Дрянь (сборник)
Шрифт:
В небольшом помещении домоуправления было не повернуться. Люди сидели на стульях, стояли в проходах и вдоль стен. Стояли и в дверях, заглядывая друг другу через головы, и я сперва очень удивился такой общественной активности пайщиков. Тем более что невидимый мне оратор бубнил что-то о смете на починку крыши и об озеленении, причем бубнил как-то уж совсем невыразительно, без всякого вдохновения. Я потихоньку стал пробираться вперед. Пайщики пропускали меня нечувствительно, даже не оборачиваясь, взгляды их были
За столом, крытым синим сукном, сидели двое — средних лет молодящаяся женщина, вся обложенная бумагами, в которых она что-то быстро помечала, вычеркивала, а затем перекладывала их судорожно с места на место, и пожилой светский лев, седогривый, со скучающим лицом. Третий, тонкошеий, тот, что бубнил, стоял перед столом с папочкой в одной руке, другой — придерживая постоянно сползающие на нос очки.
— Таким образом, — монотонно бормотал он, глядя в папочку, и слова падали, как дождик по жестяной кровле, — в подотчетном году наши доходы составили семьдесят две тысячи двести пятьдесят шесть рублей восемьдесят четыре копейки, а расходы семьдесят одну тысячу…
Душно было невыносимо. Я увидел, как рядом со мной поднимается со своего стула пожилая дама в кашемировом платке. Лицо ее покраснело, похоже, она была в полуобморочном состоянии. Я галантно подал ей руку, она стала протискиваться к выходу, а я поспешил занять ее место. Рядом со мной сидела очаровательная шатенка лет двадцати пяти. Она повернулась в мою сторону, и я увидел, что ко всему прочему у нее еще и глаза голубые.
— Вам повезло, — окинув меня быстрым взглядом и смешно дернув маленьким носиком, краем губ сообщила шатенка.
— Вы насчет себя? — тихонько поинтересовался я. Она хмыкнула, дав понять, что оценила.
— Насчет себя тоже.
После чего замолчала, но я решил продолжить знакомство.
— Вам тоже повезло.
— Это почему же?
— Еще чуть-чуть, и вашу соседку хватил бы удар.
— Было бы весьма печально, — заметила она саркастически. — Это моя бабушка. У нас с ней родственный обмен.
Я подавленно замолчал. Но она заговорила сама:
— А вы тоже по квартирному вопросу?
— В некотором роде, — ответил я уклончиво.
— Тогда проголосуйте за меня, когда я скажу.
— Не могу, я не член кооператива.
— Вот как? — полуобернулась она ко мне. — Что же вы тут делаете?
У нее, по-видимому, просто в голове не укладывалось, что кто-то может сидеть в такой духоте и слушать эту нуднятину, не будучи кровно в чем-то заинтересован.
Я уже хотел было честно признаться, зачем я здесь, но тут тонкошеий захлопнул папочку, подхватил на лету очки и произнес, заметно повеселев:
— Таким образом, годовой финансовый отчет нашего кооператива предлагаю утвердить. Кто за?
Молчаливый лес рук.
— Кто против? Кто воздержался? Единогласно. Тогда можно переходить к следующему вопросу — жилищному. И тут я с удовольствием передаю слово нашему уважаемому председателю Елизару Петровичу!
Он закончил на такой бравурной ноте, что казалось, сейчас вот-вот сами собой грянут аплодисменты. Но аплодисменты не грянули. Вместо них прошла по рядам легкая рябь, как от дуновения свежего ветра. Кое-где заерзали, задвигали стульями, закашляли. Как говорится, оживление в зале.
Седогривый Елизар Петрович поднялся над столом. Внушительно из-под густых бровей обвел взглядом помещение, словно выискивая скрытых врагов. Я заметил, что аудитория мгновенно затихла, будто загипнотизированная этим взглядом. Не поворачиваясь, Елизар Петрович протянул ладонь, и тотчас же в нее оказался вложен молодящейся дамой, видимо секретарем правления, лист бумаги. Елизар Петрович поднес его к глазам. Елизар Петрович прочистил горло. И произнес:
— Товарищи! — После чего снова внимательно оглядел застывшую перед ним паству. — Друзья мои!
Ей-богу, если бы он добавил к этому: «Братья и сестры!» — я бы не удивился. Но Елизар Петрович уже перешел к делу.
— Перед нами действительно стоит непростая задача. Поэтому я вас всех призываю прежде всего к спокойствию…
Но тут плавное течение его речи было грубо прервано отнюдь не спокойным выкриком из середины зала. Кричала крашеная рыжая женщина лет пятидесяти с пронзительным голосом:
— Вам хорошо быть спокойным, Елизар Петрович, вдвоем с женой в четырехкомнатной! А мы пятый год стоим на очереди!..
Елизар Петрович огорчился этим выкриком чрезвычайно, и это, конечно, отразилось на его лице. Оно страдальчески скривилось, и он даже руки вытянул вперед, подобно миротворцу.
— Погодите, товарищ… э… — он скосил глаза на секретаря, и та прошелестела: «Бурдова», — товарищ Бурдова. Сейчас мы все обсудим по порядку. Поверьте, — тут он даже прижал руку с заветной бумажкой к груди, — правление на предварительном заседании очень тщательно все рассмотрело и взвесило!
— Могу себе представить… — иронически прошептала себе под нос моя голубоглазая соседка.
— Итак, — продолжал Елизар Петрович, удовлетворенный вновь наступившей тишиной, — на текущий момент в нашем кооперативе освободились три квартиры…
— Пять! — выкрикнула с места рыжеволосая. Собрание одобрительно загудело.
— Э… — снова замялся Елизар Петрович, в смятении обернувшись к женщине-секретарю, — я не совсем понимаю, о чем речь…
— Все вы прекрасно понимаете! — проорали откуда-то с задних рядов.
Елизар Петрович поискал глазами крикнувшего.
— Товарищ… э… назовитесь, пожалуйста, и объясните нам наконец, что вы имеете в виду.