Друзья и возлюбленные

Троллоп Джоанна

Они ехали в машине в сторону Ричмонда, на встречу с каким-то торговцем.

— Нет, я такого не говорил. Просто мы с Тони поругались…

— Знаю.

Она сидела у себя в комнате и отчетливо слышала, как голос Тони несколько раз чуть не сорвался на крик. Слов она не разобрала, а гордость и отвращение не дали ей приложить ухо к двери или слегка ее приоткрыть. Только один раз Софи услышала, как Тони воскликнул: «Ты же обещал! Обещал!» — и, несмотря на собственные интересы, пожалела его.

— Ты для меня важнее всего, не сомневайся, — сказал ей Фергус. — Но

я вынужден признать, что стою сейчас перед некой дилеммой…

Софи приложила ладонь к животу. Он был совершенно плоский. Месячные должны были начаться позавчера и не начались. Позавчера она поговорила с матерью. Та напомнила, что по закону Софи должна учиться, год уже начался, и директор школы дважды звонил и спрашивал, где ее дочь. Джина пообещала, что через несколько дней Софи вернется к урокам.

— Это не выход, — наставляла ее Мама. — Нельзя пропускать школу из прихоти. Учиться — твой долг.

Софи пересказала их разговор Фергусу, и с тех пор он больше ни разу не спрашивал ее о школе или месячных. Ока покосилась на отца. Вот интересно, он сейчас думает о ее проблемах или озабочен своими? Софи с испугом осознала: вместо ярости, переполнявшей ее при мысли, что отцу куда важнее собственная жизнь, ее лишь охватывает тревога. Если она теперь скажет: «Пап, насчет беременности…», Фергус только напустит на себя озабоченность, пряча за ней внутреннее желание отгородиться от дочкиных бед, а потом практично и жестоко предложит свозить ее к врачу. Софи не хотела к врачу, по крайней мере не сейчас, когда папа так по-взрослому рассержен ее легкомыслием. Почему он не может сосредоточиться на ее чувствах, понять, зачем она переспала с Джорджем и поступила так опрометчиво? Она снова сжала живот, а затем тайком скрестила пальцы на обеих руках.

— Видимо, я должен все тебе рассказать, — хмурясь, проговорил Фергус.

Софи выглянула в окно. Они ехали по широкой дороге, по обеим сторонам которой стояли кирпичные дома с шиферными крышами, местами оптимистично и бестолково разбавленные псевдогеоргианскими дверями, имитацией витража и шершавой штукатуркой.

— Слушаю, — сказала она.

— Попытайся принять мои слова спокойно, как взрослая.

Софи молча подсунула скрещенные пальцы под бедра и вжалась в сиденье.

— Тони — гей.

Она молчала.

— А я — нет.

— Вот как.

— Я, конечно, его люблю, но он любит меня иначе. Поэтому мне с ним трудно. Я не хочу с ним спать.

Софи увидела на крыше одного дома каменную кошку, крадущуюся по черепице за птичкой. Кошка была вылеплена очень плохо и выкрашена в серо-черную полоску — сразу видно, что не настоящая.

— Поэтому ему иногда приходится уезжать. Я прекрасно понимаю, как тяжело Тони, и не хочу лишний раз причинять ему боль. Он говорит, что лучше будет жить со мной по моим правилам, чем с кем-то другим, но неловкие ситуации порой возникают.

Они подъехали к светофору и притормозили. Софи высвободила пальцы и стала сгибать их и разгибать, как будто больше ничто ее не занимало.

— Я пообещал Тони, что поеду с ним в Италию на месяц, а потом начну искать для нас с

тобой квартиру. Мне пришлось нарушить обещание, и он очень расстроился. Конечно, Тони видит, как я к тебе отношусь, но он ведь любит меня. А любить человека и сознавать, что ты для него на втором месте, — очень трудно. Уверен, что ты это понимаешь.

Софи уперлась локтем в спинку сиденья и внимательно посмотрела на отца. Она попыталась представить, каково это — влюбиться в него. Ее взгляд скользил по ровным чертам его лица, по светлым, чуть длинноватым волосам — уже немного редеющим на висках, по шее в расстегнутом воротнике. Затем она посмотрела на его руки, талию и немного худые ноги в хлопчатобумажных брюках и на лодыжки над черными замшевыми туфлями. Софи вспомнила, как гордилась раньше своим папой. Однажды, во время ссоры, она заявила Адаму, что у ее отца по крайней мере есть стиль. И утонченность. Адам чуть не умер от смеха. Он катался по полу, гогоча и раскидывая подушки. «Утонченность! — вопил он. — Утонченность, говоришь?!»

Машина снова тронулась.

— Словом, мне еще многое надо уладить, прежде чем мы с тобой сможем куда-то двигаться. Я имею в виду нашу жизнь вместе.

Софи отвела взгляд и села прямо. Надо же, как странно: сейчас он ждет ее поддержки в отношении незнакомого человека, но ему даже в голову не пришло спросить ее мнение, когда он бросал маму. Софи хотела дождаться знакомой волны гнева, чтобы произнести эти слова вслух, однако ее не последовало. Вместо ярости она почувствовала усталость, скуку и какой-то новый страх, свернувшийся холодным клубком в животе.

— Софи! — Фергус мягко сменил передачу и свернул за угол, чуть не задев мальчика, рассеянно слушающего плейер. — Будь любезна, скажи что-нибудь.

Она потянулась к шее — бус там не было.

— Мне хотелось знать, гей ты или нет.

— Я уже сказал: нет. Откровенно говоря, я не хочу больше жениться, но и один жить не хочу. Я люблю домашнюю жизнь, и наши с Тони взгляды на быт совпадают.

Софи немного помолчала и заметила:

— Но ведь он плакал, умолял тебя о чем-то. Совсем как мама.

Фергус сдавленно произнес:

— Он совершенно не похож на твою мать.

Софи начала теребить узелок голубых бус на запястье.

— Съезди с ним в Италию.

— Я очень благодарен тебе за такое предложение, но это исключено. Ты для меня важнее.

Софи размотала шнурок и стала водить по нему бусы из стороны в сторону.

— Я не хочу брать на себя ответственность. Не хочу, чтобы ты винил меня за ссору с Тони…

— Ты тут ни при чем.

— Еще как при чем.

Фергус заехал в маленький карман для автобусов и остановился.

— Софи…

— У меня куча проблем, — перебила его она. — Мама с Лоренсом, мое будущее и… — Софи не хватило духу упомянуть задержку, — …и еще ты. Я не хочу разбираться с твоими проблемами. Сначала сам разберись с ними, а там видно будет.

— Но я подумал, что ты хочешь другого, — терпеливо сказал Фергус, держа руки на руле и глядя прямо перед собой. — Что я должен все бросить ради тебя. И я бросил.