Дубинушка
Шрифт:
Как-то без понуканий и особых команд дела между казаками сами собой распределились. Бывший председатель колхоза Павел Иванович Крапивин повелел слесарям трактора и сеялки починить, поехал к Дергачевскому, и тот кредит дал, Станислав Камышонок бригаду строителей на Денисовой молочной ферме возглавил, и уж коров закупили, сыроварню наладили. Женщины сметану сбивали, молоко по бидонам разливали, сливки, каймак делали. И по утрам в город три машины, забитые до краёв товаром свежайшим на продажу отправляли. В карманах у людей деньжонки зашевелились, кормиться стали лучше.
На огородах старики и старухи копались, им дети помогали. Голоса детские, словно колокольчики, по станице звенели, а детей было много. Больше сорока ребят, из тех, что к Евгению на рыбалку приезжали, казаки по домам разобрали; теперь они все трудились, даже и те, которым едва десять лет исполнилось. А из города Шомполорадзе сто ребят на двух автобусах привёз, в своём дворце разместил. И кровати, и постели, и мебель во все комнаты тоже закупил. И одели ребят, и обули. На усадьбе баня заработала; дети регулярно мылись. Главная тут была Елизавета Камышонок, а с ней и ещё восемь женщин трудилось. Шомполорадзе всем зарплату хорошую платил.
Ожила станица, по вечерам гармошки заиграли, песни пели.
Маша тоже много работала: и на ферме кроликовой, а теперь еще и на молочной учёт вела, планы, движение кадров всё на компьютере в большом порядке содержала. А тут ещё и Елизавета Камышонок просила все дела по саду ввести в компьютер. И только строитель храма к ней не обращался. Не знала Мария, что он и сам все свои дела через компьютер проворачивал. Дорогой у него компьютер, мощный, хотя и небольшой. В маленьком чемоданчике умещался, от батареек питался. Тут и чертежи храма, и рисунки окон, потолков, и места для икон, и алтарь… — целое конструкторское бюро на цветном экране!
Две недели не была Мария в Заовражном, а когда однажды поздним вечером подъехала на Пирате, глазам не поверила: тут раскинулась, как говорили в советское время, великая стройка коммунизма. Однако подойти ближе собаки не позволили. Две маленькие и одна большая не спеша подошли к Марии, преградили дорогу. И тогда Вячеслав вышел из палатки, где горел электрический огонь, воздел к небу руки, воскликнул:
— Братцы, да вы посмотрите, кто к нам пожаловал!
Из палатки, один за другим, стали выходить «братцы». Это были Павел Арканцев, Борис Простаков и её отец. Сверху из-за кустов, где высилось железное колесо и натянутые тросы, словно горох, посыпались Василёк, Ксюша и с ними три незнакомых парня в возрасте двенадцати-четырнадцати лет. Ксюша кинулась Марии в объятия и тянула её к колесу, где хотела что-то показать.
Мария привязала к маленькой берёзке Пирата, пошла за Ксюшей. С ними и Вячеслав, а «братцы» вернулись в палатку. Ксюша показывала на штабель больших серых блоков с ровными краями и острыми углами.
— Это сегодня подняли оттуда! — показывала Ксюша на овраг.
Маша сказала:
— Я там летом собирала ежевику — таких камней не видела.
Вячеслав пояснил:
— Оттуда и раньше камень брали, потому и построили тут рядом церковь. Камень песчаник, не одну тысячу лет стоять будет. Там в овраге мы его и режем электрической пилой. А оттуда… — он коснулся рукой колеса: — ребята, а с ними и Ксюша, поднимают блоки наверх.
И повернулся к девочке:
— Вот приедет Машенька к нам днём, и ты ей всё покажешь. А теперь пойдемте в палатку: там наш главный повар Василий ужин приготовил.
По дороге к палатке Мария увидела кладку, которой здесь раньше не было. На площадке за стеной высился большой штабель ровненьких и красивых каменных блоков.
— Это вы уж столько нарезали?
— Да, но главное — мы расчистили фундамент и укрепили его цементным раствором. Слава Богу, фундамент оказался крепким, и нам не надо возводить новый. Это большой и очень приятный для нас сюрприз.
Он говорил «нам», «нас», — давал понять, что не один он занят теперь на стройке, а и другие. И Маша спросила:
— Вам помогает папа?
— Нас тут много. Иногда целая футбольная команда ребят собирается.
— А женщины у вас бывают?
— Женщины приходят, смотрят, но работу мы им не даём. Сейчас весна, пусть они на своих огородах копаются.
— А ребята из детского дома — их сто человек — они в саду трудятся. На моей памяти не было такого, чтобы станичники так дружно и много по весне работали. Люди голода боятся, потому много тыквы насадили, огурцов, помидоров. И капусту сажают, и свеклу, и бобы. А если земли много, так и пшеницу сеют, просо, овёс.
Вошли в палатку. Здесь теперь, после первого визита Маши, всё было по-иному: почти во всю палатку — стол, на нём много посуды, вокруг стулья… «Ребята принесли, — подумала Маша, — а от меня тут ничего нет». Отец взял её за руку, посадил возле себя. Василёк руководил двумя девочками, накрывавшими стол. Со двора, где из кирпича была выложена плита и стоял накрытый целлофановой плёнкой старый шкаф, принесли два графина с малиново-красной жидкостью. Маша испугалась: «Пьют!» — пронеслось в голове. И она посмотрела на отца. Он улыбнулся, кивнул ей. А она продолжала смотреть на него, и тревога в её глазах нарастала. Отец благодушно проговорил:
— Не бойся, дочка. Древний казацкий закон не нарушим, деда Гурьяна не ослушаемся.
И налил ей полный стакан испугавшей её влаги. Она глотнула раз, другой — отставила стакан, улыбнулась. От сердца отошла тревога. Ничего она так больше не боялась, как возвращения станицы к пьянству. И представила, как бы в этом случае заголосили бы все казачки.
На столе появился большой чугун с дымящейся картошкой в мундире. И вокруг чугуна ожерельем — тарелки с солеными помидорами, огурцами, грибами. И даже арбуз, замоченный с осени в солёном рассоле, манил глаз полосатой кожурой.
Удивительно, как много могут делать подростки, если взрослые доверяют им что-нибудь серьёзное! Под руководством Василя здесь всё время, меняя друг друга, трудились три-четыре девочки и столько же парней.
Вячеслав, сияя от радости, рассказывал о том, как приезжал к нему архиепископ Сталинградский, Ростовский и Астраханский.
— После обеда я прилёг отдохнуть. И вдруг залаяли собаки: сразу все три. Великан Амбар бухал своим простуженным басом. Выхожу из палатки. На холме стоят две машины, а возле них человек в чёрной сутане и с большим серебряным крестом на груди. Молится. И молился долго, не замечая меня. А потом направился ко мне, а я к нему. Склоняю смиренно голову, прошу благословения. А он встаёт на колени и тихо говорит: