Дурная кровь

Станкович Борисав

XVIII

Софка, укрывшись в соседнем доме, сидела в маленькой комнатке на кровати у окна, чтоб через сад видеть все, что делается в доме. Вокруг нее на полу лежали грудные младенцы, которых матери не могли оставить дома, их собрали всех вместе и уложили спать у соседей, вдали от свадебного шума и суеты. Софка выбрала эту комнату, зная, что здесь будет тише всего, так как сюда не бегали поминутно, как в другие комнаты, из боязни разбудить детей. Только Магде она сказала, где ее искать.

Софка отдыхала, подремывая у окна, положив голову на

руки, прислушиваясь к тихому посапыванию детей и вдыхая наполнявший комнату запах детского дыхания и молочных ртов, кулачков, прижатых к щечкам, и потных головок с редкими волосиками и еще мягким темечком. У Софки слегка кружилась голова, словно от аромата травы или первой весенней влаги. Но скоро этот молочный запах детей стал ей так же невыносим, как шум и гам в доме. Она была уже готова бежать и отсюда. Но в это время в комнату вошла Магда, стараясь не шаркать туфлями, она думала, что Софка давно уже спит. Если бы Софке не было так тяжело, она промолчала бы, сделала вид, что спит, но она не выдержала и подала голос:

— Что тебе, Магда?

Должно быть, в голосе ее была такая тоска, что пораженная Магда испуганно затопталась возле нее.

— Софкица, ты не спишь, не отдыхаешь? А я думала…

— Нет.

— Ай-ай-ай! Да ты, бедняжка, ничего не ела! — И Магда всплеснула руками, решив, что Софка, должно быть, не может заснуть из-за голода, так как, придя из бань, она ничего не ела. — Принести тебе? Давай схожу принесу чего-нибудь?

— Нет! Не надо! — ответила Софка.

— Может, выпьешь чего? Ну, поешь хоть чуточку. Сперва поешь, а потом выпей…

— Нет, нет, не хочу есть! — решительно отказалась Софка, содрогнувшись от одной мысли об еде.

— Так я пойду принесу чего-нибудь выпить?

И Магда ушла, опечаленная и задумчивая. По тому, как Софка отказывалась от еды, она поняла, что ей надо принести не вина, а ракии. Как же ей, видно, тяжело, если она хочет ракии, которую никогда до этого и в рот не брала.

Вскоре Магда вернулась с ракией. Чтобы никто не догадался, что она несет, она налила ракию в кувшинчик для воды и в горлышко вставила листик. Софка потянула прямо из кувшинчика. Сдвинув брови и шевеля губами, она сперва содрогнулась от обжегшей ее ракии, но, решившись, потянула увереннее, чувствуя, как огонь разливается по всему телу.

И сразу почувствовала себя лучше. В сжатом кулаке, лежавшем на колене, появилась сила, она словно бы ожила, постель прямо пылала под ней, а сердце билось сильно и свободно… Она снова потянула из кувшинчика и опять не пожалела, так как почувствовала, что жизнь возвращается к ней. Раздувая ноздри, она вдыхала свежий ночной воздух. Сад заколыхался, ночь вдруг показалась чудесной и ясной, такой, как та песня:

— Хаджи Гайка, хаджи Гайка, ты нам дочку отдавай-ка! — Я бы дочку выдать рад, да потом не взять назад…

Софка поняла, что приближается минута, когда она уже не сможет оставаться здесь, в тиши и покое. Продолжая потягивать ракию, она мысленно готовилась к новому испытанию. Голова кружилась, глаза горели, но она думала, что это от страха. Софка боялась, что, когда придут гости жениха и она выйдет их встречать, когда

они станут глядеть на нее взволнованно и выжидательно: веселый ли и довольный ли у нее вид, чтобы и им быть еще веселее, пить и петь еще больше, — у нее не хватит выдержки и умения показаться достаточно радостной и счастливой.

Однако она не ударила в грязь лицом и вела себя как следует. Около полуночи Магда что есть духу прибежала к ней.

— Гости жениха!

Софка сразу встала и пошла за ней.

Проходя по саду, она слышала, как все бегали, суетились и кричали:

— Сваты идут!

И хотя света было много, люди спешили к воротам со свечами, чтобы осветить их еще ярче. Действительно, это были сваты. Слышались то свирель, то скрипка, то городская музыка, то деревенская.

Скоро в толпе гостей можно было уже различить Марко, свекра. Впереди шли парни с фонарями на шестах, рядом с ним его родичи, в большинстве крестьяне. Он шел посередине, в накинутой на плечи колии, в меховой шапке, сдвинутой на затылок, из-под колии видна была новая шелковая белая рубаха с кружевами, очевидно Софкин подарок. Сразу надел ее, не терпелось показать, как мила и дорога ему Софка.

— Э-гей, сваты мои! — кричал Марко, поворачиваясь направо и налево. — Пусть все слышат меня! — И он приказывал музыкантам играть громче.

Принялись здороваться и целоваться. Крестьяне растерянно жались к Марко, напуганные и домом, и освещением, и обилием народа, да вдобавок городского, который много о себе «понимает». Один только Марко не был смущен. Сияя от счастья, он здоровался и кричал:

— Рады ли вы гостям, сваты?

— Еще бы, еще бы! — раздались со всех сторон голоса.

Дошли до лестницы. Марко остановился, глядя наверх, где его ждал, едва держась на ногах, окруженный хаджиями и женщинами, эфенди Мита с непокрытой головой, и закричал:

— Где моя Софка?

— Я здесь, папенька! — Подбежав к свекру, Софка поцеловала ему руку. Ему почудилось, что от ее поцелуя пахнуло недавним купанием, и, довольный, он положил ей руку на голову. Софка пыталась вывернуться из-под его тяжелой горячей руки, но Марко другой рукой полез в свой глубокий карман и, вытащив оттуда целую пригоршню монет, стал их совать ей. Софка почувствовала неловкость от его неуемной щедрости и начала отказываться: — Довольно, папенька!

— Для тебя ничего не жалко!

Он стал подниматься по лестнице, пустив Софку вперед, прикинувшись, что не знает, куда идти, по какой лестнице, и боится не туда попасть… Все захлопали в ладоши.

— Так, свекор, так, так!

Софка повела его. Она поднималась на одну ступеньку и поворачивалась к нему в ожидании, чтобы и он шагнул, не выпуская его руки из своей и чувствуя, как пальцы его дрожат все сильней и как бы щекочут ее ладонь, должно быть, потому, что ногти были недавно подстрижены. Марко же, польщенный тем, как она на глазах у всех ласково и предупредительно ведет его за руку, был на седьмом небе от счастья. Может, еще что ей подарить? Он опять полез в карман, но Софка воспротивилась, потихоньку сделав ему знак глазами. От такого выражения близости Марко пришел в совершенный восторг! Не зная, что и делать, он повернулся к кларнетисту, следовавшему за ним по пятам, и, захлебываясь, пробормотал: