Друзья Пушкина в любви и поэзии
Шрифт:
Беннигсен вызвал командира корпуса генерал-лейтенанта Николая Алексеевича Тучкова и приказал ему немедленно выдвинуть корпус из леса на открытый склон и поставить впереди егерских полков. Тучков был крайне удивлён распоряжением. Он сообщил барону, что разметил корпус в засаде по личному приказу Кутузова, и разъяснил цель, стоящую перед ним и Московским ополчением. Беннигсен заявил, что это всё ему известно и действует он в соответствии с новым решением главнокомандующего. Барон всеми силами добивался своей цели, не гнушаясь даже наглой лжи. Тучкову пришлось повиноваться, ведь Беннигсен являлся прямым начальником. В результате контрудар, на который так рассчитывал Кутузов, был сорван. Мало того, приказ Беннигсена стоил жизни Багратиону и двум братьям Тучковым (Николаю Алексеевичу и Александру Алексеевичу), которые встретили врага лицом к лицу на открытой
Трудно сказать, насколько прапорщик Жуковский мог быть посвящён во все тонкости стратегии Кутузова. Скорее всего, он не имел возможности вникнуть во все подробности, иначе бы в своём знаменитом «Певце во стане Русских воинов» не говорил бы по-доброму о негодяя Беннигсене. Впрочем, остальные герои, о которых сказал своё слово поэт, более чем достойны его боевых, горячих поэтических строк.
Даже само начало стихотворения говорит о том, что Жуковский пережил то тревожное и одновременно волнующее чувство ожидание боя, ожидание великого события, священного события…
П е в е цНа поле бранном тишина;Огни между шатрами;Друзья, здесь светит нам луна,Здесь кров небес над нами,Наполним кубок круговой!Дружнее! руку в руку!Запьём вином кровавый бойИ с павшими разлуку.Кто любит видеть в чашах дно,Тот бодро ищет боя…О всемогущее вино,Веселие героя!С первых дней службы полились пламенные стихи…
В рядах Отечественной ратиПевец, по слуху знавший бой,Стоял он с лирой боевойИ мщенье пел для ратных братии!В письме к великой княгине Марии Николаевне он так показал свои ощущения в канун сражения:
«Две армии стали на этих полях одна перед другою… Все было спокойно. Солнце село прекрасно, вечер наступил безоблачный и холодный; ночь овладела небом, и звезды ярко горели, зажглись костры… В этом глубоком, темном небе, полном звезд и мирно распростертом над двумя армиями, где столь многие обречены были на другой день погибнуть, было что-то роковое и несказанное…».
И ещё… Он слышал грохот великой битвы, но его соединение оставалось в резерве, в ожидании приказа, так и не поступившего. И поэта поразил контраст… Кровопролитная схватка и то, что «небо тихо и безоблачно сияло над бьющимися армиями…».
Жуковскому довелось участвовать в сражении при Красном, которое продолжалось четыре дня с 3 по 6 ноября 1812 года. Красное находится в 45 км к юго-западу от Смоленска. Враг уже был отброшен от Москвы, он отступал и терпел одно за другим тяжёлые поражения. Но Василию Андреевичу не суждено было участвовать во всём победоносном походе Русской армии. Он тяжело заболел горячкой, был на грани жизни и смерти, а после излечения вынужден был вернуться в Муратово. Это случилось в январе 1813 года.
Там он и создал своё бессмертное стихотворение «Певец во стане русских воинов».
