Друзья Пушкина в любви и поэзии
Шрифт:
Деликатно сказано «под прародительским сияющий венцом», поскольку многие с осуждением относились к попустительству сановным уголовникам, убившим Императора Павла Петровича с ведома наследника престола. Болтовня о том, что он, де, согласился на вооружённый переворот и на свержение Императора с условием, что ему сохранят жизнь, весьма наивна, поскольку наследник престола не мог не знать, как относится Император к своему Государеву служению, и что он не оставит престол, под какими бы угрозами это от него ни требовали. Не мог он не знать и того, что заговорщики – эти, говоря нынешним языком, кровожадные отморозки – жаждут именно крови, что они не желают, да и не могут оставить в живых Императора, ибо в этом случае сами окажутся в крепости, поскольку Павел Петрович будет немедленно освобождён. Выдумки о том, что он был ненавидим всем народом, не имеют под собой почвы. Его ненавидели только ярые ненавистники России, стяжатели и мерзавцы, готовые продать Россию.
Другое дело строки, адресованные Наполеону:
НепобедимостиА далее строки послания подтверждают уже то, что в общем-то неопровержимо. Пушкин в своей Оде «Вольность» писал:
(…)Самовластительный Злодей!Тебя, твой трон я ненавижу,Твою погибель, смерть детейС жестокой радостию вижу.Читают на твоём челеПечать проклятия народы,Ты ужас мира, стыд природы,Упрёк ты Богу на земле…Долгое время нас пытались убедить, что Пушкин адресовал эти строки русскому Царю. Даже иногда с удовольствием называли Императора Николая I. Ведь кем был этот замечательный Государь, разобрались не сразу. В школе, во всяком случае, в то время, когда учился я, моё поколение, да и следующее поколение, об Императоре Николае Павловиче не могли говорить добрых слов, ведь он сокрушил масонскую гидру, пытавшуюся пустить в распыл Россию почти за столетие до предательской буржуазной февральской революции, положившей начало хаосу. И никого не волновало, что ода написано в 1817 году, что у Императора Александра, в то время царствовавшего, не было детей. Ну а о том, что после него будет царствовать Николай Павлович, и в голову никому не приходило.
Как мы уже видели по стихотворению «Памятник», Пушкин заимствовал некоторые идеи у своих учителей. Посмотрим, что писал в «Послании…» Жуковский:
Всё, раболепствуя мечтам тирана, даньК его ужасному престолу приносило:(…)И беспощадною косою подсекалоСамовластительство прекрасный цвет людей:Чудовище, склонясь на колыбель детей,Считало годы их кровавыми перстами;Сыны в дому отцев минутными гостямиЯвлялись, чтобы там оставить скорби след —И юность их была как на могиле цвет….И совершенно подмечено поэтом, что Европа, эта старая подлая, коварная, во все времена продажная калоша – Пушкин говорил, что Европа по отношению к России всегда была столь же невежественна, сколь и неблагодарна – эта компания трусоватых политиков и не менее трусоватых воинов действительно с надеждой обращала взоры на Россию. А правители Европы шептали потихоньку Русскому Царю, что если и будут вынуждены идти на Русь под скипетром Наполеона, то и в этом случае будут вроде бы как-то не очень сильно воевать. Эти заверения давали и прусский король, и австрийский император. Пруссаки воевали по-серьёзному, пока им не сломали хребет вместе с французской бандой, поляки бесчинствовали в Москве, а вот австрияки действительно смогли отсидеться и не вступать в серьёзные схватки.
Унылость на сердца народов налегла —Лишь Вера в тишине звезды своей ждала,С святым терпением тяжёлый крест лобзалаИ взоры на восток с надеждой обращала…И грозно возблистал спасенья страшный год!Да, тут поэт предельно точен. И точен он в следующем:
За сей могилою народов цвёл народ —О, Царь наш, твой народ, – могущий и смиренный,Не крепостью твердынь громовых огражденный,Но верностью к Царю и в славе тишиной.Как юноша-атлет, всегда готовый в бой,Смотрел на брани он с беспечностию силы…Так, юные поджав, но опытные крылы,На поднебесную глядит с гнезда орел…И злобой на него губитель закипел.В несметну рать столпя рабов ожесточённыхИ на полях, стопой врага не осквернённых,Уж в мыслях сгромоздив престол всемирный свой,Он кинулся на Русь свирепою войной…ОНу и далее сказано справедливо о том, что в 1812 году Император во многом сумел побороть себя. И это заключалось не только в том, что он пообещал не вступать с агрессором ни в какие переговоры, пока последний солдат врага не будет вышвырнут за пределы России, но и в том, что, пересилив себя, вручил главное командование русским воинством Кутузову, хотя и приставил к нему в качестве соглядатая убийцу Павла Петровича, сановного уголовника Беннигсена.
