Друзья мои мальчишки
Шрифт:
Илюше стало невмоготу сидеть тут, в комнате, с гостями. Ему даже не захотелось смотреть сейчас на Платова Второго. Илюша сорвался с места и выскочил через сени на крыльцо.
Деда Ильи не было.
Илюша выбежал за калитку. Сам не зная почему, свернул не к людной площади, а в другую сторону, туда, где кончались дома и полисадники, где улица переходила в зелёный высокий берег.
И сразу увидал: дед Илья стоит над крутым откосом. Опустил седую голову, как плети повесил тяжёлые руки и глядит куда-то недвижным взглядом.
Может, он на тот берег глядит? Там, в стенах телятника, уже закраснелся под вечерним солнцем каждый кирпичик, уложенный его, деда Ильи, руками.
Или он на ту ветлу глядит, что паводком подточило? Вот она сидит в воде, крепко цепляясь за берег. Огненная, словно осенью.
Да нет же! Он смотрит вниз, на реку! Там по розовой воде плывёт лодка. В лодке сидят люди и машут деду Илье, прощаясь с ним.
Илюша пригляделся и узнал давешнего дедова знакомого из колхоза «Светлый луч». Конечно, это он уплывает там внизу на лодке и, прощаясь, машет деду своим полотняным картузом. И тот самый его огромный портфель лежит на корме.
С лодки махали долго, потом перестали махать и уплыли далеко.
А дед Илья — то ли не узнавал своих знакомых? — стоял неподвижно и молча из-под нависших бровей глядел лодке вслед.
И вдруг Илюша услыхал, как дед что-то шепчет. Он различил:
— Шестой… восьмой… тринадцатый… двадцать первый…
У Илюши сердце дрогнуло от тревоги и жалости: дед считает слонов! И давно досчитал до десяти, а всё считает дальше и дальше! Значит, не помогает! Значит, ему очень худо, деду…
Илюша осторожно тронул его руку:
— Деда… Если до ста не поможет, так можно и до тысячи. Только, самое главное, ни одного не пропускай!
— Что? — спросил дед и поглядел на Илюшу так, будто и не увидал его вовсе.
А лодка там, внизу, уже сравнялась с дальним оползнем, стала огибать ветлу, подточенную рекой, и тогда дед Илья вдруг поднял руку и закричал:
— Эге-ге-ге-ей!
С реки ему тоже ответили:
— Эге-ге-ей! — и опять помахали, прощаясь.
А дед зашагал по высокому берегу вслед за лодкой. Лодка плыла, а он всё шёл, будто был привязан к ней невидимым канатом. Шёл, всё ускоряя шаг, махал рукой и кричал:
— Эге-ге-е-ей! Останови-ись!
А за дедом, торопясь, набирая песок в сандалии, не отставая, шёл Илюша.
Там, внизу, затабанили веслом. Лодка повернулась бортом к течению, стала.
Илюша увидел, как председатель колхоза «Светлый луч» поднялся в лодке во весь рост.
— Говорите-е… Илья Иваны-ыч!.. — донесла река Илюше его голос.
— Еду с тобо-о-ой! Погоди-и! Еду-у! Строить буду-у! — ответил дед Илья.
Громко прокатился его голос, и какая-то птаха, испуганная, метнулась из травы в ноги Илюше.
А Илюша крепко обхватил деда Илью обеими руками.
— Не уезжай! — закричал он. — Не уезжай! Или возьми меня с собой! — И слёзы покатились из его глаз.
Дед Илья поднял Илюшу, прижал к своим колючим усам его мокрую щёку. Так, обнявшись, они помолчали долгую-предолгую минуту.
Потом дед Илья опустил Илюшу на землю.
— Нет, — сказал он, и опять Илюше показалось, что слова деда тяжелы, как камни. — Беда бедой, а дело делом. Не возьму. Ступай домой, внучек. Привыкай к отцу.
Глава 14. Кучевые облака
А Илюше не надо было привыкать к отцу. Он привык сразу, ещё там, на берегу Узы, когда у его щеки стучало сердце Платова Второго. Теперь он даже не знает, к кому сильней привык — к деду Илье или к бате?
И так ему хочется, чтобы все они втроём, три Ильи, жили бы да поживали вместе. И баба Таня тоже. Ну и Таиска.
Почему не всегда получается, как хочешь? Если бы Илюша что-нибудь неправильное хотел, а то он хочет правильное! И всё равно не выходит. Неверно в жизни так устроено, нескладно. Когда Илюша вырастет, он это переделает. Чтоб все, кому надо быть вместе, были вместе.
А что у них выходит? Дед Илья в колхозе «Светлый луч». Батя все дни на стройке. Уезжает на заре, возвращается ночью. А иногда и вовсе не возвращается. Потому что стройка объявлена ударной.
Илюша спросил, что такое «ударная». Баба Таня объяснила: значит, самая скорая. Хоть об землю ударься, а сделай в срок! То ли она шутит, то ли всерьёз? Одно уже точно: батя выстроит в срок. Не такой он человек, чтобы не выполнить государственное задание.
В комнатах стало тихо. Даже баба Таня не постукивает каблучками, ходит неслышно, надела войлочные туфли. От этого тоже делалось скучней.
Баба Таня болеет. Она не простудилась. У неё щемит сердце. От грустных мыслей. Илюша догадался: баба Таня скучает по деду Илье.
— Давай позовём его обратно! — предложил он.
Но баба Таня замахала руками:
— Ты что? Он там не гуляет, а строит. Осенью сам вернётся.
Осень — перемен восемь. Осенью Илюша пойдёт в первый класс. Осенью в Новом городе заселят первые дома. Осенью Таиска начнёт ходить в музыкальную школу. Да что сейчас говорить про осень — ещё ни один лист не пожелтел, рябина краснеть не начала.
Чтоб баба Таня не так сильно скучала, Илюша перешёл жить в её спаленку. Он спит теперь на длинной дедовой кровати и, когда просыпается, видит простенок между окнами и на нём картину с тремя богатырями.
Интересно, когда ещё никто не догадался, что ты проснулся, лежать и думать про всякое разное. Например, про этот самый простенок. Под обоями в цветочках и под штукатуркой — сколько там уложено кирпичей? От земли и до крыши. Много, верно. Их сложил давным-давно деда Ильи отец, Илюшкин прадед. Сам слепил, сам обжёг каждый кирпич, сам дом сложил. То-то он удивился бы, если бы ему кран показать. Кран-богатырь взял бы весь этот простенок, как один камешек, поднял бы да поставил!..