Другой
Шрифт:
— У Шевчука нет плохих песен, — возразил я.
— У всех есть плохие песни… Но если хочешь, я к ней вернусь.
— Да ладно…
А потом, нам пела Агузарова, песню "Старый отель". Игорь сделал чуть громче, откинулся в кресле, выключил свет, как и прежде, заложил руки за голову.
Телефон опять завибрировал, вынул из кармана, посмотрел на номер, положил в бардачок, с силой хлопнул крышкой. И где он надыбал этот рингтон? Эта песня и раньше не нравилась, а теперь… Да заткнись уже! "Знаю, скоро тебя потеряю…" Антон — смени пластинку, — когда это было? Он давно уже все потерял! — а теперь, и я…
После первого звонка, Игорь ничего не спросил, после третьего не выдержал:
— Кто это, такой настырный?
— Руссо, — говорю.
— Он же умер?
— Дождешься от него.
Мобилка не унималась; я открыл бардачок, достал ее, положил на ногу.
— Это Маша, — говорю. — Помнишь Машу? Там… в ресторане…
— Помню конечно… Почему бы мне, не помнить, Машу? — сказал Игорь. — Поговори с ней…
— Я женюсь на ее сестре.
— А ты хочешь?
— Нет.
— А эту Машу, ты?..
— Да, — говорю. — Да. Я даже, сам не знал, насколько — да.
— В таком случае, хочешь совет? — Игорь засмеялся. Я тоже.
— Кажется, знаю, что ты посоветуешь, — говорю. — Если б все было так просто… У них есть брат, — старший. Он мой босс… И он давно видит меня мужем младшей сестры, и она… как оказалось… в общем-то…
Белорус бросил ироничный взгляд: — Хочешь совет?
— Понимаю, конечно… можно, и работу поменять, если припечет, но… Я обещал ему… Я его должник…
— Нет, я все таки вижу, тебе нужен мой совет… — сказал Игорь, все так же иронично улыбаясь.
— Да, даже не в моей честности и принципиальности дело, — говорю ему. — Тут другое…
Игорь посерьезнел, рассматривая меня, задумался. И я изменился в лице, будто опомнился. А ведь, наверное, это не так уж и смешно…
— Если откажусь, он меня убьет, — говорю. — Найдут меня в ванной, забитого до смерти, и поставят диагноз: "переехан трамваем".
— Советую тебе… — сказал он, нарочно затягивая с окончанием.
— А вот это уже интересно, — говорю. — Что ж ты посоветуешь?
— Женись… на Лиде. Потому что, если слово дал, да еще и движение трамваев плохо регулируется… Хоть кто-то, должен быть честным… за нас, за всех. Как сейчас помню: "Давши слово держись, а не давши — крепись!" — догоняя меня кричали они, и бросали в спину камни.
Игорь приподнялся, опять побежал по радиостанциям, динамики зашипели.
Попросил его:
— Оставь эту. — Подпел: "…отпрыск Россия, на мать не похожий: бледный, седой, евроглазый прохожий…"
— Да он, просто, оккупировал эфир, — возмутился Игорь.
— Нормально… Не понимаю людей, которые, переключают Высоцкого или Шевчука… — И опять. — "Мюсье — Ленинград, я влюбился без памяти, в ваши стальные глаза…"
— А, если хочешь серьезно? — Игорь вдруг и сам, даже не посерьезнел — помрачнел, так изменился — встретил бы — не узнал. Глаза почернели. Лицо стало серым. Губы побледнели, ужесточились. — Прав Сергей. Бери, и прямо сейчас езжай к ней! И на все плюнь. Слышишь? Езжай.
— Плевать… Раньше, оно конечно, и плюнуть можно было… А теперь, глотать придется, — говорю. — Сколько б не плевал, рано или поздно начнешь сглатывать.
— Блин, Глеб! — Игорь разозлился. — Откуда, ты такой нумняченный? Какие-то сопли глотать собрался. Ты что, и с собой такой неискренний? Не говори путано, — это плохая привычка. Излагай мысли проще, и проблемы станут простыми, и решатся легко. Ты знаешь — чего хочешь. И у тебя есть выбор. А теперь наложи одно на другое. Как бы там ни было, все чепуха, — пока вы живы… и пока нужны друг-другу. И что бы там кому, не обещал, поверь: твой случай, не тот, когда уже нельзя переиграть.
— Игорь, ну откуда ты знаешь, как там…
— Я знаю, — перебил он.
Как-то резко замолчали, и радио смолкло. Игорь отвернулся, стал смотреть в боковое окно; я опять закурил.
Да, наверное, он знает. Он бы сделал все, чтобы вернуть тот день, когда… Но у него-то, выбора уж точно никакого… Наверное, я его злю. Как, калеку от рождения, злят самоубийцы, наркоманы, пьяницы. Как легко они отрекаются от жизни, — жизни, за которую он(калека), цепляется с таким трудом.
— Мы, не всегда можем поступать так, как нам хочется, — сказал я.
— Опять он это делает, — сказал Игорь, но теперь улыбнулся. — Мы не всегда будем поступать так, как нам не хочется. Мы можем поступать так, как нам хочется или не хочется. Нам не хочется поступать так, как мы можем. Мы не можем поступать так, как можем, потому, что нам не хочется. Блин. Блин. Ты, так ничего и не понял. Не так, это говорится. "Я не еду к Маше, потому, что… за младшей большое приданое, а я хочу быть богатым", или: "Я не еду к ней, потому, что… брат узнает и убьет(хотя конечно не узнает, а даже узнает, — не факт, что убьет), а я хочу быть живым". Вот — как-то так. Мерзко, но честно. Без всяких туманных соплей. Да и вообще… братья, сестры, — смотрю все свои… Ты бы и с ней тоже посоветовался, а-то вот так, трубку не брать….
— Ну, ладно перестань, — говорю. — Ты прям, как Сергей… Как прижал… А, — это он у тебя, наверное, набрался… Ну понятно… Может, ты и прав. Может. Навалилось — понимаешь? Уехать с ней, бросить работу. Знаешь, сколько я наворотил. Сколько труда. Начать с ноля… все с ноля…
— Ну вот и все. Сразу, все понятно.
— Ни хрена не понятно! Еще я обещал — тоже важно. Нельзя вот так: умолять человека, а потом — до свидания!
— Да, что он такого сделал? Жизнь спас?