в качестве феодального пожалования; киевский князь действовал в данном случае совсем по другим законам – по законам династического патримониального права. Ситуация сложилась так, что вскоре Давыд оказался смещен и Волынь снова вернулась под Киев, но если бы Игоревич остался на владимирском столе, Волынь имела бы полную возможность стать самостоятельным княжеством, вроде Чернигова, уже при потомстве Давыда, а не только в середине – третьей четверти XII в., при Изяславе Мстиславиче и его сыне Мстиславе. Почему для того, чтобы лишить Давыда Волыни, понадобился специальный княжеский съезд? [224] Да именно потому, что для этого недостаточно было решения киевского сениора; определить владельческую судьбу князя, входящего в corpus fratrum могло только само corpus fratrum – собрание всей правящей (то есть за исключением князей-изгоев) братии. Подчинение же Давыда Святополку происходило не из династического положения Волынского князя (как в случае с Ростиславичами), а было чисто государственной природы, являясь следствием сеньората. Давыд «ходил в руку» Святополка (и Владимира Мономаха) в той же мере, в какой и черниговские Святославичи, в отношении которых летописные формулы тоже достаточно выразительны: так, решив идти в 1111 г. на половцев, Святополк и Владимир послали к Давыду Черниговскому, «веляча (выделено нами. – А. Н.) ему с собою» [225] . Вот тут положение действительно было, насколько можно судить, тождественным: ведь и Святославичи оказались исключены в Любече из числа претендентов на Киев, коль скоро киевское княжение их отца не признавалось династически легитимным [226] .
224
ПСРЛ 1. Стб. 273; 2. Стб. 248–249.
225
ПСРЛ 2. Стб. 265.
226
Назаренко 2006а. С. 282–283; см. также статью IV.
Нелегко понять, почему идея сеньората, столь четко проявившаяся в 817 г., никак не присутствует в аналогичном завещании Карла Великого 806 г. Уделы преемников Карла примерно равны, и все установления капитулярия 806 г. подчеркнуто симметричны по отношению ко всем трем братьям-сонаследникам. Во всяком случае такое резкое различие двух однотипных документов, разделенных всего десятилетием, свидетельствует, что приобретение политическим строем тех или иных по природе сингулятивных, неделимых характеристик (например, качества «империи» и титула «императора») само по себе сеньората вовсе не рождает. Несомненно, и при Карле Великом в политической элите Франкского государства были люди, готовые отстаивать идею неделимости империи. И дело не в том, что в начале правления Людовика Благочестивого произошел качественный скачок в государственно-политическом сознании франков, а в том, что в окружении Людовика возобладали именно сторонники сеньората, тогда как советники его отца, среди которых доминировали династические традиционалисты, были оттеснены от двора (например, известный Теодульф, епископ орлеанский, отставленный, что характерно, по причине заступничества за обойденного в завещании 817 г. Бернхарда, племянника Людовика Благочестивого). И хотя в целом государственное строительство при Людовике продолжало тенденции, заложенные Карлом [227] , все же удивительно, как совсем по-новому начинают трактоваться привычные понятия.
227
См. об этом: Semmler 1990. S. 125–146, а также другие статьи этого сборника, специально посвященного проблематике правления Людовика Благочестивого.