Духовная традиция и общественная мысль в Японии XX века
Шрифт:
Индивидуум является «объектом спасения» и в экзистенциализме, и в буддизме. Несмотря на обилие различных направлений буддизма, все они признают, в сущности, индивидуальный путь спасения. Экзистенциализм также ориентирован на индивида, чьи психологические характеристики приобретают в экзистенциалистском учении онтологический статус. Следует учесть, что индивидуализирующий подход в экзистенциализме – следствие утраты человеком личностно-значимых, подлинных связей с другими людьми, гиперболизация личностных переживаний индивида, вызванных сознанием либо ложности, либо вообще невозможности целостного мировоззрения. Индивидуалистичность же буддийского пути спасения вызвана необходимостью поиска самим индивидуумом спасения себя от страдания, обусловленного жизнью в этом мире.
Несмотря на отмеченное сходство буддизма и экзистенциализма,
Можно, видимо, констатировать, что буддийское восприятие человека как причастного миру во многом противоположно индивидуалистическому экзистенциалистскому восприятию индивида как замкнутого на своём я. Поэтому неличностное, неэгоистическое сознание японца-буддиста легко противопоставить эгоцентризму западного индивида. Для человека, стремящегося к достижению идеала буддизма, не существует проблемы своего я, отчуждённого и обособленного от внешнего мира и других людей и противопоставленного им, как это исторически сложилось у человека западной цивилизации. Естественно, что проблема личной свободы не стояла перед традиционно мыслящим японцем, в отличие от индивида Запада. Традиционный японец никогда не стремился к самоутверждению, подобно своему западному собрату, и экзистенциальные проблемы последнего, являющиеся оборотной стороной этого самоутверждения, были ему до определённого времени незнакомы.
Вероятным было бы предположение, что экзистенциализм в Японии невозможен, так как у японцев исторически сформировался буддийский взгляд на мир, предполагающий «неотчуждённость» личности от природы и общества. Раз нет отчуждения, противопоставления, то, казалось бы, нет и оснований для драматизации бытия. Тем не менее, это не совсем так. Условия для возникновения драматического переживания индивидуумом были и в Японии, поскольку там тоже существовало отчуждение человеческой сущности, только в другой форме и по другим причинам, чем на Западе. Однако нас интересует именно «экзистенциалистское отчуждение» японца в капиталистической Японии, социальная действительность которой способствовала росту эгоистических настроений и создавала почву для распространения экзистенциалистских идей.
По мере утверждения капитализма на Японских островах, их жители оказались в квазизападной ситуации. Чтобы функционировать в этих условиях, японец должен был вести себя подобно западному индивиду. Ему было необходимо такое же самосознание, т. е. следовало обрести поначалу я западного типа, то самое я – интегратор социальных функций, то самое неподлинное я, которое не удовлетворяло экзистенциализирующего европейца. Иными словами, «деиндивидуализированные» японцы были вынуждены «индивидуализироваться» на западный манер.
Кроме того, после знакомства с духовной культурой Запада с её сильным личностным началом творчески мыслящие японцы попали под её обаяние. Им тоже захотелось «свободы личности», «социальной независимости» и тому подобных ценностей западной цивилизации. [484] Наследники буддийской традиции ощутили свою ущербность в том смысле, что при всей
484
«Свобода – дзию – самое популярное в те годы (в эпоху Мэйдзи. – А. Л.) слово, образованное из двух иероглифов: дзи – сам, ю – причина, т. е. причина в тебе самом, или, если хочешь быть свободным, полагайся на себя» (Григорьева Т. П. Японская литература XX века, с. 18).
Так родились японцы – экзистенциалисты Востока. И если сутью «несчастного сознания» европейских экзистенциалистов было трагическое переживание отчуждённости от «других», то специфической чертой экзистенциалистов буддийского толка на первом этапе явилось переживание, связанное с отсутствием личностного начала, отсутствием своего я. Иными словами, экзистенциальные переживания японца несколько отличаются от переживаний экзистенциалиста Запада. Западный индивидуум склонен считать свою сущность существующей «сама по себе», считать своё (а не то, которое приписывает ему общество) я центром мироздания. Японец традиционно привык ощущать себя причастным миру и не мыслит себя вне общества. Он веками выступал прежде всего как представитель определённой социальной группы. Отождествляя себя с группой, он видел в ней свою сущность. Психологически японец был ничем вне социума, поэтому у него выработалась привычка рассматривать и оценивать себя, исходя из отношения к нему членов этого социума.
Японский индивидуализм гораздо моложе западного. У человека западной цивилизации становление индивидуалистического сознания проходило на протяжении веков и потому – незаметно, естественно. Так же естественно утрачивались и сословно-корпоративные связи. Буржуазные революции лишь конституционно оформили их распад. У японцев же эти социальные связи разрушались в течение двух-трех поколений, они относительно недавно оторвались от «пуповины общинности», обретя взамен бремя индивидуальной свободы. На основании такой свободы европейские теоретики экзистенциализма выстраивают «субъектную онтологию», т. е. опредмечивают, делают до предела реальными определения индивидуального сознания. У японских экзистенциалистов эти определения распадаются, поскольку японец, повторим, традиционно прочно связан с откликом «другого» и утверждение собственного я является для него главной проблемой. Японец наших дней всё чаще обращается к прошлому, так как уверен, что эмоциональные узы между людьми были тогда, во времена господства буддийско-конфуцианской традиции, крепче и естественнее современных.
Неслучайно сегодня в Японии популярны необуддийские религиозно-политические организации типа «Сока гаккай», объявляющие своей целью установление традиционно-буддийских отношений в обществе. Отказ от буржуазных ценностей и тяга к вечным и неизменным гуманистическим идеалам буддизма, протест против социальной разобщённости и стремление к духовной солидарности на основе исконной буддийско-конфуцианской организованности – вот психологические факторы, являющиеся причиной роста сегодня числа этих организаций. Способствует этому и разочарование, постигающее японцев после обращения их к различным течениям западной религиозной и философской мысли, в том числе к экзистенциализму.
Абэ Кобо и Альбер Камю: экзистенциальное сопоставление
Предтечами экзистенциализма принято считать датского мыслителя и литератора Сёрена Киркегора (1813–1895) и великого русского писателя Ф. М. Достоевского (1821–1881). Начиная с 1910-х гг. экзистенциалистские идеи получают философское развитие, и к середине XX в. экзистенциализм оформляется в одно из ведущих направлений мировой философской мысли. Особенностью экзистенциализма является близость к художественной литературе. В творчестве таких писателей, как Ж.-П. Сартр, А. Камю, С. Де Бовуар, Ж. Ануй, А. Мэрдок, Дж. Болдуин и других, размышления о смысле человеческого существования нашли своё наиболее яркое выражение.