Друзья Высоцкого

Сушко Юрий Михайлович

«Когда я оказывался свидетелем его мучений, – говорил Туманов, – когда он виновато клялся, что это больше не повторится, а потом все начиналось снова, от отчаяния из моей глотки вырывалась брань. Он только виновато улыбался в ответ. Единственное, что его заставило задуматься всерьез, – это проявленная мною однажды жестокость. Может быть, непростительная. Я сказал ему: «Володька, ты стал хуже писать. Ты деградируешь…»

В рассказах Туманова Сибирь, Колыма представлялись каким-то особым, сказочно-былинным, заповедным краем, населенным благородными разбойниками, Робин Гудами. Во всяком случае, в эти легенды очень хотелось верить. Даже в зрелые годы Высоцкий оставался мальчишкой, для которого капитан-мореплаватель, летчик или старатель по яркости романтичного ореола

могли посоперничать, скажем, с космонавтом, альпинистом. Он любовался такими людьми, гордился дружбой с ними, пел о них и для них. Кинорежиссер Станислав Говорухин рассказывал: «Я видел, как Володя слушал его. Весь – напряженное внимание, боязнь упустить слово из рассказа. Живая реакция на смешное, искренняя боль в глазах, когда речь заходит о несправедливости. И опять добрая улыбка, раскрепощающая собеседника, робевшего поначалу перед любимым поэтом, популярным артистом. Человек этот рассказывал всю ночь. Володя несколько раз брал гитару, начинал песню, но обрывал ее, откладывал гитару в сторону. Выстраданное другими всегда казалось ему более значительным, чем свое, собственное».

После долгих уговоров Туманову все-таки удалось заманить Высоцкого в Восточную Сибирь, чтобы тот своими глазами увидел, как живут настоящие артельщики. Очень сложно было выкроить пусть даже несколько дней в напряженном графике Владимира Семеновича, отыскать хотя бы малый просвет между спектаклями, репетициями, съемками, выступлениями и разными неотложными житейскими делами.

Человек обстоятельный, Вадим Иванович до мелочей продумал маршрут путешествия. Иркутск, Байкал, Бодайбо, облет на вертолете его так называемых угодий – прииски Барчик и Хомолхо, которые разрабатывала артель «Лена». Высоцкий живо интересовался всем вокруг. Стоял за гидромонитором, испытывал на прочность штурвал бульдозера, знакомился с работягами, с жадным интересом слушал старательские байки, на лету ловя жаргонные словечки.

Колоритной личностью на шахте на Ваче был бульдозерист Володя Мокрогузов. Прекрасный работник, великий труженик, но в личной жизни – из породы невезучих, вечно попадавших во всякие шальные истории с бабами. Друзья твердили: «Вовка, бросай пить!» – а он только улыбался в ответ. «Но если бы меня спросили, – говорил Туманов, – кого я хотел бы взять с собой в тайгу, в числе первых я бы назвал Мокрогузова с Вачи». И таких прекрасных ребят – работящих, нежадных, готовых помочь в любую минуту – прошло через артель тысячи.

В рассказах промелькнуло присловье: «Я на Вачу еду – плачу, с Вачи еду – хохочу». Пока летели с Барчика на Хомолхо, Высоцкий, не обращая внимания на тряску и шум вертолетных двигателей, пристроился на железной лавке у иллюминатора и писал в тетрадке:

Под собою ног не чую,И качается земля.Третий месяц я бичую,Так как списан подчистуюС китобоя-корабля…

Правда, эту песню старатели услышали много позже, и не вживую, а с магнитофонных лент, когда автор довел ее до совершенства.

Туманов уверял, что еще до поездки в Бодайбо Высоцкий задумал сделать фильм о лагерной Колыме: «Ему очень хотелось проехать с кинокамерой по Колыме – от Магадана до Индигирки. Он собирался сыграть главного героя и поставить фильм за границей, понимая, что здесь ему этого сделать не дадут. В поездке он предложил журналисту Лене Мончинскому писать сценарий вместе. Идея оказалась на редкость удачной. Мончинский, знаток истории Сибири, ее уголовного мира, к тому же человек творческий, как нельзя лучше подходил для такого содружества. Он убедил Володю начинать не со сценария, а с романа, который затем может стать основой фильма, и… они принялись за работу… Когда Володи не стало, практически готова была первая часть».

Роман «Черная свеча» вышел в свет в начале

девяностых. На обложке книги два имени – Владимир Высоцкий, Леонид Мончинский. Хотя, откровенно говоря, реальное участие Владимира Семеновича в написании данного произведения представляется литературной мистификацией с использованием удачных приемов PR.

Не писал Высоцкий этого романа. В его архиве найдено единственное письменное подтверждение непосредственной причастности к созданию толстой книги о житье-бытье сибирских зэков – в треть странички план глав или сцен повествования:

РесторанПобег на рывок (Владивосток, Колп.)Новый (работа)(Карают барак Линьковая мастырка)Эльзу Кох (встреча с убитым)(Сцена поимки)Каземат. Вадим (после поимки)Мачабели – Семечки.РубенМачабели встречаРезня в бане.Суд.

Как рассказывает Мончинский, он писал черновой материал, потом привозил в Москву, вместе с Высоцким читали то, что получилось, спорили, и в итоге рождался окончательный вариант. «Когда Высоцкий размышлял о психологии уголовного авторитета или охранника, при этом изображая их, – говорил Леонид Васильевич, – я действительно проникался всем».

Возражать против этого утверждения трудно. Но интуиция подсказывает, что дальше «конспекта романа», актерских мизансцен, каких-то импровизированных монологов героев будущего произведения соавторы не продвигались. Скорее всего, «Черная свеча» была одной из множества творческих идей, которыми часто загорался Высоцкий, но скоро остывал, не имея ни времени, ни сил, ни желания на их воплощение. Или его захватывал другой художественный проект, другие герои, или мешали непростые жизненные обстоятельства. Однако после смерти поэта «литературные агенты» догадались сделать его имя «паровозом», который успешно вывез роман на книжный рынок. «Свеча» имела громкий успех, переиздавалась и даже была экранизирована. Правда, рецензируя фильм «Фартовый», проницательный кинокритик заметит: «Высоцкий иногда грешил блатными фантазмами, но четко знал определенную грань, которую он ни в своих песнях, ни в своей прозе не переходил… Режиссер фильма очень постарался, чтобы Высоцкого за нее перетащить».

Сценарист силой тянул своего мифического «соавтора» в то же болото.

Туманов искренне хотел помочь гибнущему другу. Искал народных целителей, предлагал обратиться к Джуне. Он только смеялся и рассказывал, как однажды Марина водила его к какому-то знаменитому индийскому знахарю. Старик что-то два часа рассказывал Высоцкому, а вечером… он напился. А однажды, вспоминал Вадим Иванович, оставшись со мной наедине в глубокой депрессии, он сказал: «Вадим, я хочу тебе признаться… Мне страшно. Я боюсь, что не смогу справиться с собой…» У него в глазах стояли слезы. Мне самому тогда сделалось страшно…»

Он замечал, что в последние месяцы Высоцкий стал как-то бесшабашно тратить деньги, швырял их направо и налево, никогда не считая. Вроде своего тезки Вовки Мокрогузова с Вачи. Вспоминал: «Однажды сидели вечером у него дома. Пришла к нему какая-то девчонка – какое-то совсем шапочное знакомство – просить в долг: не хватает на квартиру две с половиной тысячи. Высоцкий говорит: возьми вон в шкафу. Когда она ушла, стал возмущаться:

– Ты чего так деньгами швыряешься, Вовка? У тебя самого полно проблем. «Мерседес» чинить надо и вообще… Она же тебе их никогда не отдаст.