Другая история русского искусства
Шрифт:
Стоит сказать несколько слов о внутренней эволюции еще одного художника, выросшего из эстетики натуральной школы, сохранившего философию анекдота (и даже доведшего ее до совершенства) и при этом одним из первых пришедшего к новой живописи, к свободной технике, к пленэру. Это Владимир Маковский.
Маковский начинает с сюжетов в духе Перова (это не только уже упоминавшаяся картина «В приемной у доктора», но и «Любители соловьев»), но довольно быстро выходит за пределы перовского мирного юмора. Отчасти это связано с исчезновением идиллических сельско-усадебных сюжетов; мир Маковского — это мир большого города.
У Маковского обнаруживается собственная философия жизни,
Есть своя гармония и в мире бедных. Сюжеты картин «Свидание» (1883, ГТГ), «На бульваре» (1887, ГТГ), описывающие мир перовской деревни, переселившейся в город, трактуются Маковским абсолютно спокойно и невозмутимо. И дело не только в принципиальной невозможности трагедии в мире анекдота, о которой уже шла речь; для Маковского это уже даже не анекдот — это именно идиллия, часть естественного положения вещей.
Эти миры — богатых и бедных — иногда соприкасаются; вот именно здесь и возникает анекдот. У Маковского есть свой театр церемоний в духе Федотова. Примером такого театра может служить «Посещение бедных» (1874, ГТГ). Маковский, конечно, не верит в «подлинное» благородство, в возвышенные чувства, в искреннюю филантропию. Но в естественной человеческой низости, прикрытой высокими словами и даже высокими делами, для него нет никакой проблемы, тем более драмы. Конечно, приход богатой барыни-благотворительницы в сопровождении дворецкого в бедную семью — проявление бесцеремонности, порожденной глупостью и тщеславием, но не мелодраматическое в силу своей унизительности, как в перовском «Приезде гувернантки», а скорее забавное, смешное. Причем смешны у Маковского не только богатые, но и бедные, привычно принимающие предназначенные им роли «несчастных» в заранее известном всем участникам благотворительном спектакле: отец семейства в глубине комнаты торопливо переодевается перед выходом на сцену, но его присутствие, собственно, и не нужно — спектакль уже идет и даже близок к концу.
Театр у Маковского сложнее, чем у Федотова; его амплуа более многочисленны. Поздняя картина «Идеалист-практик и материалист-теоретик» (1900, ГРМ) — очень своеобразное выражение его философии. Материалист-теоретик — это, очевидно, повар; человек практической профессии, но не чуждый возвышенных устремлений, любитель каких-нибудь «этаких» теорий, жаждущий духовного благородства. Идеалист-практик — его гость, готовый рассуждать на возвышенные темы сколько угодно (это его профессия наподобие адвокатской практики), лишь бы его при этом угощали — поили чаем с плюшками. Естественно, бескорыстный поклонник теорий толст, как Пантагрюэль, а профессиональный специалист по идеализму худ, как Панург, и, очевидно, всегда хочет есть; это добавляет комизма ситуации. Это своеобразная вариация на тему «Мешанин во дворянстве» (материалист в идеализме).
В этом смысле очень любопытна начатая еще в 1875 году и потому вполне идиллическая «Вечеринка» (1875–1897, ГТГ); один из шедевров Маковского (может быть, наиболее полное воплощение его философии жизни); сюжет, трактующий «революцию» — как и охоту, и войну — как пространство разговоров и эффектных жестов. Здесь есть простодушные слушатели и начинающие солисты (в данном случае солистка); ситуация концерта с концертным номером и аплодисментами (а также с артистическим соперничеством и завистью) совершенно очевидна. Никаких «идей» в мире Маковского нет и быть не может; революционная «идейность», как и философский «идеализм» в картине с поваром, — лишь способ завоевать влияние, а затем в случае успеха превратить эту «идейность» в профессию [552] . Имеет значение, как в любом концерте, скорее внешность солистки (порождающая — с точки зрения Маковского — «харизму» лучше любых идей); успех идет рядом с кудрявой молодостью и красотой. «Идейная вечеринка» для легкомысленной молодежи (не озабоченной никакими высокими проблемами) — еще и способ сбежать на вечер из дома, научиться курить или целоваться где-нибудь в уголке. Может быть, для кого-нибудь из мужчин постарше — подпоить немолодую девушку в очках («синего чулка»). Для стариков — это просто способ интересно провести время, спастись от скуки, поговорить, поспорить.
