Друзья Пушкина в любви и поэзии

Шахмагонов Николай

В книге В.В. Огаркова читаем:

«Ещё ребенком он (Жуковский) был записан в гусарский полк сержантом, а в 1789 году произведен в прапорщики и даже принят (конечно, на бумаге) в штат генерала Кречетникова младшим адъютантом, что являлось весьма быстрой карьерой для Жуковского, которого, впрочем, вскоре отставили от службы “по прошению”, “без награждения чином”.Неудачное учение Жуковского, а также и традиции того времени, считавшие военную службу самой почётной для представителей высшего сословия, заставили родных Жуковского вновь подумать о его уже действительном определении в какой-нибудь полк. В этом взялся помочь знакомый родственников поэта майор Постников. Мальчика одели в мундир и отправили с майором в Петербург. Здесь поэт стал свидетелем зрелища, воспоминание о

котором надолго удержалось в его памяти. Ему достали в Зимнем дворце, на хорах, во время большого выхода место, откуда он в первый и последний раз в жизни увидел Императрицу Екатерину II и её блестящий двор. Может быть, к этому моменту, поразившему живое воображение мальчика, относятся строфы из известного стихотворения “Царскосельский лебедь”, в котором поэт изображает как бы себя: “Но не сетуй, старец, пращур Лебединый, / Ты родился в славный век Екатерины!”»

Жуковский не раз ещё будет обращаться к золотому екатерининскому веку, и, словно следуя по его стопам, к событиям екатерининского царствования проявит своё пристальное внимание Пушкин, считавший себя учеником Василия Андреевича.

Василию Андреевичу, воспитанному в женском коллективе, нужна была армия, нужна была служба. Но издержки елизаветинского времени, когда можно было дойти порой до высоких армейских чинов, находясь «на домашнем коште», а попросту, оставаясь в родительском доме, те издержки, которые начала изживать Императрица Екатерина Великая, окончательно ликвидировал Император Павел Петрович, запретивший «приём в войска малолетних».

В.В. Огарков рассказал:

«Мальчик пробыл с Постниковым в Кексгольме, среди военных, два месяца и затем вернулся в Тулу. Всё-таки за время этой поездки с майором ему привелось наблюдать несколько любопытных военных эпизодов; так, он видел “бога войны” Суворова, которого встречали пушечной пальбой с бастионов крепости».

Словом, в 1802 году Жуковский вышел в отставку и в апреле возвратился в Мишенское. Мягкость и доброта ещё долго превалировали в характере Жуковского, хотя после Священной памяти Двенадцатого года мы увидим его уже несколько иным. Тогда же изменится и характер его творчества.

А пока он учился, ну и конечно буквально утопал в цветнике, состоящем из его привлекательных и миловидных племянниц. Кстати, они с восторгом приняли упомянутое выше «Сельское кладбище», которое явилось переводом сентиментального поэтического творения английского поэта Томаса Грея (1716–1771). С виду задорный, не лишённый юмора, всегда весёлый Василий Жуковский, тем не менее не оставлял темы «тщеты всего земного».

В дни, когда я писал этот материал, пришло печальное известие об уходе в лучший мир Владимира Михайловича Зельдина, человека и актёра удивительного, уникального, которого ни при каких обстоятельствах нельзя причислить в серой массе лицедеев на сцене. Во многих передачах в тот день повторяли слова Зельдина о том, что в земном мире мы можем назвать своим, своей собственностью, только свою бессмертную душу. Эти мысли как раз и проходили через творчество Жуковского.

А ведь каждого из нас посещают такие мысли, все мы думаем о бренности земного. И хочется сказать:

Да, всё уходит постепенно,Всё исчезает не спеша,И лишь нетленна в мире тленномВысоких помыслов душа…

Ведь эти мысли волновали во все времена, волнуют и ныне. Когда стихотворение, содержащее эти строки, было положено на музыку учительницей из Мытищ Ольгой Молодовой и исполнено ею вместе с сестрой, тоже учительницей, я обратил внимание на особое отношение к исполнению этой песни на творческих вечерах.

