Дурак
Шрифт:
— Корделии бы очень понравилось, верно?
Явление девятое
Двойная работа, двойная забота [66]
— Так мы зачем в Большой Бирнамский лес премся ведьм искать? — поинтересовался Кент, пока мы пробирались по торфянику. Ветерок дул вялый, но стояла жуткая холодрыга — туман, мрак, да еще этот король Пижон.
— Окаянная Шотландия, — рек я. — Эта Олбания, наверное, мокрейшая, темнейшая и хладнейшая дыра во всей Блятьке. Клятые скотты.
66
«Макбет»,
— Ведьмы? — напомнил Кент.
— Потому что окаянный призрак мне сказал, что здесь я обрету ответы.
— Призрак?
— Призрак девахи в Белой башне, ну же, Кент. Рифмы, шарады и прочее. — И я рассказал ему про «смертельное оскорбление трем дочерям» и «безумец поведет незрячих». Кент кивнул, будто все понял:
— А я с тобой иду — зачем?..
— Затем, что тут темно, а я маленький.
— Мог бы Курана попросить или еще кого из солдатни. У меня с ведьмами очко играет.
— Плешь комариная. Они как лекари, только кровь не пускают. Бояться нечего.
— Во дни, когда Лир еще был христианин, нам от ведьм доставалось по первое число. Проклятья на меня телегами грузили.
— Не очень подействовало, я погляжу? Тобой до сих пор детишек пугать можно, а здоров ты как бык, хоть и старый.
— Я в изгнанье, без гроша и живу под страхом смерти, ежели откроют, кто я такой.
— И то верно, пожалуй. Тогда смело с твоей стороны, что пошел.
— Спасибо на добром слове, парнишка, но никакой смелости я в себе не ощущаю. Что там за свет?
Впереди, в чащобе, горел костер, вокруг него кто-то перемещался.
— Теперь украдкой, добрый Кент. Подберемся поближе и потише да поглядим, что там можно оглядеть, а потом себя откроем. Да ползи же ты, Кент, а то ломишь напролом. Шиш!
Через пару шагов моя стратегия себя не оправдала.
— Ты весь дребезжишь, как свинья-копилка в падучей, — рек Кент. — С тобой даже к глухому не подкрадешься — ты мертвого подымешь. Заткни свои ятые бубенцы, Карман.
Я положил колпак на землю.
— Без шапки еще куда ни шло, а вот башмаки сымать не буду. Вся наша украдка пойдет прахом, коли я начну орать, когда под босу ногу мне станут подворачиваться ежи, ужи, ящерицы, колючки и прочее.
— Тогда на, — сказал Кент, доставая из котомки остатки свиной лопатки. — Намажь бубенцы жиром.
Я вопросительно поднял брови — жест изысканный и в темноте совершенно неоценяемый, — пожал плечами и стал мазать салом бубенцы на носках и щиколотках.
— Вот! — Я потряс ногой — мне утешительно ответила тишина. — Вперед!
И мы поползли — пока не очутились у самого края ореола костра. Вокруг него медленно вели хоровод три согбенные карги, а над костром висел крупный котел. Они поочередно роняли в него сученые ошметки того и сего.
— Пламя, прядай, клокочи! Зелье, прей! Котел, урчи! Жарко, жарко, пламя ярко! Хороша в котле заварка! Взвейся ввысь, язык огня! Закипай, варись, стряпня! Жарься, зелье! Вар, варись! Пламя, вей! Котел, мутись! Пламя, взвейся и гори! Наш котел, кипи, вари! [67]67
Там
— Ведьмы, — прошептал Кент, платя дань богу всего, блядь, до охуения очевидного.
— Вестимо, — сказал я вместо того, чтобы звездануть ему по башке. (Кукан остался сторожить мой колпак.)
— Вслед за жабой в чан живей Сыпьте жир болотных змей, Зов ехидны, клюв совиный, Глаз медянки, хвост ужиный, Шерсть кожана, зуб собачий Вместе с пястью лягушачьей, Чтоб для адских чар и ков Был у нас отвар готов [68] .68
Реплика второй ведьмы, там же, пер. Ю. Корнеева.
Пламя вспрянуло вместе с припевом, и мы приготовились выслушать следующий куплет рецепта, когда что-то скользнуло мне по ноге. Я еле сдержался, чтоб не возопить. Рука Кента тяжко легла мне на плечо.
— Спокойно, парень, это просто кошка.
Опять скользнуло — и мяукнуло. Теперь уже пара с урчаньем лизала мои бубенцы. (Звучит гораздо приятнее, чем тогда ощущалось.)
— Это все твое блядское сало, — прошептал я Кенту.
В банду влилась и третья киска. Я стоял на одной ноге, стараясь держать другую у них над головами; но хоть я и умелый акробат, искусство левитации меня по-прежнему бежит. Посему нога моя, обреченная, если можно так выразиться, стоять, стала моей же ахиллесовой пятой. Одна тварь вонзила зубы мне в лодыжку.
— Ебать мои чулки! — рек я несколько категорично. И подпрыгнул, и заскакал, и закружился вихрем, отпуская до крайности нелицеприятные замечания о всех созданиях семейства кошачьих. Засим последовали шип и вой. Когда кошки наконец удалились, я уже сидел, раскинув ноги, у самого костра. Кент стоял обок меня на изготовку, обнажив меч, а три карги выстроились по другую сторону котла.
— Назад, ведьмы! — рек Кент. — Хоть в жабу меня превращайте, но то будет последнее проклятье, что сорвется с ваших уст, пока ваши бошки не покинут тулов.
— Ведьмы? — переспросила первая ведьма — самая зеленоватая из троицы. — Какие-такие ведьмы? Мы — три скромные портомойки, мы в лесу живем, как сойки.
— У нас обслуга без затей, — сказала ведьма номер два, самая высокая.
— И все у нас, как у людей, — произнесла ведьма-три, у которой над правым глазом нависала зловещая на вид бородавка.
— Во имя измаранных тьмою сосков Гекаты [69] , довольно стишков! — рек я. — Коль вы не ведьмы, то что за ковы такие вы там у себя кипятите?
69
Геката — греческая богиня ведовства, колдовства и призраков. — Прим. автора.