Дублер
Шрифт:
– Но пишет она хорошо, эта Григорьева.
Рената не любила, когда при ней кого-то хвалили.
– А у меня по литературе в школе была пятерка. И по русскому.
Врала она все, троечница.
– Даже не сомневаюсь, – улыбнулся Доценко.
У него было много женщин. Он их видел насквозь.
Григорьева, все в том же свитере, прикурила одну сигарету от другой и уставилась в экран компьютера, освещающий в темной комнате ее задумчивое лицо. На экране было написано «ПАПИНА ДОЧКА». Григорьева впала в задумчивость. Нажала на delete,
В проеме двери, подсвеченной из прихожей, стояла фигура мужчины. Григорьева вскочила, но таинственный злодей щелкнул выключателем, и Григорьева расслабилась.
– О, господи! Вань! Напугал!
Вань оказался мужчиной лет тридцати пяти, в джинсах и толстовке с капюшоном, вполне себе симпатичный.
– Что ты тут делаешь? Я не слышала, как ты вошел.
Парень подошел ближе.
– Думал, строчишь, как обычно, чего мешать.
– Тебе не пора ключи-то отдать вообще? Врываешься, – укоризненно заметила Григорьева.
– Не пора. Потеряешь. Ты ж все время теряешь. А у меня всегда есть второй комплект. Новое что ли пишешь?
Ваня подошел к компьютеру, с интересом глядя в экран, и автоматическим жестом затушил брошенную в испуге Григорьевой дымящуюся сигарету. Григорьева без энтузиазма посмотрела на экран.
– Да так. Думаю…
– А тот сдала? – поинтересовался Ваня.
– Сдала, – включилась в разговор Григорьева, – съемки уже. Ездила сегодня. Лучше б не ездила.
– У тебя всегда так. Только нервы зря тратишь.
– А ты помнишь, сколько я нервов потратила, пока писала?
– Как не помнить. Я ж первый читатель. Новый, кстати, дашь почитать?
– Да когда он будет, новый… И будет ли… Не идет, – посмотрела Григорьева на пустую страницу Word.
– Пойдет. Ты все время так, помучаешься, а потом напишешь, по-любому. Ты по-другому не можешь, – ответил Ваня.
Григорьева откинулась в кресле, прикурила новую сигарету.
– Знаешь, завидую таким, как ты. Вот ты айтишник. Сделал работу – точно знаешь, хорошо или плохо. Отработал, дверь закрыл и домой. А тут. Может, мне продавцом пойти? Хорошая профессия – продавец. Буду цветами торговать или книжками.
– Это ты уже говорила. Куда ты денешься со своего стула? – усмехнулся Ваня.
– Как рабыня, ей-богу, – пожаловалась Григорьева. – Пока пишешь – как в плену. И не выпустит, пока не допишешь. Такой автоплен. Хорошо маникюршам…
– Ага, только продавщицам и маникюршам столько не платят. И айтишникам тоже. Так что не ной. У вас надбавка за обязательные страдания. Не страдаешь – не поэт, не поддался на жалобы Григорьевой Ваня.
– Поэты не переписывают по сто раз. Или переписывают? – задумалась Григорьева. Она
– Так вам и надбавка за вредность. За переписки эти, – парировал Ваня.
– Драфты называется, – уточнила Григорьева.
Григорьева призадумалась. И правда, грех ныть, платили ей хорошо, и график опять же свободный. Вспомнила:
– А ты чего пришел-то вообще?
Ваня и сам, похоже, забыл, пришлось вспоминать.
– А! Дрель хотел взять. Если ты не против.
– Твоя дрель, чего против. Я вообще не знала, что у нас, верней, у меня, есть дрель.
Ваня без труда нашел на антресолях дрель. Но не спешил уходить. Оглядел кухню. На кухне у Григорьевой был бардак.
– У тебя что, посудомойка сломалась?
– Да ну, возиться.
Григорьева пожала плечами, ей было не стыдно за бардак. Это же не мама в гости приехала качать головой. А бывший муж знал ее как облупленную. Иван открыл посудомойку, ставя в нее чашки с остатками кофе.
– На одном кофе так и живешь?
Григорьева, наблюдая за его действиями, подошла помочь.
– Почему, еще сигареты. А зачем дрель-то тебе?
– Знакомой одной карниз прикрутить.
Григорьева оживилась:
– Где карниз, там новоселье?
– Да брось, ничего серьезного. Просто девчонка с работы.
– Я тебя умоляю. Из всех мужиков на работе именно тебя выбрала прикрутить ей карниз.
– Ревнуешь? – подмигнул Ваня.
– Ужасно, – засмеялась Григорьева. – Симпатичная?
– Нормальная, – сдержанно ответил он.
– Нормальная – то, что тебе нужно.
– Откуда ты знаешь, что мне нужно? Все время думаешь за других, – вдруг рассердился Ваня.
– Работа такая, – парировала Григорьева. – Как я их всех напишу, если за них думать не буду?
– Живые люди – не то же самое, что придуманные, – сказал Ваня.
Григорьева задумалась:
– Да? А мне кажется, мои – живее живых.
Машина остановилась у ресторана, Доценко с Ренатой вышли, швейцар поспешил открыть даме дверь. Они сели за столик в зале, администратор пододвинул стулья. К ним приблизился директор ресторана.
– Сергей Владимирович собственной персоной! Что же не сказали, когда бронировали, что сами будете? Нет-нет-нет, я вас провожу за другой, лучший столик.
Директор бросил официанту:
– Костя, сними резерв с того столика.
Официант мигом метнулся, убрал табличку.
– Да бог с тобой, к чему эти почести, – Доценко скромно отмахнулся, но ему явно было приятно. Полный зал, и все внимание к ним.
Доценко и Рената направились за распорядителем к столику у окна. Вид отсюда на город был потрясающий.
– Что желает ваша спутница? – промурлыкал директор.
Рената провозгласила:
– Шампанского!
Ренате хотелось, чтобы кино не заканчивалось на съемочной площадке. А еще хотелось, чтоб ее перестали называть спутницей. Ничего, дай время. Она припомнит этому сукиному сыну, может, даже потребует от глянцевого журнала именно тут устроить интервью с фотосессией.