Дух оперы
Шрифт:
– Неужели ничего невозможно сделать? – задумчиво произнёс я.
– Разве можно вернуть ядро в пушку, когда оно уже находится в полёте? – вопросом на вопрос ответил мне Юрий. – Нет, этому горю уже ничем не поможешь. Непоправимое должно свершиться.
Немного подумав, он произнёс чуть слышно:
– И лучше будет, если об этом никто пока не узнает. Потому что, никто ничего не сможет сделать с тем, что происходит. Может быть, этот процесс как-то сам собой остановится, и остаток времени люди проживут счастливо.
Когда он об этом сказал, я вспомнил наших друзей математиков, которые ничего не замечали, что происходит вокруг нас, и уж тем более им не могло даже прийти на ум то, что всё изменилось, и конец нашего света так близок.
– Эти орнитантропы, – глухо произнёс Юрий, – сейчас будут набирать тяжёлую массу своих ядер из эфира по геометрической прогрессии. Пока что мы знаем одного Луиджи, но уже через некоторое время мы все это почувствуем, и, прежде всего, через гравитацию. На земле начнут происходить необратимые процессы – мир тонкий соединится с миром плотным, и может получиться так, что тонкий мир станет тяжелее нашего мира. И тогда уже мы перейдём в тонкий мир и будем считаться духами и приведениями, а их мир станет истинно физическим и проявленным на земле. Но может стать ещё хуже. На месте земли вдруг образуется чёрная дыра. Эти пришельцы из тонкого мира, подобно чёрной дыре, всосут в себя. как гигантские пылесосы, вначале всё нашу действительность, поменяв её на свою, а затем и всю нашу землю, развалившуюся на куски, затем весь космический мусор нашей Солнечной системы вместе с планетами, а потом и всю энергию Солнца.
– Так что же получается, наше Солнце погаснет?
– Его энергия будет поглощена ими, и они съедят не только солнце, но и другие звёзды, находящиеся поблизости от нас. А в этой точке, где сейчас находится земля, произойдёт рождение новой галактики. Когда масса превзойдёт критическую, то будет взрыв, и две с половиной тысячи звёзд понесутся в разные стороны, устроят хоровод, заодно поглощая всё, что встретится на их пути.
Слушая его, я вдруг рассмеялся и сказал:
– Но, может быть, твои предположения – это всего лишь бред твоего воспалённого ума? Я не думаю, что мы присутствуем в начале великой катастрофы вселенского масштабы.
– Может быть, это и так, – тут же согласился со мной Юрий, – но то, что я тебе сказал, может и сбыться.
– М-да, – задумчиво произнёс я, – за что же нам такие наказания? Зря наш ректор пригласил в институт этого учёного.
– Уж это точно, – опять согласился Юрий. – Но если бы он не пригласил его к нам, то это всё равно произошло бы где-нибудь в другом месте. Всё было бы то же самое. Он бы и там нарушил весь порядок в небесной механике.
– Но, может быть, всё ещё не поздно исправить, – высказал я свою надежду.
– Поживём, увидим, – согласился со мной Юрий, – но я чувствую, что нам придётся пройти через многие испытания.
Он вынул из кармана пижамы одну из груш, принесённых мной, и протянул её мне. Другую грушу откусил и, прожевав кусочек, сказал:
– Спасибо за внимание, ты меня балуешь. Очень спелые и сладкие груши, я всегда их любил. У них необычная форма, такой формы ни у кого больше нет, даже у тыквы-горлянки. Обычно все плоды круглые в форме шара, а у груши – как будто две части соединились вместе в большой шар и маленький, но они не проникли друг в друга, не смешались, а каждый в новой форме занял своё местоположение, получилось очень интересная конфигурация, похожая на молекулу. Кстати, из всех фруктов именно груша напоминает своей формой человека, а именно женщину, которой предстоит родить, и ещё, о неуклюжем и не спортивного вида юноше говорят, что у него фигура как у груши, не так ли? Сейчас я понял, что и человек состоит из двух частей: из видимой и невидимой части. Груша сама по себе вкусная, как женщина.
Я кивнул головой.
– Слушай! – вдруг воскликнул и оживился Юрий. – А ведь эта груша навела меня на одну мысль. И знаешь какую? Эта груша могла бы нам помочь спасти наш мир.
– Каким образом? – удивился я.
– Я всё думаю о том, как разнятся между собой мужчины и женщины. Они, я имею в виду женщин, ведь совсем не похожи на нас, на мужчин. И женщины не страдают от своей разделённости. Ты, наверное, это тоже хорошо знаешь! Может быть, это происходит оттого, что они рожают из своего тела детей, а мы делать этого не в состоянии, поэтому и пытаемся произвести своё второе «я», чтобы не чувствовать своей ущербности.
– Да, – ответил я, – может быть, ты и прав, но признай, что твое умозаключение весьма оригинальное.
– Некоторые говорят даже о неполноценности женщин, – продолжал говорить Юрий, не обращая внимания на мои слова, – но я думаю, что такого целостного существа, как женщина, в мире больше не существует. В них и есть наше спасение.
Я тут же вспомнил об Агнии и подумал, что она послана мне самим Небом, чтобы удержать меня от дальнейшего скатывания в безумие. Перед моим внутренним взором стразу же возник ей образ, и я сказал Юрию:
– Ты прав, нам, мужчинам нужно крепко держаться за женщин, чтобы оставаться теми, кеми мы рождены на свет божий, кстати, ими же.
Юрий рассмеялся такому витиеватому построению моей фразы и, похлопав меня по плечу сказал:
– Золотые слова! Придерживайся и дальше этой линии, и, чтобы тебе в этом помочь, хочу дать тебе ключ от своей квартиры, чтобы ты мог привести туда какую-нибудь красавицу и полюбить её. Всё равно, сейчас квартира пустует, пока я нахожусь здесь, и я не знаю, когда меня выпустят отсюда. Прошу тебя, поживи там, пока меня нет. Поливай цветы, чтобы они не засохли, и следи за батареями центрального отопления, а то они – в плохом состоянии, если потекут, то затопят весь дом.
После этих слов он снял с шеи ключ от своей квартиры и передал его мне, потом сказал, что подходит время ужина и вернулся в свою палату. Когда мы, распрощавшись, расстались, я вышел на улице и поразился изменениям в городе, произошедшим за время моего пребывания к клинике.
5. Раздвоение
Когда я вышел на улицу, попрощавшись с Юрием, то сразу же удивился тому, что всё вокруг меня поменялось. Вроде бы это была та же самая улица, по которой я полтора часа назад шёл к психлечебнице, но что-то кругом было уже не таким, как раньше. Дома и деревья стояли в густом тумане, а сама улица с пешеходными дорожками находилась в чистой от тумана зоне, как будто на город кучками спустились облака, закрывшие дома. Везде царила ранняя осень, и в чистые от тумана места пробивались лучи вечернего солнца. «Как может такое быть, – подумал я, – когда посреди зимы вдруг наступает осень»?
Было тихо, и всё искрилось нежным розовым цветом, как будто лучи заходящего солнца, отражаясь от туманных облаков, окутывали со всех сторон предметы и вещи, находящиеся в чистом пространстве. Совсем не слышался городской шум, и нигде не было видно ни людей, ни машин. Всё – как будто вымерло, но откуда-то звучала приглушённая музыка, как если бы кто-то в доме играл на фортепиано кусок из клавиров Шуберта.
Я посмотрел на свои ручные часы, они стояли. Шёл, вероятно, шестой час вечера. «Что же это такое? – подумал я. Всё тихо, как ночью». Но мои щеки пригревали лучи вечернего осеннего солнца, и абсолютно не было холодно. Сквозь туман местами пробивались ветви деревьев с пожелтевшими листьями, а где-то вдалеке чирикали воробьи.