Но и в боевом стихотворении Жуковский нашёл место сказать о любви…
В о и н ыО! будь же, други, святость узЗакон наш под шатрами;Написан кровью наш союз:И жить и пасть друзьями.П е в е цЛюбви сей полный кубок в дар!Среди борьбы кровавой,Друзья, святой питайте жар:Любовь – одно со славой.Кому здесь жребий уделенЗнать тайну страсти милой,Кто сердцем сердцу обручён,Тот смело, с бодрой силойНа всё великое летит;Нет страха; нет преграды;Чего-чего не совершитДля сладостной награды?Ах! мысль о той, кто всё для нас,Нам спутник неизменный;Везде знакомый слышим глас,Зрим образ незабвенный;Она на бранных знаменах,Она в пылу сраженья;И в шуме стана и в мечтахВесёлых сновиденья.Отведай, враг, исторгнуть щит,Рукою данный милой;Святой обет на нём горит:Твоя и за могилой!О сладость тайныя мечты!Там, там за синей дальюТвой ангел, дева красоты,Одна с своей печалью,Грустит, о друге слёзы льёт;Душа её в молитве,Боится вести, вести ждёт:«Увы! не пал ли в битве?»И мыслит: «Скоро ль, дружний глас,Твои мне слышать звуки?Лети, лети, свиданья час,Сменить тоску разлуки».Друзья! блаженнейшая частьЛюбезных быть спасеньем.Когда ж предел наш в битве пасть —Погибнем с наслажденьем;Святое имя призовёмВ минуту смертной муки;Кем мы дышали в мире сём,С той нет и там разлуки:Туда душа перенесётЛюбовь и образ милой…О други, смерть не всё возьмёт;Есть жизнь и за могилой.В стихотворении он нашёл возможность сказать о бессмертии праведной души. Стихотворение было представлено вдовствующей императрице Марии Фёдоровне, и она пригласила поэта к себе для аудиенции. Жуковский вспоминал:
«Кое-как накопил у приятелей мундирную пару. Я не струсил: желудок мой был в исправности, следственно, и душа в порядке».
Семейная драма крестницы Жуковского
У Екатерины Афанасьевна Протасовой, урождённой Буниной (1771–1848), было, как уже говорилось, две дочери – Мария (1793–1823) и Александра (1795–1829).
Младшая, Александра, была крестницей Жуковского. Напомним, полюбил поэт старшую – Марию, которая была моложе его на десять. Сашенька была моложе на двенадцать. И так вышло, что именно он стал невольным источником большой жизненной трагедии своей крестницы.
После окончания Отечественной войны 1812 года в гости к Василию Андреевичу частенько заезжал его фронтовой друг Александр Фёдорович Воейков (1779–1839), с которым они вместе воевали в ополчении. После того как Жуковский оставил по болезни армейский строй, Воейков продолжал воевать вплоть до расформирования ополчения. В глазах девушек он был воином, овеянным ореолом участника знаменитых событий. К тому же оказался он интересным рассказчиком, армейским историям которого не было числа. Воейкова очаровала младшая из сестёр Протасовых – Сашенька.
Она была девушкой необыкновенной. Сохранились письма Жуковского к Тургеневу, в которых он так отзывался о ней:
«Моя Сашка есть добрый, животворный гений, вдруг очутившийся между нами… То чувство, которое соединит вас друг с другом, есть обновление нашей с тобой дружбы: у нас есть теперь одно общее благо! В её свежей душе вся моя прошлая жизнь. Но и тебе надобно для твоего счастия уничтожать в нём всё, что принадлежит любви, а сделать из него просто чистую, возвышенную жизнь».
Об этом времени В.В. Огарков рассказал в книге «В.А. Жуковский. Его жизнь и литературная деятельность. Биографический очерк»:
«В Муратове к 1814 году появилась новая личность – умный, хитрый, но нравственно низкий Воейков. Благодаря своей ловкости, остроумию и лицемерию он довольно скоро втерся ко всем в доверие и стал очень недоброжелательно относиться к своему приятелю-поэту. Василий Андреевич, проведя целый год в надежде и сомнениях, опять решился попытать счастья; но Екатерина Афанасьевна стояла на своём. Положение Жуковского, в особенности в присутствии Воейкова, становилось невыносимым, и он уехал из Муратова в Долбино, к племянницам Анне и Авдотье Петровне, с которыми состоял, как мы и ранее указывали, в дружеских отношениях».