Кто, кто изобразит бессмертный оный час,Когда, в молчании народном, царский гласПослышался как весть надежды и спасенья?О глас царя! о честь народа! пламень мщеньяУдарил молнией по вздрогнувшим сердцам;Все бранью вспыхнуло, все кинулось к мечам,И грозно в бой пошла с Насилием Свобода!Тогда явилось все величие народа,Спасающего трон и святость алтарей,И тихий гроб отцев, и колыбель детей,И старцев седины, и младость дев цветущих,И славу прежних лет, и славу лет грядущих.Все в пепел перед ним! разлей пожары, месть!Стеною рать! что шаг, то бой! что бой, то честь!Пред ним развалины и пепельны пустыни;Кругом пустынь полки и грозные твердыни,Везде ревущие погибельной грозой, —И старец-вождь средь них с невидимой Судьбой!..Холмы Бородина, дымитесь жертвой славы!..Уже растерзанный, едва стопы кровавыТаща по гибельным отмстителей следам,Грядет, грядет слепец, Москва, к твоим стенам!О радость!.. он вступил!.. зажгись, костер свободы!Пылает!.. цепи в прах! воскресните, народы!Ваш стыд и плен Москва, обрушась, погребла,И в пепле мщения Свобода ожила,И при сверкании кремлевского пожара,С развалин вставшая, призрак ужасный, КараПошла по трепетным губителя полкамИ, ужас пригвоздив к надменным знаменам,Над ними жалобно завыла: горе! горе!Да, настало время,
И гибелью врагам твой щит запламенел,И руку ты простер… и двинулися рати.Как к возвестителю небесной благодати,Во сретенье тебе народы потекли,И вайями твой путь смиренный облекли.Приветственной толпой подвиглись веси, грады;(…)И всё помчалось в строй под знамена свободы;В одну слиялись грудь воскресшие народы,И всех царей рука, наш царь, в руке твоейНа жизнь, на смерть, на брань, на честь грядущих дней.(…)О Русская земля! спасителем грядетТвой царь к низринувшим царей твоих столицу;Он распростер на них пощады багряницу;И мирно, славу скрыв, без блеска, без громов,По стогнам радостным ряды его полковИдут – и тишина вослед им прилетает…Хвала! хвала, наш царь! стыдливо отклоняетРука твоя побед торжественный венец!Отважною вступить дерзаю, царь, мечтоюВ чертог священный твой, где ты один с собою,Один, в тот мирный час, когда лежит покойНад скромных жребием беспечною главой,Когда лишь бодрствуют цари и провиденье.1 января 1815 года А.И. Тургенев сообщил о том, как было принято «Послание…»:
«Пишу тебе, бесценный и милый друг, чтоб от всей души, произведением твоего гения возвышенной, поздравить тебя с Новым годом и новою славою!»
И поэт вступил в чертог Царя…
В Петербурге дела Жуковского шли очень хорошо: царское семейство к нему благоволило. В 1817 году там печаталось собрание стихотворений поэта в двух томах. Один экземпляр этих стихотворений вместе с отдельно изданным «Певцом в Кремле» был поднесён министром народного просвещения, известным князем А.Н. Голицыным, Государю, который назначил поэту пожизненный пенсион в четыре тысячи рублей ассигнациями.
Иван Иванович Дмитриев, как известно, не только поэт и баснописец, но и государственный деятель, писал А.И. Тургеневу: «Кажется, поэт мало-помалу превращается в придворного; кажется, новость в знакомствах, в образе жизни начинает прельщать его…»
Известна также эпиграмма:
Из савана оделся он в ливрею,На ленту променял лавровый свой венец.Не подражая больше Грею,С указкой втерся во дворец —И что же вышло, наконец?Пред знатными сгибая шею,Он руку жмет камер-лакею.Бедный певец!