Дубинушка
Шрифт:
— Составляли, да вот, как видите, я эту вашу схему оставил с носом. Из Москвы до самого Волгограда, куда я поехал на могилку мамы, за мной тянулся хвост из трёх амбалов, и обратно по дороге в Москву они валялись на полках соседнего купе, да я их обманул. Они будут дрыхнуть до самой Москвы в полной уверенности, что я нахожусь в соседнем купе и тоже сплю, как сурок. И проводник, предупрежденный ими, тоже дрыхнет без задних ног. А я ночью проник в соседний тамбур и был таков. Между прочим, мне и наряд монашеский не понадобился.
Борис Простаков — сотрудник секретного Биологического центра, где разрабатывались новейшие средства от опасных болезней, был автором чудодейственного прибора, который подавлял в живом организме агрессивные гены, остатки инстинктов жестокости, жадности, коварства и всех других рудиментов звериного свойства, остававшихся от тех далёких времён, когда за жизнь свою и своего потомства приходилось то и дело вступать в смертельные схватки. Эта мысль залезла Борису
После института, попав по распределению в столичный Биологический центр, он в первой же беседе со своим новым научным руководителем, как бы невзначай и будто бы в шутку, высказал свою мысль и сообщил мнение авторов некоторых серьёзных исследований. Руководителем у него был русский человек, большой патриот своего Отечества — он внимательно выслушал молодого биолога, задумался, а затем сказал: «Мысль очень интересная, я прошу вас написать план-проспект предполагаемых исследований и представить мне в течение недели».
Так начиналась работа над электронным чудодеем. Скептики, которых среди учёных было много, как бы в насмешку над замыслом молодого биолога, назвали его эликсиром Простакова.
— И что же вы намерены делать теперь? — спросил генерал.
— Работать! И всегда работать. До конца своей жизни. Иван Петрович Павлов в обращении к молодёжи говорил: в научных делах нужна последовательность. Если бы у человека были две жизни, ему бы и тогда не хватило времени для достижения цели. А моя-то цель, вы сами знаете, необъятная. Мне бы, пожалуй, и трёх жизней не хватило для её полного завершения.
— Да уж, это так. Цель вы поставили перед собой грандиозную. Но мне известно также, что многого вы уже достигли. Ваши опыты на животных показали такие результаты, которые поразили весь учёный мир. Недаром же ими заинтересовался и Генеральный штаб армии, а затем, как нам сообщила военная разведка, резидентам многих стран была поставлена задача: сманить вас за границу, а когда убедились, что ни в какой американский рай вы не поедете, поступил приказ выкрасть вас и силой заставить работать на другую страну. Вот тогда-то мне и поручили опекать вас.
— Кое-что мне известно, и даже деньги предлагали — побольше, чем именитому футболисту. Приезжал ко мне и наш доморощенный олигарх. Удивлялся, как это я отказываюсь от таких денег. И сам предлагал сто миллионов долларов. «Вы, — говорит, — будете жить как в раю, но с одним условием: изобретение ваше поступит в мое полное распоряжение». А я ему ответил: «Вы, очевидно, забыли, что я человек русский, а русские люди, — если они, конечно, настоящие русаки, — за баксы не продаются». А он мне в ответ: «Да вас наши ребята за кусочек чёрного хлеба покупают. Вы вот третий месяц не получаете зарплату, а и ничего, словно скот, лямку тянете». — «Каких это ваших ребят вы имеете в виду?» — «А тех, что в Кремле сидят. Они ведь все наши. Так что делайте свои открытия, а денежки за них всё равно к нам в карман потекут. Мы сейчас глобальную систему налаживаем: насос такой на горе Афон установим, он деньги со всего мира качать будет. Для гоев электронные карточки соорудим. Придёшь в магазин, а тебе отпустят хлеба и сахара ровно столько, чтобы ты на ногах стоял и работал. На манер лошади или вола бессловесного. Так что думайте, мил человек, и забирайте мои сто миллионов, пока я не махнул на вас рукой». Я, видя такую наглость, сказал олигарху: «Будь эти деньги вашими, я бы, может быть, ещё и подумал. Но деньги-то у вас краденые, а я с ворами дел не имею». Он не растерялся и сказал на это: «Верно вы говорите, но это потому вы так говорите, что не знаете законов нашей жизни. У нас в Талмуде написано: мы живём в городах, которых не строили, пьём воду из колодцев, которых не рыли, едим хлеб, который не сеяли и не жали. И все богатства гоев, нажитые ими в поте лица, в конце концов к нам переходят. Вы вот учёный, а того не знаете, что прав человеческих у вас, гоев, никогда не было и не будет. Так что смиритесь, а то потеряете и тот кусочек чёрного хлеба, который мы пока даём вам». На это я ему заметил: «Да, это верно. По таким законам вы и жили тысячи лет, но я теперь серьёзно замыслил лишить вас такой привилегии. Я заставлю вас жить по общим человеческим законам. Днём вы будете трудиться на полях и заводах, а вечером замаливать грехи ваших дедов и прадедов и просить у нашего христианского Бога, чтобы он не лишал вас вдруг проснувшейся в вашем лохматом сердце жажды творить добро, ходить в нашу церковь и молиться, молиться о здравии людей, которых вы ещё вчера так люто ненавидели».
