Дурная кровь
Шрифт:
А магия, потаённая, ледяная, лунным светом вырвалась из ладоней.
Она завихрилась снежинками, запуталась в волосах, озарила темноту серебром, заискрилась. Точно свежий воздух ворвался в затхлую могилу.
Сквозь белоснежную кожу, сквозь одежду светились синими паутинками вены. Она излучала свет, точно звёздочка, слепила и завораживала.
— Ко-о-о-о-о! — немелодично поддерживал Птенчик, внося посильную лепту в битву.
С губ Сантория сама собой сорвалась благодарственная молитва Троим, а бабка сварливо заметила:
— Дурное дело эти ваши колдунства! Опять нечисти мне накликаете!
А нечисть, между тем, напротив, рыча и срывая кожу с костей, норовила поскорее покинуть негостеприимный дом. Льющийся из щелей, из окна и из приоткрытой двери свет отпугивал, отгонял мертвяков, как крыс.
Наёмник полоснул поперёк спины последнего нелюдя, пытающегося покинуть избу через мышиный лаз в сенях.
Дурная замолчала и икнула, стушевавшись под ошалелыми взглядами.
— Это всё я сделала?
— И могла бы, между прочим, сделать так сразу, — закряхтела Рута, хватаясь за поясницу. — Годы у бабушки не те, чтобы с молодёжью играться!
И тут же, противореча сама себе, подцепила стопой ухват, на лету поймала и выскочила на улицу.
— Валите, валите! И шоб мне больше тут не топтали! — и мертвяки действительно спасались бегством, обходя избушку по дуге и скрываясь в лесу, за которым некогда стола маленькая деревенька Липки.
Талла выбежала следом с радостным боевым кличем:
— Вали-валите! Сейчас я вас всех… — но поскользнулась на зелёной склизкой жиже на пороге, взвизгнула, едва не навернувшись и, оценив количество разбросанных по двору тел, с той же скоростью умчалась в дом.
— Ку-ко — неуверенно начал петух, но всё же закончил истинным кличем победителя: — Ку-ка-ре-ку-у-у-у-у!
Забыв, что суровым воинам должно принимать победу в бою с достоинством, Верд ликующе гаркнул, поддерживая Птенчика, и сгрёб Таллу в охапку. Век бы не выпускать!
— Дурная, — только и смог он нежно вымолвить, ныряя в синие глаза.
Но девушка задёргалась, высвобождая руки, и с размаху дала наёмнику оплеуху.
— Чтобы… чтобы… чтобы не смел меня так больше пугать, понял?! — потребовала колдунья. — Дурной!
Санторий и лесничиха затаили дыхание: вот сейчас мужик обозлится и ка-а-а-к наподдаст своенравной девке!
Наёмник опешил. Давненько он не получал ни от кого оплеух, и никогда прежде не получал их от бабы. Зазналась, глупая девка! Забыла, кто главный? А ну-ка мы ей сейчас…
И он снова прижал её к груди, покорно пробурчав в белоснежную макушку:
— Как скажешь, колдунья.
Глава 13. Мёртвые детям не игрушки!
К утру потеплело и повалил снег. Мягкий, пушистый, невесомый. Точно цыплячье пёрышко, потерянное глупым птенцом в пылу драки с таким же несмышлёным юным петушком. Талла заворожённо следила за кружащимися в воздухе пушинками, прилипнув к подоконнику и уперев подбородок в сцепленные ладони. А может и не за снегом вовсе она следила, а за раскрасневшимся от работы, вспотевшим мужчиной в расстёгнутой куртке, что брезгливо стаскивал в кучу остатки распотрошённых тел, пока их не замело до весны. Вонять же станут, лишняя работа одинокой сварливой бабке. Станет сама закапывать разложенцев и поминать недобрым словом дурную троицу, из-за которой случилась схватка.
Колдунья точно и не замечала отрубленных конечностей, вонючей, тягуче капающей на пушистые холмики жижи и перекошенных, совсем не похожих на человеческие, морд. Она лишь глубоко таинственно вздыхала, глядя на крепкого хмурого наёмника. Тот, почуяв взгляд, распрямился, утёр лоб и оглянулся на избушку, щурясь и с трудом угадывая, сидит ли кто у окна в тёмной комнате. Талла смутилась, покраснела, а Верд ухмыльнулся и приветственно поднял руку в тяжёлой рукавице.
От завораживающего зрелища девушку ни чуточки не отвлекал всё более разгорающийся в кухне спор. Рута ожесточённо тёрла зеленоватые подтёки на досках, Санни проверял углы и щели: не затаился ли где отрубленный ядовитый палец? А то, стоит потерять бдительность, выползет, царапнет… и никакой тебе героической гибели — одна дурацкая несвоевременная смерть. Талла встрепенулась, очнувшись от дум, и тоже продолжила отмывать окно от слизи.
— Право слово, — не унимался Санни, тщетно пытаясь переспорить упрямую старуху, — что вы теряете? Эта развалюха и без помощи мертвяков того и гляди рухнет! Крыша под снегом провалится среди ночи и вас под собой похоронит!
— А тебе, никак, завидно? — грозила Рута запачканной тряпкой. — Хоть я мирно помру, раз уж вам, бестолочам, на месте не сидится!
— И это мирно? Уважаемая, в Крепости вас поселят и накормят! У нас есть знакомства, мы могли бы договориться и устроить вас нянькой к одному очень важному господину…
— Нянькой?! Да чтобы я золотые годы на чужих спиногрызов тратила? Я, может, потому только и жива, что Боги от них миловали!
— Ну тогда просто поселим. Найдём приличное жильё, обеспечим денежную поддержку города… Вам же наверняка много лет не платили жалование лесничего…
— Я в этой избе всю жизнь прожила…
— Да-да, — устало продолжил служитель, — вы в ней и помрёте. Я помню.
Лицо его в этот миг выражало неистовое желание приблизить сие знаменательное событие.
— Так что шёл бы ты, служитель…
— Куда? — уточнила любопытная Талла.
— Молитвы читать, — проворчала старуха.
Санторий предпринял последнюю попытку:
— Но вы же сами утверждали, что мертвяки возвращаются не реже раза в неделю! Рано или поздно они вас сожрут!
— Вот за меня и помолись тогда, — посоветовала Рута, подбирая с пола нож и метко швыряя его в стену. Острие аккурат встало меж пузатых брёвен, а бабка довольно закончила: — Авось выживу.
Колдунья покачала головой: переубедить Руту не сумел даже Верд, непонятно, на что Санни вообще надеется. Лесничиха наотрез отказалась покидать опасное жилище, а на угрозы сунуть её в мешок и перетащить в город силком отвечала отборной руганью, перемешанной с жалобными стонами «бабушку обижают». Охотник плюнул и молча пошёл расчищать двор. И что теперь-то? Оставить беззащитную… (Талла покосилась на торчащий из стены нож) почти беззащитную старушку посреди леса на пути шастающих туда-сюда мертвецов? Нет, Верд такого не позволит. Ни за что не позволит!