Другой путь. Трилогия

Бондарь Дмитрий Владимирович

– Вот скажите мне, господа американцы, почему все, что у нас делается – все делается отвратительно? – взбеленился вдруг таксист. – Ведь дня не проходит, чтобы я чтото не менял в этом дырявом ведре! Он начал сыпаться еще на площадке в магазине! А стоит почти как “Волга”! Вот почему ваши “Форды” по двадцать лет не ломаются, а наши еще на конвейере хлам?

– Сардж, разве твой “Форд” ни разу не ломался? – обратился ко мне Захар.

– Шутишь, Зак? – в тон ему ответил я. – Из автосервиса не вылезаю! То отзовут – неисправно крепление ремней

безопасности, то тормозная система сбоит, то не заводится. Я бы с удовольствием поменял свой “торэс” на эту … как это называется, шеф?

“Москвич”, будь он проклят! – зло отозвался водитель. – Не, ну такто машина хорошая, салон удобный, чистый. Её бы до ума довести. Движок посильнее, гидроусилитель руля поставить. Знакомый привез из Польши “Трабант” немецкий – вот это убожество. А “Москвич” вполне можно было бы до ума довести. Только стоил бы он как хороший “Мерседес”, но “Мерседесом” при этом еще бы не стал. Так что имеем то, что имеем. Не “Трабант” и то хорошо.

– Всегда приходится выбирать между желаемым и возможным, – философски заметил Захар. – Но любое дело состоит из множества маленьких шагов. И если их не делать, то ничего и не сделается. А вы где так научились разговаривать на английском?

– Я кандидат технических наук, бывший начальник лаборатории. СоюзДорНИИ, – с немалой гордостью пояснил таксист. – В аспирантуре язык учил. Технический, в основном. Переводы там, статьи в ваших журналах.

– Почему русский ученый возит людей на такси?

– Это… Михаил Сергеевич нам хозрасчет и самоокупаемость внедряет повсеместно. А мы выкручиваемся, чтобы ноги не протянуть.

– Что такое хозрасчет и самоокупаемость? – переспросил Захар.

– Это социализм с человеческим лицом, – непонятно ответил водитель. И добавил порусски: – Будто раньше он был с рыбьим?!

– Не понял я, – повернулся ко мне Майцев.

– Семья у меня большая, приходится подрабатывать, – придумал оправдание таксист. – Жене нужно шубу из соболя и кольцо с бриллиантом, сыну новую машину. Дочь замуж собралась, тоже нужно подарки купить. Понимаете, товарищи буржуины?

– Дада, – покивал головой Захар. – Сколько русский таксист должен ездить в Шереметьево и обратно, чтобы купить кольцо с бриллиантом в один карат?

– Да вот к вечеру уже и наберу нужную сумму, – усмехнулся водитель.

– В России очень дешево стоят бриллианты, Сардж, – сделал моментальный вывод Захар, играя роль недалекого прощелыги. – Если простой водитель за один день может приобрести жене кольцо с камнем. Давайка делать здесь алмазный бизнес?

– Ненене, – услышав его, отказался от своих слов водитель. – Вы неверно меня поняли. Я целую неделю копил!

Понятно было, что хочется ему выглядеть достойно в наших глазах, а может быть, боялся проверки, но врал он достаточно неуклюже. Всем доволен, все нравится – со слышимым зубовным скрежетом почемуто. Тричетыре года назад люди были куда более искренни. Или мне так казалось?

Спустя час мы стояли перед дверью в квартиру Изотова.

Звонок

отозвался знакомой трелью, но дверь в этот раз открыл сам Валентин Аркадьевич.

– Сережа? Захар? Что случилось?

– Добрый день, – мы поздоровались синхронно, словно давно репетировали приветствие.

– Ничего не случилось, приехали погостить, посмотреть, – успокоил пенсионера Захар.

– Проходите, хлопцы, – Изотов настороженно посторонился. – Чай будете пить?

– С великим удовольствием, – опять вместе ответили мы.

– Ладно, тогда идемте на кухню, а то Юлькато моя к родителям на Новый год уехала, так что я здесь один хозяйничаю, сервировать вам стол некому.

Часа через два, когда мы поведали Изотову о своих достижениях, наслушались текущих новостей и буквально под горлышко наполнились чаем, я, наконец, не выдержал:

– Валентин Аркадьевич, мы ведь не просто так приехали.

– Да понял я, – ответил Изотов. – И в чем же дело?

– Помните наш разговор о том, какую экономику следовало бы развивать в России? В общем, у нас возникло несколько вопросов, которые не нашли очевидных решений.

– Нет мне покоя ни в старости, ни по смерти не будет, – посетовал Изотов. – Так что там у вас?

Я посмотрел на Захара – он всегда лучше умел формулировать и понятнее объяснять.

– Самое сложное, пожалуй, это определить перспективность тех или иных разработок наших ученых. Если две лаборатории в институте работают над разными темами – какая из них более достойна нашего участия, если ни я, ни Серый в их темах вообще ничего не понимаем? Кого поддержать, а кого перенаправить на другое? Где взять технологическую базу для опытного производства? Конечно, Серый может чтото подсказать о тех направлениях, о которых чтото слышал…

– Стойстойстой, – замахал руками Изотов. – Насколько я понял, вы не желаете выделять деньги на тупиковые исследования? Вам хочется, чтобы капиталы тратились с максимальной эффективностью? Чтобы вложенный доллар возвращался пятью?

– Ну, в общем, да, – согласился Захар. – Первая трудность, наверное, в этом. Вот представьте: в стране десяток институтов, исследующих антибиотики. Гдето темы пересекаются, гдето взаимоисключаются, какието нужные вообще не поднимаются, а другие устарели еще позавчера, но до сих пор по ним ведутся исследования. Как быть?

Изотов задумался. Слышно было, как он изредка прихлебывает чай и гдето у соседей надрывается телевизор. Мы с Захаром молчали, ожидая совета.

– Думаю так, – минут через десять вдруг сказал Валентин Аркадьевич. – Человеческая деятельность очень обширна и многогранна. Знать всё невозможно. Давайте представим, что у нас появился инструмент определения будущей коммерческой эффективности. И из какихто десяти научных тем, что предлагается профинансировать, мы видим безусловную привлекательность одной, болееменее практическую ценность еще трех и непонятное будущее у оставшихся шести. Кому нужно дать деньги?