Другой путь. Трилогия
Шрифт:
– Захар, неужели непонятно?! – Меня раздражало, когда приходилось объяснять очевидное неглупому человеку. – Что ты знаешь о химии? О медицине? О промышленном дизайне? О микроэлектронике? О ядерной физике, о генной инженерии, о космонавтике? Как мы сможем оценить, что одно исследование – полезно, нужно и перспективно, а второе – бестолково, затратно и служит для отмывания денег?!
Я на самом деле не понимал многих вещей.
– Представь себе, накопили мы море денег, вся экономика Штатов, а значит, и большей части мира работает на нас с тобой, а мы эти деньги зафигачиваем в наши, российские НИИ? И при этом ни черта не понимаем в предмете? Чтобы ты сделал, будучи директором такого
Захар прошелся по офису, почесал затылок и весело ответил:
– Я бы придумал тысячу всяких дурацких, псевдонаучных тем с миллионом обещаний! Под каждую получил бы соответствующий грант и через пару лет вышел бы на пенсию миллионером и всемирной знаменитостью.
– Вот ровно так и будет, – посулил я. – Не только здесь люди научились втирать очки. На Родине водятся умельцы ничуть не хуже. А то и лучше. Вспомни дело узбекских хлопкоробов! Они же едва не двадцать процентов своей экономики на бумаге рисовали. И получали за это вполне реальные доходы. Здесь будет то же самое. Как только им станет понятно, что инвесторы ни ухом, ни рылом в теме – будет ровно то, что ты описал. И наши с тобой потуги канут в небытие.
– Однако, я както об этом не успел подумать, – стушевался Захар. – Мне казалось – будут деньги, и ты сможешь их направить туда, где будет выгоднее всего?
Я даже беззвучно рассмеялся.
– Захар, посмотри назад. Представь, что ты в шестьдесят первом. Расскажи тамошнему химику, что такое фуллерен! И попроси воспроизвести. Насколько понятным будет твое объяснение, чтобы он серьезно задумался о вопросе?
– А что это такое – фуллерен?
– Не знаю, – просто ответил я. – Используется в аккумуляторах, лекарствах. Но что это – бей меня лопатой, я сказать не смогу! Понял мысль?
– Не, ну давай, тогда, думать о том, в чем мы чтото понимаем?
Мне стало смешно. Потому что ято точно знал, что единственное, в чем Майцев чтото понимает – это насущная задача: “как снять телочку”. А все остальное, в чем он мнил себя специалистом – на самом деле безнадежно устарело еще в тот момент, когда он начинал писать по этой теме курсовую работу. Я был таким же.
– В томто и дело, что ничего. Мы с тобой дилетанты широкого профиля. Имеем представление о многом и не имеем знаний ни о чем. Просто потому что не успели. Потому что щенки. И теперь два щенка начнут раскидываться деньгами! Надолго нас с тобой хватит?
Захар поднялся из кресла и направился к бару, в котором хранились наши алкогольные запасы.
– Без поллитры не разобраться, – посетовал он мне.
После первых пятидесяти грамм он резонно заметил:
– Вряд ли Лаврений Берия досконально разбирался в цепных ядерных реакциях! Но както же у него получалось отделять зерна от плевел?
– Нам нужна прокладка! – удивительно, но такое простое решение раньше не приходило мне в голову. – Нам нужен институт, фонд, не знаю, как это назовут. В общем организация вроде патентного бюро, которая сможет оценить перспективность того или иного предложенного исследования!
Захар невесело усмехнулся:
– А кто будет контролировать контролеров?
– Независимый институт… Понимаешь, Зак, я не сомневаюсь, что смогу обеспечить любые исследования деньгами – это сущая ерунда. В ближайшие годы будет так много возможностей, что здесь нет места опасениям. Но то, как мы станем тратить эти доходы – это важно! Мы можем потратить триллион долларов на разработку фотонного двигателя для космического корабля и через десять лет остаться ни с чем. Потому что потом выяснится, что он принципиально невозможен. Мне это не нужно. Мне нужно, чтобы с моей страной считались, чтобы у моих правнуков была возможность говорить в любом городе мира на русском
– Идеалист ты, Серый, – усмехнулся Майцев. – Но твой посыл, я, кажется, понял. Ты думаешь, нам нужен ктото еще?
– Твой папаша – обязательно. Еще, наверное, стоит переговорить с Изотовым – пусть придумывает, кто будет воплощать его замыслы. Мы вдвоем не всесильны. К Павлову, Кручине и всяким остальным Шелепиным лезть теперь не стоит – они слишком сильно привыкли руководить. Но я готов сожрать собственные тапки, что они еще меньше имеют понятие, чем и как им руководить. Несколько человек, что мы с тобой нашли здесь – Фрэнк, Том Снайл, Маккой – они будут работать, пока будут понимать свою задачу. Теорем вроде “иди не знаю куда, принеси хрен знает что” – они решать не станут. И пока мы будем им платить.
В конечном итоге мы договорились, что в этот раз едем в СССР вместе. Едем как представители фонда, который весьма заинтересован в научных разработках советских институтов.
Еще через неделю приехал Том Снайл, и ему я с легким сердцем поручил руководство фондом. Он был волен набирать персонал, разработать документацию и решить еще тысячу вопросов, которые всегда кажутся поначалу неочевидными, но всегда оказываются обязательными.
После утомительных переговоров о личном вознаграждении Том развернулся с истинной англосаксонской основательностью: он купил целое здание, разместил в газетах объявления о найме на работу, приобрел оргтехнику. Его помощник – Сэм Фишер, которого он притащил с собой и навязал нам – мотался по стране, как сумасшедший лось: сегодня он был в Бостоне, завтра в Сиэтле, а послезавтра в Далласе покупал билет до Кливленда. Понаблюдав за ними несколько дней, я понял, что мое вмешательство на текущем этапе будет только мешать.
Но внимания потребовал сам Снайл. Както раз он пришел ранним утром и спросил:
– А что у нас с аудиторами?
А у нас ничего не было с аудиторами – бухгалтерию клиентов вели несколько, почти полтора десятка, мелких фирм, переписку с ними вели наши девчонки, фонд только что создался…
– Ничего, – пожал я плечами. – Мы же не американская компания. А на Вануату наши декларации никого не интересуют. Плати ежегодную пошлину и будь хоть самым жирным фондом на свете.
– Так дело не пойдет, – возразил Том. – Если мы рассчитываем заниматься серьезным бизнесом, нам нужны будут аудиторы.
– Что ты предлагаешь?
– KPMG, Deloitte, Price Waterhouse, Сoopers и Lybrand, Ernst и Young? – он с безразличным видом перечислил представителей “Большой пятерки”. – Выбирай. Они все профессиональны и безупречны.
Я улыбнулся – это сейчас их имена безупречны, еще не было скандалов с Enron, WorldCom, Satyam Computer Services. Не было еще сказано замечательных слов по поводу Lehman Brothers: “за уровень кредитной задолженности банка отвечает его менеджмент, а не аудитор”.
PW скоро должны были объединиться с СL и стать крупнейшим аудитором, контролирующим четырех из каждых пяти компаний из списка пятисот крупнейших в мире. Кто контролировал эту частную непубличную английскую контору? Кто держал руку на пульсе крупнейшего бизнеса и знал все схемы, методы и приемы – законные и не очень? Не хотелось мне связываться с этим монстром – если они получат команду “фас”, всем моим хитростям быстро настанет карачун. А в том, что при необходимости они легко организуют нужную нашим врагам утечку информации – я не сомневался ни секунды.