Олигарх этих слов не понимал; он таращил ошалелые глаза и тихо-тихо, так, что его смогли расслышать только они двое, по-змеиному прошипел:
— Идиот!
И, боязливо пятясь, открыл дверь лаборатории. Но в тот момент, когда он повернулся ко мне спиной, я навёл на него свой прибор и выпустил изрядную дозу благосозидающих лучей. Благосозидающих — так называю я лучи своего прибора.
— И что же?.. Как они подействовали на олигарха?
— Я потом прочитал в газете заметку о метаморфозе, с ним происшедшей. Он потерял покой и закрылся в своём дворце. Не спал ночами и плакал. К нему явились лучшие психиатры Лондона и поочередно стали с ним беседовать. Но он продолжал плакать и гнал их прочь. Потом пригласил к себе редактора одной русской патриотической газеты и предлагал ему большие деньги на увеличение тиража газеты и для передачи лидеру коммунистов. Будто бы при этом говорил: «Я украл деньги у русских и теперь буду их возвращать». Потом несколько миллиардов перевёл в московские банки. Говорит: «Деньги оставляю за собой, но пусть они служат России». И будто бы звонил руководителю коммунистической партии, просил у него прощения. Но есть и печальная правда: в таком состоянии олигарх пробыл немного. Со временем к нему возвратилась его прежняя жажда денег. Он купил большой пакет акций сибирской нефти, закупил какие-то спортивные команды в западных странах и развил бурную деятельность по стяжанию всё новых и новых сумм русских денег. Я думаю, что на таких людей, как он, одной атаки моего прибора не хватает. Для них нужны дозы побольше.
— Так, значит, ваш прибор в основном готов, и теперь лишь нужны опыты и затем написать инструкцию по его применению?
— Да, это так. Но тут-то и начинается самое трудное. Я должен видеть людей, которым отдам его в руки. А таких людей на горизонте пока не замечено.
— Такие люди явятся. Они уже есть, но им надо организоваться. Именно сейчас и происходит этот спасительный для России процесс: патриоты ищут пути объединения. Не завтра, так послезавтра мы проснёмся и увидим силу, способную спасти Отечество. Вот тогда-то ваш прибор и пригодится.
Генерал подумал, а затем спросил:
— Ну, и как же вы теперь? Как жить будете?
— А так: беженец я. А лучше сказать: бомжом заделался. Нет у меня ни дома, ни семьи. Родственники в Сибири живут. Поехал бы к ним, так меня там искать будут. А вот если здесь у вас в станице…
— Да, конечно! — воскликнул генерал. — Я буду рад. У меня же целый дом. Казакам скажу: племянник ко мне приехал. А если москвичи искать будут — спрячу вас. Однажды ты их надул, обманем и в другой раз.
Генерал накрыл стол, согрел чай, и они рассказывали друг другу новости. Борис поведал, что за люди пришли в Генштаб на место генерала. Тот отдел, который возглавлял Конкин, теперь попал к родственнику то ли Гусинского, то ли Абрамовича, и тот, как метлой, вымел из отдела всех русских офицеров, а на их место посадил молодцов с двойным гражданством. Они, как известно, где бы ни были, служат своей второй родине, то есть Израилю или Америке. Учёные и изобретатели боятся их и стараются подальше прятать свои наработки и открытия.
Генерал отвёл для Бориса комнату с видом на овраг и железнодорожную станцию, до которой от края станицы было два километра. Простаков имел обыкновение просыпаться в три-четыре часа ночи и лежать с открытыми глазами. Мозг его работал и ночью, и он под напором постоянных дум и расчётов не мог спать более трёх часов. И эти его бдения посреди ночи, как правило, приводили к неожиданным и счастливым открытиям. Он даже подумывал, а не ограничить ли ему сон тремя часами, но, сделав необходимые записи в лежавшем под подушкой блокноте, он вдруг засыпал и окончательно просыпался в восемь часов. Здесь же, в доме генерала, его мысли имели направления, далекие от науки: думал он о новой жизни, о том, как и чем он будет зарабатывать на хлеб. Но этот кардинальный и, как ему казалось, неразрешимый вопрос разрешился самым неожиданным образом. Однажды он пошёл в магазин и встретил тут Марию. Откуда-то она несла топор, пилу и два длинных деревянных бруска. Он остановил девушку и предложил ей свою помощь. По дороге к её дому спросил: