Древняя Русь и славяне
Шрифт:
О Любечском съезде историки размышляли много, и все же до сих пор два центральных момента, с ним связанных, на наш взгляд, остались недостаточно проясненными, а именно: политический смысл любечских соглашений и роль в них Владимира Мономаха.
В «Повести временных лет» любечская программа изложена как лапидарная прокламация принципа отчинности. Вот этот хорошо известный историкам текст: «Къжьдо да держит отьчину свою: Святопълк – Кыев Изяславль, Володимер – Вьсеволоже, Давыд и Ольг и Ярослав – Святославле, а имъже раздаял Вьсеволод городы: Давыду – Володимерь, Ростиславичема Перемышль – Володареви, Теребовль – Василькови» [254] . Общерусский съезд был вызван необходимостью решить трудный вопрос об инкорпорации Святославичей в политическую систему Руси после силового возвращения в Чернигов в 1094 г. Олега и Ярослава Святославичей, а также после смуты, начавшейся вследствие отказа Олега участвовать в общерусской борьбе против половцев. Суть дела, разумеется, заключалась не в альтернативе, отдавать или не отдавать Чернигов Олегу либо Святославичам в целом (Мономах уже сделал это), а в том, чтобы определить общие контуры политико-династического порядка на Руси после завершения эпохи Ярославичей, порядка, который создал бы основу для единства внутри княжеского семейства и совместных внешнеполитических действий – прежде всего против половцев: «Да ныне отъселе имемъся в едино сьрдьце и блюдем Русьскые земле» [255] . А это означало не просто определить владения каждого из князей (хотя именно на этой внешней стороне дела по понятной причине сосредоточился летописец),
254
ПСРЛ 1. Стб. 256–257; 2. Стб. 230–231.
255
ПСРЛ 1. Стб. 255; 2. Стб. 231.
256
Олег говорит засевшему в Муроме Изяславу, сыну Владимира Мономаха: «Иди в волость отьца своего Ростову, а то есть волость отьца моего, да хочю, ту седя, поряд сътворити с отьцем твоим» (ПСРЛ Г Стб. 236–237; 2. Стб. 226–227).
257
После захвата этих городов Олегом, Мстислав убеждает его: «Иди из Суждаля Мурому, а в чюжеи волости не седи» (ПСРЛ 1. Стб. 237; 2. Стб. 227). Отсылая Олега именно в Муром, а не в Смоленск, куда тот должен был отправиться по договору со Святополком и Владимиром Мономахом, Мстислав тем самым взывает к отчинному сознанию.
В самом деле, из дальнейшего видно, что любечские решения хотя и возвращали Святославичам Чернигов, но при этом исключали их из череды киевского столонаследия – и ясно почему. Потому что княжение Святослава Ярославина в Киеве в 1073–1076 гг. (связанное с изгнанием легитимного киевского князя Изяслава, старейшего на тот момент среди Ярославичей, и вызвавшее столь резкое осуждение в Киево-Печерском монастыре [258] ) в рамках традиционного порядка являлось узурпацией, иными словами – Киев de iure не был для Святославичей отчиной. В этом отношении политический статус черниговских Святославичей между 1097 и 1139 гг. (когда Киев оказался силой захвачен Всеволодом Ольговичем, а любечский порядок – разрушен) был близок к статусу так называемых князей-изгоев – полоцких Изяславичей, Ростиславичей, сидевших на юге Волыни, и в сущности тождествен статусу младшего двоюродного брата Святославичей – Давыда Игоревича. Последний так описал свое политически зависимое положение, оправдываясь перед Ростиславичами: «Неволя ми бы л о пристати в совет их, ходящу в руку» [259] . И по отношению к Святославичам в это время в летописи встречаем аналогичные выражения: Святополк и Владимир, собираясь в поход на половцев, «посласта к Давыдови Святославичу, веляща ему с собою» [260] (после снема в Долобске в 1111 г.) [261] .
258
Печерский летописец поместил в статье 1073 г. пространную филиппику против Святослава: «А Святослав седе Кыеве, прогънав брата своего, преступив заповедь отьню, паче же Божию» и т. д. (ПСРЛ 1. Стб. 183; 2. Стб. 173). Преподобный Феодосий Печерский, тогдашний игумен монастыря, запретил даже поминать Святослава во время богослужения (Жит. Феод. Печ. С. 424).
259
ПСРЛ 1. Стб. 267; 2. Стб. 241. Под «их» следует, по нашему мнению, подразумевать Святополка и Владимира Мономаха; ср. такое же употребление множественного числа «их» вместо двойственного «ею» в «Поучении» Владимира Мономаха: «Ростиславича <…> и волость их» (ПСРЛ 1. Стб. 241).
260
ПСРЛ 2. Стб. 265. См. подробнее в статье III.
261
Тот факт, что в Любече должен был обсуждаться династический статус Святославичей, естественно, не остался не замеченным историками, но оценивался иначе. Так, М. Димник полагает, что дело свелось к утрате Олегом старейшинства среди Святославичей и перемещению Святославичей в целом на лестнице династического старшинства со второго места (после Изяславича Святополка) на третье (после Всеволодовича Владимира) (Дгмтк 1997. С. 14–20).
Итак, любечский договор скреплял отказ Святославичей от претензий на Киев. Но не даром. Обратим внимание на любопытную деталь: в 1134 г (уже после краха династической реформы Мономаха, о которой нам еще предстоит говорить), Ольговичи требуют у киевского князя Ярополка Владимировича (1132–1139) «что ны отьць держал при вашем отьци, того же и мы хочем» [262] . Чего же именно? Какие Мономаховы волости «держал» Олег Святославич, которых затем оказались лишены Ольговичи? Судя по всему, прав А. К. Зайцев, полагая, что речь идет о Курске [263] . В связи с чем Владимир Мономах мог уступить Курск Олегу? Очевидно, перед нами своего рода «отступное» за сохранение Святославичами, и в первую очередь воинственным Олегом, верности любечским договоренностям. В дальнейшем, как увидим, Курск еще раз сыграет роль разменной монеты в политических счетах Мономашичей и Ольговичей.
262
ПСРЛ 2. Стб. 296.
263
Зайцев 1975. С. 92.
Таким образом, ярко выраженный легитимистский пафос любечских решений подтверждает то, о чем можно было бы и так догадываться: что именно Мономах являлся главным «мотором» любечского «механизма», а не обделенные в результате Святославичи и, уж конечно, не слабый Святополк. Еще одним тому подтверждением могут служить наблюдения над хронологией создания комплекса текстов, известных под названием «Поучения» Владимира Мономаха, о чем скажем ниже. Думаем, не только после 1093 г., но и после Любеча уместно, как то делают некоторые исследователи, говорить о своего рода соправлении Святополка и Мономаха в духе того соправления, какое существовало ранее между старшими Ярославичами. Во всяком случае уже в Любече Мономах был обозначен в качестве преемника киевского стола, и его вокняжение в Киеве после смерти Святополка в 1113 г., судя по тому, что мы об этом знаем, произошло совершенно беспрепятственно [264] .
264
ПСРЛ 2. Стб. 275–276.
Вместе с тем, есть основания думать, что это вокняжение сопровождалось договором со Святополком (как вокняжение Всеволода Ярославича в 1078 г. – договором с Изяславом). Договор подкреплял наследование Киева согласно любечским принципам, то есть согласно генеалогическому старшинству среди отчичей Киева. После Мономаха таким генеалогически старейшим был старший из оставшихся в живых Святополчичей – волынский князь Ярослав. Действительно, за год до смерти Святополка Ярослав женится на внучке Мономаха, дочери сидящего в Новгороде Мстислава Владимировича [265] . Что этот брак скреплял договор о киевском столонаследии Ярослава Святополчича, видно по реакции последнего на изменившиеся намерения Мономаха: брак был немедленно расторгнут Ярославом [266] , как только Мономах в 1117 г. перевел Мстислава в Белгород под Киев, недвусмысленно обозначив его в качестве наследника киевского стола (это видно в том числе и по тому, что в Новгороде был посажен Мстиславич Всеволод) [267] . О политически вынужденном характере матримониального союза между Святополчичем и Метиславной свидетельствует еще одна деталь: этот союз был браком между правнуками Ярослава Мудрого, то есть, являясь браком между кровными родственниками шестой степени родства, относился к числу безусловно запрещенных церковью [268] .
265
ПСРЛ 2. Стб. 273.
266
ПСРЛ 7. С. 24; 15. Стб. 192.
267
ПСРЛ 1. Стб. 291; 2. Стб. 284–285; НПЛ. С. 20.
268
О близкородственных браках в древнерусском княжеском семействе см.: Назаренко 2001а. С. 559–584; а также статью VII.
Итак, легитимист Владимир Всеволодович Мономах садится наконец в 1113 г. на киевском столе. В его руках половина Руси – вне его непосредственной власти только Волынь (видимо, с Туровом) Ярослава Святополчича, Черниговская земля Святославичей, Полоцк Изяславичей и владения Ростиславичей, будущая Галицкая земля. Во всех остальных важнейших центрах Руси сидят Мономашичи: Мстислав – в Новгороде, Ярополк (со Святославом?) – в родовом Переяславле, Вячеслав – в Смоленске, Юрий Долгорукий – в Ростове. И все же власть Мономаха не идет в сравнение с властью его отца Всеволода в начале 1090-х гг., когда последнему противостоял, в сущности, один Святополк Изяславич. И тем не менее Мономах в точности повторяет описанные выше действия Всеволода: в 1117 г. он разрывает договор о киевском столонаследии с Ярославом Святополчичем. Совершенно очевидно, что внезапный перевод Мстислава из Новгорода, где тот сидел двадцать лет, в Белгород под Киевом был предпринят с одной целью – облегчить Мстиславу доступ к киевскому столу после смерти отца. Именно так вполне справедливо понял дело, как мы видели, немедленно взбунтовавшийся и вскоре (в 1123 г.) погибший Ярослав Святополчич. Как понять действия Мономаха? Почему в 1093 г. он, вопреки воле отца, предпочел путь династического легитимизма, а в 1117 г., наоборот, следуя по стопам своего отца, сам пошел против любечского порядка, с таким трудом выстроенного им самим? Чтобы дать ответ на этот вопрос, надо попытаться глубже вникнуть в замысел Мономаха в 1117 г., а он, похоже, был отнюдь не вполне понятен даже его современникам.
Некоторые скрытые до поры стороны плана Владимира Всеволодовича прояснились только после того, как вступила в действие вторая его часть. По смерти киевского князя Мстислава Владимировича (1125–1132) киевский стол, вполне в рамках династического легитимизма, перешел к его следующему по старшинству брату Ярополку. И тут произошло неожиданное для многих. Первым шагом Ярополка Владимировича в качестве киевского князя стала акция, копировавшая акцию Мономаха в 1117 г.: новгородский князь Всеволод Мстиславич был переведен ближе к Киеву, в Переяславль, причем сделано это было в силу договора, заключенного между Мстиславом и Ярополком еще при жизни их отца и по настоянию последнего [269] . Итак, Мономах хотел не просто передать Киев своему старшему сыну в обход генеалогически старейшего племянника, а сверх того еще и оставить столицу Руси в руках старшего Мстиславича в обход своих младших сыновей от второго брака – Юрия Долгорукого и Андрея [270] . Подобно Ярославу Святополчичу в 1117 г., именно так поняли дело Юрий и Андрей Владимировичи в 1132 г.: «И рече Гюрги и Андреи: се Яропълк, брат наю (наш. – А. Н), по смерти своей хощет дати Кыев Всеволоду, братану (племяннику. – А. Н.) своему; и вышниста и (его. – А. Н.) ис Переяславля» [271] .
269
ПСРЛ 1. Стб. 294–295; 2. Стб. 301.
270
О происхождении Юрия, Романа (к 1132 г. уже умершего) и Андрея Владимировичей от второго брака Владимира Мономаха см.: Назаренко 1993а. С. 65–70; он же 2001а. С. 585–608; Кучкин 1999. С. 50–82.
271
НПЛ. С. 22.
Однако даже и теперь нельзя было сказать, что суть династической реформы, задуманной Владимиром Мономахом, прояснилась вполне. Чего добивался Мономах? Радикальной ломки традиционного порядка престолонаследия путем замены сеньората примогенитурой, то есть наследованием от отца к старшему сыну, минуя дядей последнего? Или имелось в виду другое: буквальное следование любечским соглашениям грозило со временем привести к хаосу в результате неумеренного возрастания числа отчичей Киева. И Мономах, несомненно, предвидя это, стремился не обрушить им же созданный любечский строй, а спасти его ценой исключения из киевского столонаследия не только Святополчичей, но и младших членов собственного семейства?
Династическая цепочка Владимир Мономах – Мстислав Владимирович – Всеволод Мстиславич дает известные основания предполагать первую из названных возможностей. Ярополк Владимирович мог быть включен в эту цепочку в качестве промежуточного звена для большей верности реформы, угрозы которой с его стороны в принципе не было никакой вследствие его бездетности (к 1117 г. Ярополку было уже около тридцати пяти лет, и это обстоятельство, надо думать, выяснилось с достаточной определенностью). В то же время Вячеслав, следующий по старшинству после Ярополка среди Владимировичей, имевший по меньшей мере одного сына [272] , похоже, исключался из числа киевских столонаследников по плану Мономаха.
272
Михаил Вячеславич умер при жизни отца, в 1129 г. (ПСРЛ 2. Стб. 293; 6638 г. в «Ипатьевской летописи» – ультрамартовский: Бережков 1963. С. 134), уже взрослым человеком, если Роман, «Вячеславль внук», получивший в 1164 г. Василев (ПСРЛ 2. Стб. 525; Бережков 1963. С. 176), был именно его сыном.
И все же более вероятной нам представляется вторая возможность – что Владимир Мономах хотел модифицировать любечский порядок, не разрушая его в корне. В самом деле, в 1132 г., когда Юрий Долгорукий согнал с переяславского стола Всеволода, только что посаженного там Ярополком, последний вывел Юрия из Переяславля «хрестьнаго ради целованья» и посадил там следующего по старшинству Мстиславича – Изяслава [273] . Ясно, что речь идет о том же «хрестьном целованье», которое упоминается несколькими строками выше и скрепляло договор между Мстиславом и Ярополком о передаче Переяславля Всеволоду Следовательно, заменяя на переяславском столе Всеволода на Изяслава, Ярополк пытался остаться в рамках договора с покойным старшим братом, и преемником Всеволода в Переяславле (а значит, и в Киеве) мыслился не его сын Владимир, а брат Изяслав Мстиславич.
273
ПСРЛ 1. Стб. 301–302; 2. Стб. 295.