Другой Холмс. Часть вторая. Норвудское дело

Бочковский Евгений

В смелости своего предположения Дэни быстро убедился по округлившимся глазам мистера Харриса. После чего главный редактор, смиренно скрестив руки на животе, разъяснил ему, что самое большее, что мисс Марпл позволила за всю жизнь мужчинам, это подержать клубок ниток во время вязания. И то такой чести удостаивались лишь особенные мужчины, можно сказать, интеллектуальная элита мужской половины тогдашней Британии. А именно в клубок, как в спасательный круг, вцеплялись утопающие в собственной незадачливости лучшие полицейские Скотланд-Ярда. Для всякого такого инспектора, в чью сторону мисс Марпл протягивала то ли жилистую руку для помощи, то ли энергичную ногу для пинка, этот ритуал с клубком был тем "самым темным часом перед рассветом", моментом кульминации депрессии от безуспешных потуг, когда он, явившись с набухшими от слез глазами, падал в кресло напротив нее и хватал с ее острых как

колья забора коленей пряжу с единственной мыслью, во сколько раз придется сложить нить, чтобы удавка прочностью сгодилась для суицида. В этот момент старушка, поправив съехавший к носу чепец, меланхолично выбубнивала белыми с рябыми пятнышками губами имя убийцы, после чего бравый инспектор под воздействием сложной смеси чувств – от мистического ужаса и преклонения перед ее даром до отвращения к собственной никчемности – терял остатки рассудка и с воем ослепшего от безумия лося убегал прочь. Каждый убийца рыдал от счастья, что его преступление раскрыла именно она. Каждый полицейский делал то же самое и тоже от счастья, что ему довелось присутствовать при историческом событии. Так и рыдали, встав перед ней на колени, обнявшись и не стесняясь своих слез, обагривший свои руки кровью злодей и страж закона. Любовь – единственный не извращенный путь к откровению. Так стоит ли удивляться, что благоговение перед мисс Марпл сближало до родства пусть и ненадолго преступление и правосудие? Дэни пришлось поверить мистеру Харрису на слово, что удивляться не стоит.

Естественно, было бы слишком неразумно допустить подобное сближение в суде. Из опасений, что присутствие мисс Марпл в Олд-Бэйли спровоцирует похожие сцены откровенности и там, и вслед за обвиняемым понуждаемые особым всевидящим взором старушки начнут каяться в тайных грехах присяжные, юристы состязающихся сторон и даже судья, представители полиции не только не решились хоть однажды привлечь ее к процессу, но и вынуждены были помалкивать о том, сколь многим обязано ей следствие. Осечка случилась лишь один раз, когда в самый разгар судебных слушаний мисс Марпл все ж таки оказалась среди публики. Плохо знавшая Лондон она отбилась от рук одной из своих многочисленных племянниц, заблудилась и уставшая забрела в Олд-Бэйли, даже не взглянув на вывеску, с тем лишь, чтобы перевести дух и остудить натруженные ноги. Там она тихонько примостилась на самую дальнюю пустующую скамью и уже было извлекла из торбы свое вечно незаконченное вязание, как вдруг один только ее вид привел судью в такое возбужденное состояние, что он, прервав заседание и выбрав из зала десяток добровольцев, тотчас отправился с ними на один небольшой остров и там уже со своей жаждой кары и покаяния разошелся вовсю.

В качестве продолжения редактор предложил ошарашенному Дэни попробовать поставить себя на место мисс Марпл и подумать, нужна ли после таких актов… (в этом месте мистер Харрис запнулся, не подобрав подходящего слова), одним словом, после всего того, что она проделывала с мужчинами, могла ли вызвать ее интерес такая смехотворная фигня как секс?! Только не надо всей этой чуши про партнерство в любви, про танец равных и прочее. Секс – это всегда доминирование, стремление подавить чужую волю. Отсутствие насилия и видимая нежность между влюбленными только подтверждают безграничность такой власти, раз смирение одного достигнуто без грубой силы со стороны другого. Но для того, чтобы возникло это самое стремление к власти, необходимо, по мысли мистера Харриса, чтобы другая сторона обладала хоть какой-то волей, ресурсом к сопротивлению. Дабы было что ломать и преодолевать. Если же силы слишком неравны…никто еще не рехнулся до такой степени, чтобы прогонять через мясорубку воду или суфле.

– Представить себе рядом с нею мужчину…, – не найдя подходящего эпитета для такой сцены, мистер Харрис за неимением неба обратил взгляд к потолку. – Как вы думаете, стал бы Эйнштейн обсуждать теорию относительности со своей морской свинкой в качестве последней проверки на предмет возможных слабых мест перед тем, как объявить о ней в научном мире?

– А она у него была? – спросил обескураженный вопросом Дэни, уже не зная, откуда ждать подвоха.

– Не только была, но и принесла ему всемирную известность, юноша!

– Свинка?!

– Теория!!!

– Про теорию я слышал.

