Дублер

Марика Девич

Сашка вдруг разговорился, будто оправдывался:

– На стройке тоже, ребята наши, кто в Москву ездил, на Каширке, говорят – таджики толпами, хоть за еду. А хоть и устроишься – все равно кинут.

– Да кругом. Куда ни кинь, везде бардак.

Помолчали. Москвич заметил фотографию на приборной дочке рядом с иконкой.

– Твои?

Сашка улыбнулся.

– Мои.

– О, дети, как пылесос. И на что ж живете? Небось много не натаксуешь тут.

– Жена – в больнице. Еще на

дому уколы, то-се. И тесть с тещей помогают, теща на мясе работает. Так что.

– Значит, бабы – кормильцы.

Сашка не ответил. Москвич угодил в самую точку.

Таня вошла в кухню.

– Уложила? – спросила мать как ни в чем ни бывало.

На губе прилипла шелуха. Она все также сидела над журналом.

– Уложила, – сказала Таня. – Надо стирку запустить.

– Сядь. Очахни, успеется, – предложила мать. – Семечки прям зараза. Никак не отлипнешь.

Таня пододвинула табуретку, взяла из стопки другой журнал, отполовинила от материнской кучки себе семечек.

– Аниськина фигуристка беременная опять, – примирительно сказала мать.

– Господи, кому там рожать-то… Сколько ей? – ответила на предложение мира дочка.

Мать вернулась на страницу обратно.

– Кино новое снимают, в главной роли Солнцев. Прямо вылитый Харатьян молодой. А режиссер знаешь кто?

Таня издала невнятное что-то, жуя семечку.

– Доценко. Он же наш, отсюда родом, – не без гордости напомнила мать.

– Да знаю я, – пожала плечами Таня, – и в школе, и в домкультуре на почетной доске висит. Больше ж гордиться нечем.

– Вот только сам-то наши края не жалует, – пожурила знаменитость мать.

– А чего он тут забыл, господи, – удивилась Таня.

– Это да. И мать забрал в Москву, в библиотеке работала, Зинаида Петровна. Небось померла уж.

– А сколько ему? – заглянула в журнал Таня.

– Да как твоему отцу, в параллельных классах учились.

– По нему и не скажешь, – бросила Таня, оценив режиссера не в пользу отца.

– Так у них и жизнь другая.

Мать зевнула.

– Что, будешь Сашку ждать?

– Да мне все равно стирку еще, – ответила дочка.

– Ну жди.

Танька напряженно уставилась на мать – что, опять? Но та ограничилась движением бровей, от словесных комментариев воздержалась.

Михалыч успел разложить диван ко сну и смотрел телевизор в темноте под одеялом на пониженной громкости:

– Правительство заверило, что со следующего года прожиточный минимум вырастет на два с половиной процента.

– Вырастет, чего у вас там вырастет, – ответил ведущей Михалыч.

Вошла жена, потянулась, зевнула во весь рот, сняла халат, под которым обнаружилась ночнушка

в мелкий игривый цветочек. Времена, когда Ира была игрива, давно прошли.

– Выключай уже, комментатор хренов.

Михалыч послушно выключил. Жена улеглась рядом, зевнула, вспомнила:

– Доценко наш новое кино вон в Москве снимает.

– Ну, кому что.

– С тобой-то в одной школе учился, – напомнила жена с гордостью, которую не разделила с ней дочка.

Сама Ира была из соседней деревни. И в свое время считала Михалыча отличной партией.

– Ну, это когда было, – Михалыч повернулся спиной к жене и захрапел.

Ира вздохнула и выключила лампу.

Машенька спала, подложив ладошку под щеку. А Танька, как в трансе, сидела на кухне и смотрела, как в стиральной машинке крутится белье.

Доценко с дочкой уселись на диван перед телевизором, держа перед собой коробку из «япошки». Жуя, комментировали. В кадре появилась крупным планом Рената.

– Нормально, ну переигрывает.

– Это да.

Лиза засунула в рот суши и поискала глазами, чем запить. Увидела винный бокал около мойки. Она знала, что папа не пьет вино.

– Я так понимаю – рестораном не обошлось?

– Ага, – сказал отец, жуя, и немного смутился.

– Да ладно тебе, пап. Я знаю, тебе нужно, – сказала дочка.

– Как там мама? – сменил тему Доценко.

– На пенсию, представь, собралась, – ответила Лиза.

– Серьезно? – спросил Доценко.

– Да, будет жить на даче, со своими котами, – сказала дочь.

– Ну а что, имеет право, – пожал плечами Доценко.

– Тебя, пап, я пенсионером не представляю.

– Да мне до пенсии еще далеко. Хотя…

– Ой, да перестань, ты у меня вечно молодой и красивый. Можешь себе позволить.

Доценко завиноватился:

– Лисеныш, все нормально?

– Пап, я тебя – обожаю. И Ренатку тоже, я ж ее знала, когда она еще была Натка Черняк, это она потом псевдоним взяла.

– Зачем? – удивился Доценко.

– Черницкая ей показалось аристократичней, наверное. А Рената вроде как Литвинова.

– Так себе трюк, – пожал плечами Доценко.

– Но все равно она звездная девочка, это же очевидно, – благодушно сказала Лиза.

– Звездная девочка у меня одна.

Доценко тепло обнял свою добрую дочку, чмокнул в лоб. Такой идиллии с Доценко Наташке Черняк даже не снилось. И всем ее предшественницам, которых побывало немало в этой квартире.

Показался указатель «ЗАРЕЧЬЕ». Сашка был рад, что путь закончился. Ему не хотелось смотреть на свою жизнь глазами приезжего из столицы.