Древняя Русь и славяне
Шрифт:
Проблема, естественно, не осталась не замеченной исследователями. Мнения разделились. Многие, вслед за В. Н. Татищевым [328] , полагали, что Чернигов должен был оказаться в руках Всеволода [329] . Другие были уверены, что Святослав соединил в своих руках власть над Киевом и Черниговом [330] . Некоторые историки ограничивались констатацией спорности проблемы [331] .
328
Татищев 2. С. 90.
329
Соловьев 1. С. 346; Ключевский 1. С. 183; Рыбаков 1982. С. 446; Рапов 1977. С. 46; Кучкин 1984. С. 65.
330
Грушевський 2. С. 40; Греков 1953. С. 495; Толочко 1987. С. 91; Толочко О. 77., Толочко П. П. 1998. С. 186; Котляр 1998. С. 178–17; Франклин, Шепард 2000. С. 374; так думал, кажется, и А. Е. Пресняков, судя по тому, что, по его словам, после вторичного возвращения Изяслава на киевский стол в 1077 г. «на восток от Днепра сила Святославля объединяется с прежними владениями Всеволода: Переяславль, Чернигов, Смоленск и Поволжье – в его руках» (Пресняков 1993. С. 44).
331
Зайцев 1975. С. 76 и примеч. 96.
Ни в одной из названных работ аргументов в пользу той или иной точки зрения не приводится. Исследователи, склонные считать, что в 1073 г. Святослав удержал за собой Чернигов, исходят, как можно понять, из молчания источников: коль скоро никаких указаний на переход Чернигова в руки Всеволода нет, то, следовательно, он остался под Святославом. Их оппоненты (опять-таки молча) основываются, судя по всему, на известной теории «лествичного восхождения» князей по столам: Святослав ушел из Чернигова
Такое молчаливое противостояние «из общих соображений» еще более высвечивает нерешенность вопроса. Видеть аргумент в свидетельстве В. И. Татищева [332] , предполагая, как то нередко (и, на наш взгляд, не всегда беспочвенно, несмотря на противоположный вывод, к которому пришел автор последней, весьма подробной, работы на эту тему [333] ) делается, что автор «Истории Российской» воспроизвел тот или иной несохранившийся достоверный источник, в данном случае определенно нельзя. Распределение волостей Святославом в 1073 г., как оно описано В. Н. Татищевым, содержит заведомые ошибки. Так, Глеб, старший из Святославичей, был якобы посажен отцом в Переяславле, однако известно, что уже с 1069 г. Глеб пребывал на новгородском столе [334] , с которого был согнан только в 1078 г. [335] Новгород В. Н. Татищев «отдал» Давыду Святославичу, хотя перечень новгородских князей в Комиссионном списке «Новгородской I летописи» знает только одно княжение Давыда – в 1090-е гг. – и не фиксирует какого-либо перерыва в княжении Глеба между 1069 и 1078 гг. [336] Олег Святославич, по В. Н. Татищеву, получил Ростов, но участие Олега, вместе с Владимиром Всеволодовичем Мономахом, в походе в Чехию осенью 1075 г. [337] свидетельствует о том, что он сидел где-то на юге, возможно, на Волыни или в Турове (правда, есть не зависимые от сведений В. Н. Татищева основания думать, что Олег оказался в Ростове позже, по возвращении из чешского похода 1075 г., как о том еще будет речь ниже). В числе Святославичей по недоразумению оказывается Борис Вячеславич (как и при описании событий 1078 г. [338] ). Можно с уверенностью заключить, что сообщение о наделении Святославом сыновей у В. Н. Татищева является плодом рассуждений самого историка (в первой, предварительной, редакции «Истории», следующей в целом за «Повестью временных лет», этих данных нет [339] ), и полагаться на находящееся в таком контексте известие о получении Всеволодом «Чернигова со всею областию» нельзя. Ни Синодального, ни Комиссионного списков «Новгородской I летописи», ни «Лаврентьевской летописи» с «Поучением» Владимира Мономаха, которые заставляют сомневаться в предложенной В. Н. Татищевым реконструкции, в числе источников «Истории Российской», как известно, не было.
332
См., например: Рапов 1977. С. 46. Примеч. 48.
333
Толочко 2005.
334
В октябре 1069 г. Глеб руководит обороной Новгорода от Всеслава Полоцкого (НПЛ. С. 17).
335
ПСРЛ 1. Стб. 199; 2. Стб. 190; НПЛ. С. 18 (здесь смерть Глеба Святославича датирована годом позже – маем 1079 г.). В рассказе о кончине преподобного Феодосия Печерского в «Повести временных лет» читаем, что за несколько дней до преставления святого «приде к нему Святослав с сыном своим Глебом» (ПСРЛ 1. Стб. 187; 2. Стб. 177; в Несторовом «Житии преподобного Феодосия» об этом посещении упомянуто только косвенно и имя Глеба не названо: Усп. сб. 1971. С. 130, прав. стб.). Не думаем, что здесь можно усматривать свидетельство о том, что стол Глеба располагался где-то неподалеку от Киева: дело происходило на Пасху (Феодосий умер «во вторую субботу по Пасце»), когда взрослые княжичи имели обыкновение приезжать из своих волостей к отцу (ср. приводимые ниже данные о Владимире Мономахе).
336
НПЛ. С. 161, 470.
337
ПСРЛ Г Стб. 199, 247 («Поучение» Владимира Мономаха»); 2. Стб. 190; в «Повести временных лет» поход отнесен к 1076/7 мартовскому году, но мы принимаем уточнение, обоснованное в работе: Кучкин 1971. С. 21–34.
338
Татищев 2. С. 92–93.
339
Татищев 4. С. 156; здесь же, в «Росписи краткой великих государей руских» (С. 103–104), Борис назван среди потомства Святослава Ярославина наряду с Романом.
Тот факт, что Святослав Ярославич предпочел быть похороненным не в Киеве, а в «Чернигове у святаго Спаса» [340] , дополнительно компрометирует предположение о принадлежности Чернигова в 1073–1076 гг. Всеволоду Ярославичу. Распорядиться о погребении отца в черниговском Спасо-Преображенском соборе не мог кто-либо из сыновей Святослава, так как после вокняжения Всеволода в Киеве 1 января 1077 г. [341] Чернигов явно находился под его властью, а не в руках потомства Святослава. В самом деле, в противном случае следовало бы ожидать посажения на черниговском столе старшего из Святославичей Глеба, но он, как уже говорилось, оставался в Новгороде. Под кем захватывает Чернигов Борис Вячеславич на несколько дней в начале мая 1078 г., в киевское княжение Всеволода? Вряд ли под кем-то из Святославичей, иначе Борису трудно было бы искать защиты в Тмутаракани у Романа Святославича [342] . Думаем, Чернигов входил в это время во владения киевского князя Всеволода Ярославина, и пребывание Олега Святославича «у Всеволода Чернигове» после возвращения в Киев Изяслава Ярославина 15 июля 1077 г. объясняется не тем, что Изяслав вытеснил Всеволода из Киева, Всеволод же – Олега из Чернигова, а тем, что с появлением Изяслава и перераспределением волостей Олег был вынужден оставить свое волынское княжение, так же как Глеб – новгородское, хотя, похоже, это произошло и не одновременно. Владимир Мономах в своем «Поучении» прямо пишет: весной 1078 г. «пакы и-Смолиньска к отцю придох Чернигову, и Олег приде из Володимеря выведен» [343] .
340
ПСРЛ 1. Стб. 199; 2. Стб. 190.
341
Там же.
342
Там же.
343
ПСРЛ 1. Стб. 247.
Укажем также на другие слова «Поучения», имеющие в виду события 1076 г.: из чешского похода Владимир Мономах возвращается «Турову, а на весну та Переяславлю, таже Турову, и Святослав умре» [344] . Зачем Владимир ездил «на весну Переяславлю»? Ответ ясен из аналогичного оборота чуть выше: «Та идох Переяславлю отцю, а по Велице дни ис Переяславля та Володимерю» [345] . Выясняется, что из своей Волынской, а затем Туровской волости Мономах ездил к отцу на пасхальные торжества. Такие визиты к отцу были, очевидно, правилом и объяснялись не только сыновним почтением, но и причинами сугубо практическими: сын привозил отцу причитавшуюся тому с соответствующей волости часть доходов. Только что упомянутый приезд Владимира к отцу в Чернигов в 1078 г. состоялся также на Пасху [346] и сопровождался передачей Всеволоду смоленской дани: «в Чернигове на Краснем дворе <.. > вдах отцю 300 гривен золота». В таком случае из факта поездки Владимира «на весну» 1076 г. «Переяславлю» логично заключить, что именно в Переяславле, а не в Чернигове, в это время пребывал его отец, иными словами, именно Переяславль, а не Чернигов, был стольным городом Всеволода Ярославича в 1076 г.
344
Там же.
345
Там же.
346
Согласно «Поучению», на обеде Владимира с отцом в Чернигове присутствовал и Олег Святославич, который бежал в Тмутаракань «от Всеволода» 10 апреля 1078 г. (ПСРЛ 1. Стб. 199; 2. Стб. 190). Так как Пасха в 1078 г. приходилась на 8 апреля, то выходит, что Олег бежал через несколько дней после праздничного пира со Всеволодом, во время которого, надо полагать, окончательно выяснилась безнадежность
его положения.
Нельзя также обойти молчанием интересное свидетельство «Киево-Печерского патерика», содержащееся в рассказе о чуде с нисхождением, по молитве преподобного Антония Печерского, небесного огня, который «пожже вся древа и трьние» на месте, где Святослав после этого «нача копати» яму для заложения Успенского собора Печерского монастыря [347] . Заложение, как известно, действительно имело место в 1073 г., в первый год киевского княжения Святослава [348] . Согласно «Патерику», услышав о таком чуде, в монастырь приехал «Всеволод с сыном своим Володимером нс Переяславля (выделено нами. – А. Н.)» [349] . Известие немаловажное, несмотря на всю специфичность источника.
347
КПП 1999. С. 13.
348
ПСРЛ 1. Стб. 183; 2. Стб. 173.
349
КПП 1999. С. 16. На это известие в занимающем нас контексте обращено внимание в работе: Бакулина 1986. С. 177. Примеч. 16.
Есть еще одно обстоятельство, которое в сумме с уже приведенными соображениями, на наш взгляд, позволяет окончательно утвердиться в мнении, что в 1073–1076 гг. резиденцией Всеволода оставался Переяславль.
В настоящее время можно считать твердо установленным, что епархиальное устройство Руси во второй половине XI в. носило черты исключительной оригинальности. Для него в это время было характерно кратковременное сосуществование трех, а затем – двух митрополий: наряду с Киевской были открыты титулярные (то есть не имевшие подчиненных епископий) митрополии в Чернигове и Переяславле. Хронологически и источниковедчески непростая проблема титулярных митрополий на Руси XI в. подробно исследована в работах А. Поппэ [350] и нашей статье [351] . О времени их учреждения в источниках определенного ответа нет, хотя ясно, что оно должно было состояться в 1060-е гг., вероятнее всего, как нам представляется, в 1069/70 г. В данном случае для нас важнее другое – понять, что подобное «растроение» русской митрополии явилось своеобразной церковной калькой политического устройства Руси того времени – уже упоминавшегося троевластия (или, как часто пишут, «триумвирата») Изяслава, Святослава и Всеволода Ярославичей [352] .
350
См. прежде всего: Поппэ 1968. С. 85–108; он же 1969. С. 95–104.
351
Назаренко 2007с.
352
Поппэ 1968. С. 97–103; Poppe 1971. Р. 180–184; idem 1988а. S. 261–263; Щапов 1989. С. 56–62; Назаренко 2007с. С. 89–100.
Источникам известен только один митрополит черниговский – Неофит, участвовавший в торжественном перенесении мощей святых Бориса и Глеба в мае 1072 г. [353] Очевидно, он был первым и единственным черниговским предстоятелем, носившим митрополичий титул; во всяком случае поставленный не позднее середины 1080-х гг. [354] Иоанн титулуется уже епископом [355] . Поскольку звание титулярного митрополита было, как правило, пожизненным, это значит, что со смертью Неофита Черниговская митрополия была вновь упразднена. Переяславская же просуществовала дольше: митрополитом именовался еще Ефрем, последнее упоминание о котором в этом качестве относится к 1089 г. [356] Следовательно, к моменту смерти Неофита политические причины, обусловившие существование Черниговской митрополии, были уже в прошлом, тогда как к моменту поставления Ефрема такие причины для продолжения существования митрополии в Переяславле сохранялись. Первое соображение ничего не дает для нашей темы (Неофит вполне мог скончаться уже в период киевского княжения Всеволода), тогда как второе, напротив, говорит о многом. Оно заставляет думать, что Ефрем был поставлен на кафедру тогда, когда Переяславль являлся стольным городом Всеволода Ярославича, одного из «триумвиров», а затем, в 1077–1078 гг., – «дуумвиров». Однако в 1077–1078 гг., во время третьего киевского княжения Изяслава, Всеволод, как уже говорилось, сидел в Чернигове. Следовательно, поставление Ефрема состоялось не позднее кончины Святослава в декабре 1076 г. Вместе с тем, известно, что в мае 1072 г. переяславскую кафедру занимал Петр: он упомянут в числе иерархов, принимавших участие в перенесении мощей Бориса и Глеба [357] . Его преемником был Николай, присутствовавший на борисоглебских торжествах 1072 г. в качестве «игумена переяславского» [358] ; во всяком случае при перечислении архиереев, выходцев из Киево-Печерской обители, в послании владимиросуздальского епископа Симона к Поликарпу Николай назван перед Ефремом [359] . Поскольку практически невероятно, чтобы в течение относительно краткого промежутка между маем и концом навигации 1072 г. произошли смерть только что поставленного [360] Петра, избрание на кафедру и смерть Николая, наконец, назначение Ефрема [361] и отправление посольства в Константинополь с просьбой о присвоении ему митрополичьего титула, приходится думать, что начало предстоятельства Ефрема в Переяславле пришлось на время, когда в Киеве уже княжил Святослав. Но если бы Всеволод с водворением Святослава в Киеве переместился в Чернигов, то сохранение за переяславским епископом титула митрополита было бы излишним.
353
Он упомянут в «Сказании чудес святою страстотерпцю Романа и Давида»: «<…> митрополит Георгии Кыевьскии, другыи – Неофит Чьрниговскии» (Жит. БГ. С. 55–56; Revelli 1993. Р. 505; Усп. сб. 1971. С. 62). В «Повести временных лет» соответствующее известие не вполне исправно.
354
Он умер 23 ноября 1111 г. (НПЛ. С. 20; ПСРЛ 2. Стб. 273; датировка 6620 г. в списках группы Лаврентьевского – ультрамартовская: ПСРЛ 1. Стб. 289; Бережков 1963. С. 44–45), после того как «лежа в болести лет 25» (ПСРЛ 2. Стб. 274). Ср. хронологические соображения из области внешней политики: Назаренко 2001а. С. 542–547. В отношении свидетельства «Ипатьевской летописи» о 25-летней «болести» епископа Иоанна высказывались сомнения ввиду участия последнего в обретении мощей преподобного Феодосия Печерского и перенесении их в Успенский собор Печерского монастыря в 1091 г. (ПСРЛ 1. Стб. 211; 2. Стб. 202); предлагалось даже вместо «лет 25» читать «лет 20» (Приселков 2003. С. 163. Примеч. 4; Поппэ 1968. С. 104). Такая конъектура имела бы некоторую вероятность, если бы речь шла о порядковом числительном: «лето 25-е». Кроме того, есть ли нужда понимать слова летописца так буквально: что епископ слег и не поднимался с одра болезни все 25 лет? В начальный период болезни могли быть периоды релаксации; не говорим уже о том, что больной епископ из отнюдь не далекого Чернигова мог быть просто доставлен к обретению мощей преподобного Феодосия именно в надежде на исцеление.
355
ПСРЛ 1. Стб. 207. Примеч. д; 2. Стб. 202; 38. С. 84–85.
356
ПСРЛ. 1. Стб. 208; 2. Стб. 200.
357
ПСРЛ 1. Стб. 181; 2. Стб. 171. Примеч. б, 18; см. также «Сказание чудес святых Бориса и Глеба» (примеч. 28).
358
Ранее мы следовали уже высказывавшемуся в науке мнению (Голубинский 1/2. С. 303, 748; ПСРЛ 1. С. 567 [втор. стб. указателя]), что речь идет о переяславском Иоанновском монастыре (Назаренко 2002b. С. 64), но сейчас полагаем, что Иоанновский монастырь скорее всего был основан позже, в переяславское княжение Ярополка Владимировича (см. подробнее: Назаренко 2007с. С. 96. Примеч. 77; или примеч. 78 в статье X).
359
«<…> Никола, Ефрем Переяславлю, Исаия Ростову» и т. д. (КПП 1911. С. 76; 1999. С. 21).
360
Несмотря на то, что Петр назван епископом, его имя в списке архиереев, участвовавших в торжествах 1072 г., стоит сразу после имени митрополита Неофита Черниговского и перед именем Никиты Белгородского, хотя белгородский епископ являлся викарием киевского митрополита (Щапов 1989. С. 35–36). Очевидно, этот не замеченный, насколько нам известно, в науке нюанс следует понимать так, что Петр в качестве титулярного митрополита уже прошел княжескую инвеституру, но его кандидатура еще находилась на утверждении в патриархии (см. подробнее: Назаренко 2007с. С. 90–91, 94–98 или статью X).
361
Ввиду столь сжатой хронологии вынуждены признать, что переяславский митрополит грек Леонт, автор полемического трактата об опресноках (Poppe 1965b. Р. 504–527), являлся не преемником (Щапов 1989. С. 58, 209), а предшественником Петра и, вероятно, первым митрополитом на перяславской кафедре (так считает и А. Поппэ). Вынуждены поэтому внести коррективы в высказывавшуюся нами ранее точку зрения (Назаренко 1995. С. 663). См. подробнее: Назаренко 2007с. С. 95–96 или статью X.
Что же, проблема решена, и Черниговскую землю в 1073–1076 гг. следует считать владением Святослава? Не совсем так. Есть серьезные основания полагать, что дело обстояло сложнее.
Присмотримся внимательнее к распределению волостей между Святославом и Всеволодом после изгнания Изяслава. Если исходить из сказанного, то выходит, что Святослав располагал Киевом, Черниговом, Новгородом и Тмутараканью (в двух последних наместничали Глеб и Роман Святославичи), тогда как Всеволод – Переяславлем, Ростовом и Волынью [362] ; Смоленск сохранял, видимо, статус совместного владения Ярославичей [363] , установившийся после смерти Игоря Ярославича в 1060 г. [364] Что же в таком случае приобрел Всеволод в результате изгнания Изяслава? Совершенно ничего, так как Волынский стол достался Владимиру еще в 1068/9 г. [365] – тогда же, когда Новгород Глебу При произошедшем в 1073 г. переделе волостей, выходит, интересы Всеволода никак не были учтены. Собственно, и передела никакого не произошло: просто Киевская земля была присоединена к владениям Святослава. Это было бы странным, учитывая далеко не пассивную роль Всеволода (в том числе и внешнеполитическую) в коалиции со Святославом против старшего брата [366] . Недоумения усилятся, если принять во внимание данные о переходе после 1073 г. под власть Святослава еще и по меньшей мере части Ростовской земли.