– Слава Богу! – простонал мистер Харрис и потрогал свой лоб. – Умоляю, забудьте о ней как можно скорей. Как и о свинке. Была или нет, в любом случае, по причине колоссальных различий во взглядах на жизнь, вкусах и интеллекте это так же невозможно, как и отношения мисс Марпл с мужчинами, превращавшимися рядом с нею в ничто. Разница лишь в том, что в ее примере разрыв куда больше.

Дэни

при его небогатом опыте знакомств со старыми девами был вынужден признать, что, коль дело обстоит именно так, внук отпадает. Даже если бы это совершенное творение каким-то чудесным образом произвело на свет потомство (один такой пример известен), в его число никак не смог бы затесаться проходимец, который спустя полвека принялся бы вымогать деньги, втюхивая почтенному издательству, коим теперь несомненно является "Финчли-ньюс", явную фальшивку.

– По той же причине с вашего позволения я не стану тратить время и на письмо от правнучки патера Брауна, – добавил мистер Харрис, зашвырнув в угол сразу два конверта, а у Дэни, снявшему из-за многочисленных трещин в стеклах свои розовые очки, хватило благоразумия не спрашивать, кто это.

– Но вы кое в чем угадали, – подбодрил приунывшего Хьюза главный редактор. – Плод внебрачной связи, так вы выразились? Следующее письмо как раз от такого фрукта.

Особенность отношения Дэни к профессии заключалась в том, что он сторонился слишком легких и общедоступных путей. Журналистика – таинство, которое нельзя осквернять подобным отношением, тем более, если это сулит выгоду. Подобно альпинисту, чурающемуся встреч с туристами, журналист должен избегать троп дилетантов. По этой причине, если бы в то время уже существовал интернет, Дэни со стоицизмом аскета запретил бы себе такой избитый способ получения информации. Не сказать, чтобы его собственные источники давали ему какое-то преимущество, однако даже он краем уха когда-то читал (или слышал одним глазком, он уже точно не помнит), что чета Мегрэ была бездетной. Поэтому со стороны мистера Харриса было очень своевременным указать на то, что отписавшийся фрукт возник на свет при тех обстоятельствах, когда чету можно было продолжать считать бездетной, а самого комиссара – нет.

Сногсшибательными подробностями о приключениях великого отца за скромную плату готов был поделиться внебрачный сын комиссара Мегрэ, зачатый, по его признанию, знаменитым сыщиком ввиду колоссальной занятости прямо при исполнении служебных обязанностей, а именно, в подвале отеля "Маджестик" в шкафу под номером восемьдесят девять.

– Любопытно, что ему настолько подробно известны обстоятельства своего, так сказать, жизненного старта, – отметил мистер Харрис. На что Дэни не без смущения отозвался, что, мол, и в самом деле любопытно.

– И этот номер, – хмыкнул мистер Харрис. – Парень оказался с юмором.

– А что с ним? – спросил Дэни, ощутив холодок под ложечкой, и добавил уже больше по привычке: – Я про номер.

– Это и в самом деле занятно, – улыбнулся мистер Харрис такой счастливой улыбкой, будто его одарили лучшей шуткой за всю жизнь. – Невежество – любимое лакомство чужого остроумия, в который уже раз убеждаюсь в этом. В данном случае мое невежество вынудило меня поинтересоваться, и я не пожалел, так что и вам советую. Вовсе необязательно читать целиком роман. Вы же не читатель. Только начало [В дебюте романа Сименона "В подвалах отеля "Мажестик"" в шкафу под номером восемьдесят девять было обнаружено тело задушенной женщины – Прим. ред.]. А пока прошу вас поверить мне на слово, что и это, – мистер Харрис двумя пухлыми пальчиками изящно подцепил конверт за самый уголок, – придется отправить по тому же адресу.

В сравнении с тем, как скоро Дэни ощутил опустошение, шарики сдуваются целую вечность. Блистательные надежды обернулись глумлением насмешников. Редакция подверглась массированной атаке, по сути дела, изощренной травле исполненных сарказма любителей розыгрышей, и в этом выразилось подлинное отношение публики к триумфу "Финчли-ньюс", к его, Дэни, триумфу, тогда как он об этом отношении даже не догадывался. Вся его гордость, так эффектно оттененная скромным, исполненным подлинного достоинства поведением, теперь выглядела нестерпимо нелепой. Феерический конфуз оглушил его, и он покорно, не находя в себе смелости прекратить пытку, вдыхал его тяжелый смрад.

Но уязвление все же не могло сравниться со страхом за дальнейшую судьбу его детища. Такой тревоги за "своего Холмса" он не испытывал даже тогда, когда непроницаемая физиономия Питера Лестрейда не сулила ничего хорошего. Какое уж тут продолжение! Мистера Харриса вряд ли соблазнишь ролью самого расписного клоуна в этом цирке, конечно же, еще до их разговора он успел пожалеть, что поддался настырности зеленого Дэни, и уже принял решение свернуть, от греха подальше, затею с дневниками, только зачем-то решил сначала поиздеваться над ним. Ясное дело, зачем. Трудно удержаться от мести после унижения, какое, несомненно, доставило главному редактору чтение всех этих издевок. Такое, что он даже постеснялся в нем признаться, милостиво пропустив Дэни вперед себя.