Ну а на рубеже восемнадцатого – девятнадцатого веков мистические начала в творчестве особенно были в моде.

Несчастная любовь

Жуковский подрастал, мужал, а вокруг него кипели любовные драмы и трагедии в судьбах его сестёр. Сёстры были значительно старше него, а потому не всё в их жизни было понятно, да и не всё известно. Другое дело племянницы. С ними сложились самые добрые, чуткие отношения.

Если племянницы – дочери старшей сестры – были почти что его сверстницами, то дочери Варвары Афанасьевны, его крёстной матери, моложе. Перед ними – Марией и Сашенькой – он уже выступал как учитель…

Именно своей племяннице Сашеньке Протасовой поэт посвятил балладу «Светлана», написанную в 1808 году. Сашеньку некоторые литературоведы даже причисляли к возлюбленным Василия Андреевича. Но это не так. Жуковский был влюблён в старшую сестру Александры – Марию. Да и посвящение обозначено: «А.А. Воейковой». То есть урождённой Протасовой, вышедшей замуж за Александра Фёдоровича Воейкова (1778–1839), поначалу друга Жуковского, поэта, переводчика и литературного критика, а в последующем, не без содействия Василия Андреевича, ставшего издателем и даже членом Российской академии (1819). Воейков предал Жуковского. Но об этом – в своё время.

Если «Людмила» была переводом, то «Светлана» написана практически как оригинал. Правда, и в этой балладе сюжет отчасти позаимствован в поэме «Ленора» немецкого поэта Готфрида Бюргера. Но в отличие от трагизма поэмы «Людмила», в «Светлане» хороший конец:

На дороге снежный прах;Мчат, как будто на крылах,Санки кони рьяны;Ближе; вот уж у воротСтатный гость к крыльцу идёт…Кто?.. Жених Светланы.Что же твой, Светлана, сон,Прорицатель муки?Друг с тобой; всё тот же онВ опыте разлуки;Та ж любовь в его очах,Те ж приятны взоры;То ж на сладостных устахМилы разговоры.Отворяйся ж, божий храм;Вы летите к небесам,Верные обеты;Соберитесь, стар и млад;Сдвинув звонки чаши, в ладПойте: многи леты!

Александра Андреевна (Сашенька) Протасова (1795–1829), племянница и крестница Василия Андреевича, считалась музой поэтов Н.М. Языкова и И.И. Козлова. В некоторых стихотворениях проскальзывают строки, которые несколько сбивают с толку. Вот стихотворение И.И. Козлова:

К другу В<асилию> А<ндреевичу> Ж<уковскому> по возвращении его из путешествия…

Светлана добрая твояМою судьбу переменила,Как ангел божий низлетя,Обитель горя посетила —И безутешного меняОтрадой первой подарила.Случалось ли когда, что вдруг,Невольной угнетён тоскою,Я слезы лил, – тогда, мой друг,Светлана плакала со мною;

Датировано стихотворение 1822 годом.

Слышите намёк в словах «Светлана добрая твоя»? Но ведь сказано Светлана! Ничего удивительного. В литературных кругах Александру Воейкову, урождённую Протасову, называли Светланой. Оттого ли, что это имя нравилось ей больше, и потому Жуковский назвал балладу, ей посвящённую, «Светлана»? А может, как раз наоборот – так стали называть после поэмы. Речь в балладе не о несчастной любви. Жуковский создал поэтическое произведение, наполненное надеждами, радостью, отойдя от настроя мрачной «Леноры». Он посвятил её племяннице, в ту пору ещё не испытавшей горя и унижений, ещё расцветающей чудным цветком. Он любил её, как и всех сестёр, как и всех племянниц, искренней, чистой братской любовью. Этой любовью он любил всех, кроме одной, кроме Машеньки, Марии Андреевны Протасовой, которой отдал своё сердце и руки которой собирался просить у своей сестры.