Друзья Пушкина в любви и поэзии
Шрифт:
Однажды его товарищ Матвей Афонин, впоследствии профессор Московского университета, купил специально для Потёмкина «Натуральную философию» Бюффона, только что изданную в России. Потёмкин вернул ему книгу на следующий день. Афонин с обидою упрекнул Григория в том, что тот даже не открыл книгу. Но упреки были напрасными, что доказал Потёмкин великолепным знанием её содержания. В другой раз он сам попросил Ермила Кострова, тоже однокашника, дать с десяток книг. Тот принес их Григорию, а через пять дней все до единой получил обратно.
Как тут было не удивиться? Трудно поверить, что человек способен прочитать за несколько дней такое количество книг. Ермил Костров с насмешкой сказал:
– Да ты, брат, видно, только пошевелил страницы в моих книгах. На почтовых
– Я прочитал твои книги от доски до доски, – возразил Потёмкин. – Коли не веришь, изволь, экзаменуй.
Теперь, вслед за Афониным, настал черед удивиться Кострову.
Сергей Николаевич Глинка, побывавший в селе Чижове, поведал о сохранившейся там библиотеке Потёмкина следующее: «Управитель указал мне на старинный шкаф, и первая попавшаяся мне книга была “Слово о священстве” Иоанна Златоуста». Как видим, уже в детские годы были заложены в характере Потёмкина многие черты, которые вели его по жизни. Известно, что был он нелицемерно верующим человеком. Немало свидетельств и его приверженности военному делу, которое он, подобно Суворову, самостоятельно изучал с ранних лет. С.Н. Глинка привёл интересные факты, которые открылись ему во время изучения отроческой библиотеки будущего Светлейшего князя. Во многих книгах он нашёл пометки. Одна из них была сделана на полях возле такого текста: «Если исчислишь военачальников от глубокой древности, ты увидишь, что их трофеи были следствием их военной хитрости, и побеждавшие посредством оной заслужили более славы, нежели те, кои поражали открытою силой, ибо сии последние одерживают верх с великою тратою людей, так что никакой не остаётся выгоды от победы». А рядом рукою Потёмкина: «Правда, сущая правда, нельзя сказать справедливее». Далее Глинка писал: «Вижу другую завёрнутую страницу и читаю: “Изобилие денег не то, что благоразумие души: деньги истрачиваются”». В отметке Потёмкина сказано было: «И это сущая правда, и я целую эти золотые слова».
Любовь к чтению подчас отвлекала от занятий, но ведь она давала знания, и знания по тем временам увлекательные. Но вдруг после успеха в Петербурге Потёмкин был в 1760 году отчислен из университета «за леность и нехождение в классы».
По-разному объясняли это биографы Потёмкина. Вероятнее всего, охлаждение к наукам произошло оттого, что состав преподавателей университета в то время, среди которых были и подобные тем, что описал Мессельер, оставлял желать лучшего. Запоем читая книги, Потёмкин приобретал знания, которые часто превосходили знания его учителей.
То же самое можно сказать и о Жуковском. Он получил прекрасное домашнее образование в семье, отличавшейся высокой культурой. Особенно это касается супруги Афанасия Ивановича Бунина – Марьи Гавриловны. Недаром о ней современники оставили самые лестные отзывы. Самые лучшие её качества унаследовали и дочери. В семье своей крёстной, Варвары Афанасьевны Юшковой, продолжилось образование Жуковского.
Причём образование сугубо русское, что очень и очень важно. Конечно, золотой екатерининский век несколько поправил положение в домашнем воспитании, которое в период царствования Императрицы Елизаветы Петровны оставляло желать лучшего.
Тогда ведь доходило до смешного. Впрочем, смешно ли? Скорее, можно сказать, горько было. Вот только один пример…
В книге русского историка А.Н. Фатеева «Потёмкин-Таврический», изданной Русским научно-исследовательским объединением в Праге в 1945 году, приводится такой весьма характерный для того времени пример: «Французский посланник при Елизавете Лопиталь и кавалер его посольства Мессельер, оставивший записки, были поражены французами, встреченными в России в роли воспитателей юношества. Это были большей частью люди, хорошо известные парижской полиции. “Зараза для севера”, как он выражается. Беглецы, банкроты, развратники… Этими соотечественниками члены посольства так были удивлены и огорчены, что посол предупредил о том русскую полицию и предложил, по расследовании, выслать их морем».
В семье Буниных, где началось образование Жуковского, да и в семье Юшковых,
В.В. Огарков так рассказал о попытке пригласить бестолкового и жестокого иноземца на роль учителя и об освобождении от него:
«К шестилетнему Васеньке Афанасий Иванович выписал из Москвы “немца”, которого вместе с воспитанником поместили во флигеле. Но этот первый опыт учения окончился неудачно. Немец оказался из породы вральманов и считал главными педагогическими пособиями розги, практикуя, кроме того, над воспитанником порою и тяжёлую пытку, весьма, впрочем, употребительную в учебном обиходе прошлого: ставил питомца голыми коленями на горох. Но любимец всего дома поднимал страшный крик при применениях этого воспитательного артикула, и “вральмана” быстро убрали. Опыты крёстного отца, Андрея Григорьевича, по части привития мальчику учёности тоже были не особенно удачны: Васенька вместо букв рисовал грифелем на доске, а также и мелом на полу и стенах разные фигуры и “рожи”. Мы упоминаем об этом обстоятельстве с целью указать, что ещё в раннем детстве Жуковский обнаружил талант к живописи и впоследствии, как известно, недурно рисовал; его акварели, а также и картины, писанные масляными красками, хранятся у его родственников и друзей».
Воспитание ребёнка должно быть национальным. Только тогда из него выйдет толк. Об этом не уставали писать многие выдающиеся русские педагоги, этому вопросу посвятил немало страниц в своих философских трудах выдающийся русский мыслитель Иван Александрович Ильин.
У Юшковых, в Туле, обстановка была спокойной, благоприятной для доброго воспитания детей. Там часто устраивались литературные вечера, на которых читали свои стихи известные в ту пору поэты, ну и, конечно, декламировали стихи дети. Бывал в гостях и знаменитый энциклопедист и мемуарист Андрей Тимофеевич Болотов.
Ставили в домашнем театре у Юшковых и спектакли. Вот тут-то и проявилась у юного Жуковского творческая жилка. Он написал трагедию «Камилл, или Освобожденный Рим» и драму «Павел и Виргиния». Сыграло роль то, что не вмешивались в воспитание иноземные «мудрецы», ведь один этакий «мудрец» из плеяды, описанной Лопиталем, лишил нас самых первых произведений Пушкина. Кстати, Лопиталь в бытность Императрицы Екатерины II великой княгиней доносил, что «великая княгиня любит чтение».
Пушкину с гувернёром не повезло – прочитав стихи, гувернёр, страдающий, мягко говоря, дефицитом серого мозгового вещества, как и большинство подобных «учителей», со знанием дела заявил юному гению, что они плохие. Пушкин тут же сжёг тетрадь со своими сочинениями.
Сочинения Жуковского никто не сжёг. Напротив, и трагедию, и драму поставили на домашней сцене.
Участвовали по мере сил в постановках все, в том числе и дети – и сам Жуковский и его племянницы Авдотья и Анна – дочери его крёстной Варвары Афанасьевны. Андрей Тимофеевич Болотов нередко был зрителем, а то и участником этих представлений. А о знакомстве с театральной жизнью семьи он отозвался так:
«…поехал я к г. Юшкову и застал у него концерт, какого никогда ещё не случалось мне слышать. Тут провёл я весь вечер и ужинал, и могу сказать, что весь сей день был один из приятнейших в моей жизни».
Итак, рос, учился и воспитывался Василий Андреевич в женской и девичьей среде. Это несло в себе определённые опасности. Огарков отмечал добрые моменты такого воспитания – мягкость, благородное отношение к прекрасному полу, ну и так далее. Но опасность была иной. Теперь учёные доказали эту опасность в научном плане, путём исследования хромосом. Не вдаваясь в подробности, скажем просто. Если девочки, играя постоянно с мальчишками, в мальчишек по объективным причинам превратиться не могут, то есть мужские начала не могут возобладать в них, то с мальчишками дело опаснее – девчонки способны верховодить в играх, наделяя мальчишек женскими началами. Недаром считается, что школы с раздельным обучением приоритетны.