Другая другая Россия
Шрифт:
— Л., я не ваша клиентка — может, вы перестанете мне так сиять?
— Прошу прощения, но я вам не сияю. Внешность производит такое впечатление, но оно обманчиво. Давай на «ты».
— Мы перейдем с вами на «ты», когда вы начнете вести себя естественней… Вы считаете себя красивым?
— Я считаю себя чуть лучше других.
— Внешне или внутренне?
— Внутренне больше, чем внешне. На двадцать процентов лучше, чем среднестатистический человек.
— А что такого ценного у вас внутри?
— Когда женщина заказывает танцора в увольнение, он может просто
— Вы отказываете в романтических вечерах из-за этих своих двадцати процентов?
— Каждый человек достоин другого, бомж достоин олигарха, и не факт, что наоборот. О внутреннем нужно судить по поступкам. Но лучше сначала принять человека за хорошего, а остальное само приложится. Хотя я достаточно в людях разочаровывался.
— А в себе вы не разочаровывались? Расскажите…
— Хорошо… Когда я только начал учиться, я устроился на хорошую работу. Но я был далек от совершенства и не справился с обязанностями, которые на меня возложили. Не осилил. Меня не увольняли, но, видя, что я торможу работу компании, я сам ушел…
— Но вы никому не причинили вреда.
— Себе самому.
— А еще?
— Я пью, курю, вру… Ну, хорошо. Два года назад я расстался с девушкой. У нее были недостатки, которые перестали меня устраивать. Я надеялся их принять, но не смог.
— Вы все приводите такие примеры, которые легко кроются благими намерениями. Вы так себя любите, что боитесь отойти от образа идеального себя?
— Знаешь, я отслужил в армии, это мой уголок в душе, и я в него никого не пущу. Я знаю, что такое разочарование… Что такое боль…
— Физическая?
— И душевная тоже.
— Наемник.
— Йййй-а н-не на-ем-ник!
— Ну, хорошо… Контрактник… Какая разница?
— Четыре месяца в Югославии. Шесть — в Крыму. Я ценю людей и уважаю их доверие!
— Даже тех, которых вы убивали?
— Не! Важно! Что! Я! Делал!.. Мы защищали, мы выводили население. Когда был Крым, мы эвакуировали людей — стариков, женщин, детей, семьи. А у нас — ребята… А за что?
— Жаль, что вы сейчас не можете посмотреть на себя в зеркало. Теперь вы такой естественный!
У Л. пылает лоб. А у корней волос полоска кожи остается белой. Кажется, что ее нарисовали.
— Что вы сделали с Л.? — в кабинет заглядывает менеджер. — Он вышел отсюда — на нем лица нет…
В клубе Л. тоже сливает свои эмоции.
Четвертая ночь
Приехав в клуб, я вначале приглашаю Л. Он заходит ко мне довольный, у него в руках большое яблоко. Наверняка он думает, что произвел на меня впечатление.
— Нам не мешать! — смеясь говорит он в темный коридор и плотно закрывает за собой дверь.
— Кто-нибудь в клубе знает о вашем военном прошлом?
— Н-н-нет…
— И наверняка вы пожалели, что мне рассказали…
— Да, я говорил с вами откровенно. С нами работали психологи, но они работали по шаблону, а вы применили другую схему. Но это же между нами.
— Расскажу. Я не психолог. Я журналист.
— И… И вы об этом напишете?
— Я напишу даже о том, о чем мы с вами сейчас говорим.
— Да… Я понимаю… Но я… Там… Ведь что-то все равно останется между нами? Просто там… надо что-то изменить, и все… — Л. с трудом выпускает слова изо рта. Отвечает только потому, что надо что-то сказать.
— Но вы можете со мной поквитаться. Вы можете прямо сейчас пойти и рассказать всем, что я не психолог. Так будет честнее: у меня ваша тайна, у вас — моя. Только я вашу тайну раскрою. Вы тоже можете. Наверное, меня побьют?
— Бить не будут… Я… Я никому не скажу…
— Что вы опять сделали с Л.? — заглядывает в кабинет менеджер, когда Л. уходит. — У него опять лицо опрокинутое.
В ту ночь у меня было еще три «клиента». Они не знали, что я — журналист. Я не хотела быть честной с Л., просто было интересно, как он поступит. Психологический эксперимент.
Пятая ночь
У Н. на голове колпак. Он сидит напротив меня и шлет эсэмэски. Он сразу дает мне понять, что ему некогда и беседа со мной отрывает его от гостей. Я знаю, что Н. входит в число самых продаваемых стриптизеров.
— Не люблю о себе рассказывать. Не привык — редко приходится. Друг познается в беде. А вы мне не друг. Мне двадцать три. Вам хорошо? А у меня все плохо. Все плохо, понимаете? Младшего брата забрали, сидит сейчас в какой-то каталажке, а я тут и ничем не могу ему помочь… Я боюсь того, что может с ним произойти, и того, что сейчас происходит. Это брат мой! Младший! Больше никого у меня нет… Моя кровь родная… И у меня начинается истерика! Меня колбасит!.. Однажды его побили — несколько человек. А я пришел не вовремя. А так пустил бы в ход все, что под руку попалось… Я! Умею! Контролировать! Свои! Эмоции! И вы мне ничем не можете помочь… Я сойду с ума. Он спокойный, мой брат. Живет один, с питбулем. Я ему подарил. Хотел, чтобы у него был и друг, и защитник. Потому что я уехал в Москву. Он остался один. Где родители? Они — алкоголики, лишенные родительских прав. Отец уже умер, замерз где-то… Нет, он не часто становился агрессивным. Иногда… Я плакал… Мне неприятно сейчас об этом говорить. Я был слабым, но меня закалила жизнь. Знаете, я был такой добрый. И я всегда обижался, что меня не воспринимают всерьез, — такой я был веселый. Но я не хотел, чтобы в школе видели, как у меня плохо внутри. А приходил домой и становился другим. Можно я присяду к вам?
— Поэтому вы до сих пор носите колпак?
— Что? Шапку? Это имидж. Могу снять… Мне всегда везло на умных девушек…
— И что их в вас привлекало?
— Внешность… Но я не люблю так разговаривать. Вы меня такими вопросами сбиваете. А вы думаете, вы красивая?
— Да.
— Ничего подобного! Что у вас за прическа? А-ля ведьма, да? Почему именно такая? А что за одежда? Это что, ваше настроение? И помада у вас дурацкая. Да-да-да! Вы некрасивая.