362
В. А. Кучкин, развивая точку зрения Е. А. Преснякова, считает, что при Святославе на Волыни сидел Олег, а Владимир Мономах – в Турове (Пресняков 1993. С. 44; Кучкин 1971. С. 30). Нам кажется более вероятным, что Владимир оказался в Турове только в начале 1076 г., перейдя туда с Волыни, а вернее, объединив в своих руках Туров и Волынь в результате обмена столами с Олегом (см. об этом подробнее в конце настоящей статьи), который и владел Турово-Берестейской волостью (участвовать в походе на Чехию в 1075 г., повторяем, естественно князю, сидевшему ближе к западным пределам Руси). Решение зависит от того, где в «Поучении» Владимира Мономаха пролегает хронологическая лакуна: между событиями 1069 и 1075 (между «оттуда пакы на лето Володимерю опять» и «та посла мя Святослав в ляхы») или 1068 и 1074/5 гг. (между «идох Володимерю тое же зимы» и «той посласта Берестию брата»). В. А. Кучкин предпочитает первое, на наш же взгляд, предпочтительнее второе. Аргументацию отложим до другого случая, а здесь отметим только, что для темы данной статьи эта дилемма не имеет значения.
363
Судя по тому, что Владимир Мономах переходит из Турова в Смоленск сразу же после смерти Святослава, в течение первого, краткого, единовластия Всеволода: «Святослав умре, и яз пакы Смолиньску» (ПСРЛ 1. Стб. 247).
364
Пресняков 1993. С. 43 и примеч. 78.
365
«То и-Смолиньска идох Володимерю тое жи зимы», то есть зимы 1068–1069 гг. (ПСРЛ 1. Стб. 247). Поэтому неправ, как нам представляется, М. С. Грушевский, считая, что Владимир сел на Волыни только в 1073 г. (Грушевсъкий 2. С. 62. Прим. 2).
366
Назаренко 2001а. С. 522–524.
Еще С. М. Соловьев справедливо заметил, что поездка киевского боярина Яня Вышатича в качестве даньщика Святослава Ярославича на Белозерье, упомянутая в «Повести временных лет» в статье 1071/2 г. [367] , могла иметь место только во время киевского княжения Святослава [368] . Напрашивается вывод, что либо Белоозеро (как считает В. А. Кучкин [369] ), либо вся Ростовская земля целиком (как догадывался С. М. Соловьев) были получены Святославом от Всеволода в обмен на те или иные владения Святослава. Оба историка полагали, что этими владениями была Черниговская земля, но такому предположению противоречат рассмотренные выше данные о принадлежности Чернигова в 1073–1076 гг. Святославу. Как же быть? Ситуация выглядит тупиковой.
367
ПСРЛ 1. Стб. 175–178; 2. Стб. 165–168.
368
Соловьев 1. С. 670–671. Примеч. 29. В. А. Кучкин подкрепил эту мысль, заметив, что, по дендрохронологическим данным, угнетение древесных годовых колец на Белозерье падает на 1073 г. (Колчин, Черных 1977. Рис. 15, 16), то есть неурожай («скудость»), вызвавший выступление волхвов, с которым столкнулся Янь Вышатич, приходился как раз на время киевского княжения Святослава (Кучкин 1984. С. 64).
369
Кучкин 1984. С. 64–65.