Друзья и возлюбленные
Шрифт:
— Да я и не собиралась.
Ни отец, ни Тони не знали, как себя с ней вести. Тони был слегка раздражен — видимо, оттого, что чувствовал себя обязанным. Фергус тихо грустил, и Софи наконец поняла: он и в самом деле ее любит и будет скучать. Конечно, это ее тронуло; теперь она сожалела, что так скверно себя вела.
— Я буду приезжать. Ну, по выходным и все такое.
Фергус кивнул.
— Если во Францию не уедешь…
— Не уеду.
— Но ведь твоя мама…
— Есть еще бабушка, — сказала Софи. — И школа. И Хилари, и… — Он умолкла, с ужасом
Он пытался дать ей денег — несколько двадцатифунтовых купюр, свернутых в тонкую трубочку и перевязанных лентой сливового цвета с надписью «Фортнум и Мейсон». У «Фортнума и Мейсона» Тони покупал чай: он был настоящим чайным гурманом.
— Не надо, — отказалась от денег Софи. — Спасибо, но не надо. Честное слово.
Фергус отвез ее на вокзал. Всю дорогу она держалась за живот — привыкла за пять дней. Отец так ни разу и не спросил ее о месячных. Неужели забыл? Она-то не забыла, постоянно об этом думала. Утром Софи чистила зубы в его безукоризненно чистой ванной и прислушивалась к своим ощущениям: вроде бы ее подташнивало. После завтрака стало лучше, но это ее не успокоило — беременных часто перестает тошнить после еды. Так говорилось в инструкции к тесту на беременность, который покупали девочки из ее школы. Еще там была надпись крупными буквами: «Обязательно проконсультируйтесь с врачом». Софи с ужасом думала о больнице. Пожалуй, ей придется туда сходить, а потом уж все рассказать Джине. Или Ви. Или Джорджу. Меньше всего ей хотелось рассказывать Джорджу.
Фергус посадил ее на поезд и дал газету и два журнала.
— Позвони, хорошо?
— Конечно, позвоню!
— Нет, звони часто. Не просто раз в неделю, а каждый день или хотя бы через день. Я хочу знать, как ты живешь.
На прощание папа поцеловал ее в губы — раньше он никогда так не делал. Она стала размышлять, целовал ли он в губы Тони. Фергус стоял на перроне, пока поезд не тронулся, и Софи впервые в жизни увидела его не строгим и решительным, как обычно, а беспомощным — словно и он очутился на обратной стороне событий, перестав быть их виновником.
К своему удивлению, она проспала почти всю дорогу до Уиттингборна и очнулась с затекшей шеей и стыдливым подозрением, что спала с открытым ртом. На перроне весело гомонила целая толпа детишек, которых везли в Бирмингем на выставку. У них были коробочки для завтрака с мультяшками на крышках и маленькие рюкзаки в виде медвежат и тигрят. Посреди толпы стоял черный мальчик с чудесными ясными глазами. Он был чуть выше остальных, и все так и норовили подобраться к нему поближе. На мгновение Софи захотелось уехать с ними — просто попросить какого-нибудь учителя взять ее с собой в это веселое путешествие. Она улыбнулась первой попавшейся учительнице. Та безрадостно улыбнулась в ответ.
— Я, видать, совсем из ума выжила, — сказала она. — У меня своих трое, так я еще с чужими целый день вожусь!
Она постучала себя по голове. Софи опять улыбнулась:
— Удачи!
Она решила пройтись пешком, несмотря на усталость. Ловить такси было глупо, да и вообще водитель
Стеклянная дверь на кухню была открыта, и Джина вывесила клетку с попугайчиком на улицу, вместо корзины с геранью.
— Привет, — поздоровалась Софи с птицей.
Он посмотрел на нее сначала одним глазом, затем другим.
— Бедный мой попугай! Скучно тебе тут?
Она слегка подтолкнула клетку, чтобы звякнул колокольчик. Попугай и глазом не моргнул.
— Прости, не буду надоедать тебе своей заботой.
Софи заглянула на кухню. Там было пусто и чисто, если не считать кружки и утренней почты на столе. Откуда-то — скорее всего из гостиной — доносился мамин голос. Софи вошла, положила сумку на стол и подошла к двери в коридор.
— Мне очень жаль, — говорила Джина. — Я с удовольствием позанималась бы с вашими детьми, но у меня сейчас все так неопределенно, что я решила не брать учеников. Даже не знаю, останусь ли в Уиттингборне…
Софи на цыпочках прошла по коридору и прислонилась к дверному косяку гостиной. Мама, по своему обыкновению, сидела на полу, скрестив ноги и поставив перед собой телефон. Софи кашлянула.
— Мам, — прошептала она.
Джина подняла голову, и ее лицо тут же просияло. Она замахала руками, показывая на телефон.
— Миссис Уитакер? Извините, мне надо бежать! Я обязательно вам позвоню, если у меня появится время для Рэйчел и Эмили. Да, да, конечно. Спасибо. До свидания.
Она не глядя бросила трубку и вскочила на ноги.
— О Софи!
Та выпрямилась, чтобы мама смогла ее обнять. Странное дело: Джина уже много лет ее не обнимала — по крайней мере не так крепко и сердечно. Софи даже почувствовала сквозь футболку ее пуговицы на рубашке.
— О Софи! Моя Софи! — воскликнула Джина. — Слава Богу, ты вернулась!
В глазах у нее стояли слезы. Софи склонила голову.
— Да, ничего не вышло.
— Можешь не говорить. Можешь ничего не рассказывать, если не хочешь.
— Когда-нибудь расскажу. Не знаю, я просто…
Джина усадила дочь в кресло.
— Какая у тебя дивная стрижка!
Софи потрогала волосы.
— Папа…
— Да, он в таких вещах знает толк. Хочешь кофе? Чай?
Она покачала головой. Джина снова села на пол рядом с креслом.
— Я жутко устала. — Софи опустила голову и закрыла глаза руками. — Жутко устала злиться на вас.
— Я должна была все тебе рассказать. Про Лоренса. Мы ждали подходящего случая, чтобы признаться детям, а потом все само выяснилось…
— Я узнала от Гаса.
— Да. Я ему вчера звонила, сказала, что ты возвращаешься.
Софи убрала руки и недоверчиво переспросила:
— Ты звонила Гасу?!
— Ну да, — ответила Джина. — Лоренс говорит, он и так был подавлен последнее время, а когда ты сбежала в Лондон, стал совсем безутешен. Вот я ему и позвонила. Он ведь тебя обожает.