552
То есть неважно, кто из героев идеалист, а кто материалист: они могут поменяться идеологиями, но характер сцены от этого не изменится. Важен не характер идей, а характер людей. Важно, кто хитер, а кто глуп.
Люди счастливы, когда не выходят за пределы этой предустановленной гармонии, естественной жизни, национальной традиции — в том числе за пределы невинных разговоров о деньгах или о революции. «Крах банка» (1881, ГТГ) и некоторые сюжеты, связанные с практической революционной деятельностью («Осужденный» и «Оправданная»), показывают тех же самых старосветских помещиков, вообще обывателей разного пола, возраста и социального статуса, легкомысленно вышедших за пределы своего привычного, обжитого, уютного анекдотического мирка; искушенных «чужим миром» другой эпохи, миром больших денег, настоящей истории, радикальных идей — и наказанных за это.
Вообще Маковский — если искать ему какие-то соответствия в более раннем искусстве — близок скорее не к Федотову, а к карикатуристам 1846 года (Неваховичу и Степанову). Экспрессии в нем намного меньше, а профессионализма намного больше, но философия жизни — примерно та же. Мир состоит из дураков и жуликов: так могут быть прочитаны многие — не все, конечно — сюжеты Маковского. Дураки-вкладчики поверили жуликам-банкирам — потеряли деньги. Дура-девушка поверила жулику-соблазнителю — осталась с ребенком. Дурак-материалист поверил жулику-идеалисту — потратился на угощение.
Может быть, именно этим отсутствием какого бы то ни было сочувствия к своим героям (и жертвам собственной глупости, и жертвам обстоятельств), этой постоянной насмешкой с оттенком цинизма объясняется антипатия к Маковскому у таких далеких от традиционного передвижнического морализаторства авторов, как Бенуа и Врангель. Врангель называет его «куплетистом» и пишет о нем: «Маковский, подобно Лейкину, не проникает в душу маленького человека, не любит, как Достоевский и Чехов, бедных и хмурых людей, а только рассказывает анекдоты из их жизни» [553] . Бенуа пишет, что Маковский обладал лишь «презрительной вечной улыбочкой очень самодовольного, в сущности, равнодушного человека» [554] .
553
Врангель Н. Н. Обзор Русского музея императора Александра III. СПб., 1907. С. 50.
554
Бенуа А. Н. История русской живописи в XIX веке. М., 1995. С. 292.
Если говорить о стиле, то у Маковского постепенно меняется техника живописи, становится более широкой и свободной, лишенной перовской сухости и тщательности — и более пленэрной, если говорить о выборе мотивов. Его «Варят варенье» (1876, ГТГ) — не просто старосветская идиллия, но и один из первых шедевров русского пленэра. Действие, вынесенное в сад, сцена, залитая солнечным светом, фигуры, данные в контражуре, с очень сильными рефлексами, — полностью выходят за границы стилистики перовской «натуральной школы».
Здесь может быть упомянуто и «Освящение гермы» (1874, ГТГ) Бронникова — сюжет античного религиозного быта, мирный и с оттенком юмора (сюжет из жизни античных обывателей, может быть, даже в духе Маковского); но интереснее здесь появление солнца — отсутствовавшего в «Гимне пифагорейцев» 1869 года. Эффекты пленэра возникают у Бронникова почти одновременно с Семирадским, однако у Бронникова это более тонкие и сложные эффекты.
Это принципиально новая идиллия — рожденная освещением, рефлексами, пейзажным решением, а не характером сюжета.