Дурная кровь
Шрифт:
Стоило о нём вспомнить, как наёмник и сам явился. С довольным уханьем ввалился в избу, широко распахнув дверь, впустив морозный воздух и хоровод мохнатых снежинок, отряхнулся, потопал сапогами, вызвав новую волну брани едва закончившей с уборкой бабки, и плюхнулся на скамью.
— Как далеко стояли Липки? — повысил голос он, перекрывая лай лесничихи.
— Отчего ж стояли? И поныне стоят, — обалдела от такой наглости та. — Пустуют токмо, там народ хила-а-а-ай, не чета мне, иные разбежались от мертвяков, иные не успели… А ведь ещё по весне бабушка пророчила, что околица у них из одних дыр сложена, а потому…
Мужчина вытянул ноги и откинулся к стене. Талла заботливо подскочила, поднесла загодя согретый и настоянный на травах чай.
— Как далеко? — повторил наёмник, благодарно кивая.
— Не боле семи вёрст, — поджала сухие губы старуха.
— К северу?
— К северу.
— А мы шли на восток, — задумчиво проговорил мужчина, — Крепость, что ближе к югу, мертвяки не задели, а ты, стало быть, ровно на середине их пути оказалась.
Верд прикрыл глаза, вдумчиво вдыхая травяной дух отвара, нахмурился и, наконец, обронил одно слово:
— Река…
Пограничные земли всегда сложно делить меж государствами. Каждый считает их своими, перетягивая, как рассорившаяся супружеская пара одеяло. Поэтому когда-то и основали здесь город-Крепость, поэтому же сейчас, в мирное время, когда соседи всячески пытаются избежать войны, оба короля стараются не заглядывать на спорную территорию, опасаются вспомнить старые и учинить новые обиды. Принято считать, что расширившаяся за последнее десятилетие река Плеть и есть граница, однако ж, как прежде жили на левом её берегу наши, так и до сих пор живут. Немного, с десяток деревень, но всё ж на правый берег так и не перебрались. Да и кому эта глушь нужна? Вон, даже служки короля не добрались в поисках неугодных власти колдуний, только Верд доехал.
Ни одному из королей нет дела до десятка сёл, разбросанных меж лесов и озёр. Никто на них не смотрит, никто не считает в полной мере своими или вражескими. Никто из двоих. А что, если есть кто-то третий? Кто-то, кто воспользовался ситуацией и решил, что кусочек территории в устье реки пригодится ему? Кто-то, кто сумел так удачно и не запачкав руки разогнать прежних жителей, словно отрезав себе протоком Плети ломоть страны?
Очень уж удачное местечко, словно подковой, окружённое притоками. Перебей прежних жителей, могущих возмутиться очередной сменой власти — и ставь свеженькое, маленькое государство…
Да нет, бред какой-то!
— Нечисть словно вычищает берег реки, — проговорил наёмник вслух. — Треугольник между устьем и правым притоком, ведь Крепость они не зацепили.
Талла опустилась на скамью рядом, долго молчала.
— Как у мёртвого озера?
Наёмник кивнул.
— Зачем?
Пожал плечами, шумно отглотнул из чашки.
— Надо проверить.
— Надо бежать, — почти одновременно решил Санторий. — Что? Проверить? Друг мой, ты в своём уме?
Верд одарил приятеля тяжёлым колючим взглядом. Ясно, что в здравом уме человек эдакую глупость не учудит, так чего спрашивать?
— Надо собирать вещички и драпать, раз уж нечисти так приглянулось это местечко! Пусть себе развлекается, берег Плети и без того никому не нужен! А ты в самое пекло лезть собрался? И зачем?!
Верд очень медленно поднёс кружку к губам. Зыркнул поверх неё на Таллу, на Руту, упрямо скрестившую руки на груди. Не бросит ведь избу, к которой всей душой прикипела, так вместе с нею и сгинет. И сколько ещё таких одиноких старух или глупых девчонок, не способных за себя постоять, встретится на пути у армии нечисти? И ответил:
— А шварг его знает. Интересно.
Санторий несколько раз по-рыбьи открыл и закрыл рот. Слов, чтобы описать ситуацию и вместе с тем не оскорбить слух Богов, кои, как известно, всегда с нами рядом, не находилось. Поэтому служитель почесал затылок и отправился натягивать сапоги.
— А я нарежу бутербродов, — заключила Талла, с готовностью поднимаясь.
Верд поймал её за хрупкое запястье, чтобы вручить опустевшую тару:
— Я иду один.
— Ага, разбежался, — фыркнул Санни.
— Вот ещё! — поддержала дурная.
— Кладбище рядом. А днём мертвяки из могил выбираться не станут. Проверю, почему им спокойно не лежится, и вернусь.
— Ага, так и сделаем, — подтвердила колдунья.
Наёмник стукнул кулаком по лавке и скорчил самую страшную гримасу из имеющегося арсенала:
— Я иду один! — гаркнул он.
— Конечно, — согласился Санторий. — А я иду с тобой.
— А я нарезала бутерброды! — задорно поддержала девчонка, закидывая в сумку цельный шмат сала и погрызенный с одной стороны здоровенный ломоть хлеба. Рута аж постеснялась напомнить, что, вообще-то, это её сало.
Теперь уже у наёмника не нашлось слов. Выбирая между рыком и сквернословием, он задохнулся от возмущения, повернулся к лесничихе и обиженно по-мальчишески потребовал:
— Баба Рута, ну скажи им!
Старуха смиренно проводила взглядом ныряющую в чужие сумки снедь, принюхалась к усиливающемуся трупному душку, исходящему от останков мертвяков и… схватилась за поясницу.
— Ой, бабушка старенькая, у бабушки с молодёжью спорить моченьки нету! — нырнула на полати и уже совершенно нормальным голосом, без оханий и постанываний, добавила: — Моё дело сторона. Помрёте, значит, помрёте. В одиночку, али всей кучей, мне до того ужо дела нету. Но решайте сами, на что у вас дури достанет, бабушку не вмешивайте. А то, ить, иш-ш-шо совесть на старости лет проснётся, жалеть вас стану… Ну-тка, проваливайте отседа! Прижились, понимаешь, как псы блудливые!
Троица всё же задержалась ещё немного. Аккурат хватило времени, чтобы криво, но надёжно, починить разбитое окошко, отмыть следы битвы и прикопать в лесу гниющие трупы. Талла ещё и печь растопила, чтобы Рута не окоченела в выстуженной избе. Когда, собравшись, и поблагодарив хозяюшку за помощь, троица низко поклонилась округлому заду, скрытому видавшим виды одеялом, старуха только невразумительно выругалась в ответ. Но, когда они оседлали лошадей и отошли до поворота, бабка ловко спрыгнула на пол и прильнула к окну.