Дуэль в Кабуле
Шрифт:
— Как! — воскликнул Дост Мухаммед. — Торговля судоходств по Инду — и это все? Да разве Инд закрыт для торговли? И разве не торгуем мы с Индией и с Персией, — да и не только мы, а все страны, прилегающие к Инду!
Харлан, презиравший, как истый янки, англичан, подлил масла в огонь:
— Благородный лорд прислал этого Бернса не для того, чтобы вернуть вам Пешавар, а чтобы принудить вас отказаться от него!
Дост Мухаммед повернулся к своему главнокомандующему и посмотрел на него в упор.
Харлан, зная его привычки, продолжал:
— Вы, ваше высочество, не дадите себя провести! Ваш светлый разум уже проник в хитрости англичан…
Человек умный и хитрый, эмир, однако, очень был подвержен воздействию лести, и Харлан о том отлично знал.
— Посмотрите, ваше высочество, на подарки, которые привез этот Бернс!
А подарки, поднесенные Бернсом, были скромны: как он сказал, дары эти исходят не от правительства, а от него лично. Пара пистолетов и подзорная труба, присланные от имени генерал-губернатора, должны символизировать, говорил Бернс, охранительную и наступательную силу хорошего правительства.
И теперь после слов Харлана Дост Мухаммед отшвырнул подарки и воскликнул:
— Я чествовал этого ференга и затратил бездну рупий, а имею взамен кучу пустяковых побрякушек, чтобы обнаружить мою глупость.
В гневе эмира было немало и напускного. Он хотел запугать Бернса с самого начала переговоров и решил пустить в ход все средства хитрости, все увертки, чтобы выведать, каковы же намерения Англии. Он не верил, что Бернс прислан только как торговый представитель для переговоров о коммерции…
А Бернс плохо понимал характер эмира и очень неточно представлял себе истинные планы Пальмерстона и Окленда.
Через три дня после первой встречи Бернс был вновь приглашен к эмиру.
Дост Мухаммед встретил его приветливо, усадил рядом с собой и внимательно слушал, что Бернс говорил об открытии Инда для торговли.
Выразив горячее желание этому содействовать, он сказал:
— Я вовлечен в такие трудности, которые весьма опасны и вредны для торговли! Борьба с сикхами истощает мои средства, принуждает изымать деньги у купцов, увеличивать налоги. Когда мы были вынуждены отгонять Шуджу от Кандагара, у нас был отнят Пешавар. Я нашел в бумагах убежавшего Шуджи его договор с сикхами о подчинении Пешавара Ранджиту, и из уважения к Англии я уступил. Тогда Ранджит построил форт у Хайбера — а это прямая угроза Кабулу, — и я оказал сопротивление и одержал верх.
Бернс в ответ распространился о силе и мощи лахорского магараджи.
— Знаю я об этом, — промолвил эмир, — а потому и прошу британское правительство научить меня, что делать.
Бернс сказал, что он не уполномочен входить в политические переговоры, однако постарается помочь в великой цели упрочения мира.
За обедом, на котором присутствовали ближайшие советники эмира мирза Самед-хан и мирза Имамберды, зашел разговор о Персии. Эмир сказал, что персидский посол везет ему от шаха один курур рупий и оружие.
Бернс спросил:
— Желаете ли вы, ваше высочество, помощи от шаха?
Эмир, не задумываясь, ответил:
— Нет!
И испытующе посмотрел на англичанина…
Через два дня, 26 сентября, а задаем и 28-го, Дост Мухаммед посетил Бернса в его резиденции и расспрашивал об отношениях России и Англии, о влиянии России в Туркестане.
Бернс отвечал осторожно и уклончиво. Преувеличить силу России было невыгодно, но и умалять ее означало бы также преуменьшение значения Англии для защиты Афганистана.
Четвертого октября Дост Мухаммед пригласил Бернса в Бала Гиссар и сказал, что намерен послать сына в Лахор, просить Ранджит Синга забыть старые споры и передать ему Пешавар на условиях признания верховенства магараджи и уплаты дани.
Бернс одобрил мысль эмира и в тот же день написал Окленду, что персидский посол вряд ли появится в Кабуле и предложения Персии не будут брошены на одни весы с английскими предложениями.
Бернс предавался иллюзии, так как никаких английских предложений эмиру не было, кроме совета примириться с утратой Пешавара…
Повидавшись с эмиром пятого октября, Бернс испросил разрешения посетить Кохистан, горную страну к северу от Кабула. Он хотел выждать новых известий из Кандагара о ходе переговоров с Персией. Эмиру тоже был на руку отъезд Бернса, так как позволял выиграть время: ведь ответ из Петербурга еще не прибыл. Да и шах еще не дошел до Герата.
6
Шах с армией двигался медленно и за два месяца не дошел еще до Нишапура — в девятистах километрах от столицы.
Виткевич рассчитывал присоединиться к армии как раз в этом пункте и совершал дневные переходы в пятьдесят-шестьдесят километров.
8 октября поздним вечером наши путники расположились на ночлег невдалеке от Себзавара.
Неподалеку майор Роулинсон, посланный Макнилом к шаху, впотьмах потерял дорогу и заночевал в поле. На рассвете англичане тронулись в путь и тут заметили группу всадников в казачьей форме… Проезжая мимо них, слуга Роулинсона увидел знакомого ему Абдула Вегаба из русской миссии. Роулинсон приказал слуге подождать, пока приблизятся всадники, и узнать, кто они.
Любопытство Роулинсона было крайне возбуждено.
— Накануне осады Герата, — думал он, — появление русского путешественника в Хорасане крайне подозрительно!
Еще до этого Роулинсон в придорожных селениях слышал рассказы о «московском принце, посланном из Петербурга, чтобы сообщить, что 10 тысяч русских высадятся в Астрабаде, дабы помочь шаху при осаде Герата». Очевидно, встреченный Роулинсоном незнакомец и был этим «принцем». В британском посольстве в Тегеране о нем ничего не знали, и Роулинсон решил дознаться в чем дело.